Трудная ситуация
Нелегкое дело быть секретарем комсомольской организации такого колхоза, как наш «Рассвет». Раз «Рассвет», значит светить должен, впереди, так сказать, идти, пример другим показывать. Вот мы и стараемся, светим. Заняли первенство в соревновании и не уступим никому.
Должность у меня беспокойная — механик колхоза. Техники приобрели много. Одних тракторов, считай, штук шестьдесят — успевай обслуживай. Работаешь, а рядом с тобой как будто второй человек стоит и напоминает, что ты не просто механик, а еще и партийный вожак, стало быть, не только за технику отвечать должен, но и думать в общеколхозном масштабе. Вот я и думаю. Наладил выпуск стенной газеты, соревнование развернул. Одним словом, все как будто сделал, что положено по партийной линии. Думал — все, да оказалось — не все.
Приезжает как-то к нам в колхоз секретарь парткома Алексей Клементьевич Черный и говорит:
— Что ж это ты, комсомольский вожак, слабо вникаешь в колхозные дела?
Смотрю я на секретаря парткома, на его атлетическую фигуру и думаю: «Что-то просмотрел». Встревожился и Григорий Федорович, председатель нашего колхоза. Видно, подумал, что будет сейчас ему очередной разнос,
— Как же это вы руководите, дорогие товарищи, что у вас целый месяц нет заведующего молочнотоварной фермой? — спрашивает Черный.
— Да вот, сняли с заведования пьяницу Иванова, а остальные мужчины по другим работам раскреплены, ставить некого, — развел руками Григорий Федорович.
И надо же было ему сказать насчет мужиков. Алексей Клементьевич даже побагровел.
— Это почему, — спрашивает, — на заведование фермой обязательно мужчина нужен? А женщина, стало быть, вам не подходит или не доверяете? Как вас понимать прикажете? Опять готовы пьяницу поставить, так что ли?
Рассердился Черный не на шутку. Но Григорий Федорович и тут нашелся: нет, говорит, у нас в колхозе подходящей на это дело женщины. Хотя, по правде сказать, действительно, не доверяет он им.
— Нет, говоришь, подходящей? А ну пойдем на ферму, посмотрим, что у вас там за женщины работают.
Ферма у нас в конце села. Помещения новые, добротные,, за последние два года с помощью шефов построили. Работает на ней в основном молодежь, боевая, инициативная, ну и, надо сказать, зубастая. Если что задумали, то хочешь не хочешь, а заставят сделать. Здорово работают, а вот с заведующим — не повезло, третьего за два года сняли.
Пришли мы на ферму, а доярки все в сборе, как будто знали, что секретарь парткома приедет. В красном уголке светло, чисто, в воздухе аромат от полевых цветов, установленных в стеклянные банки на подоконниках.
— Культурно живете, — заметил секретарь.
— А, председатель колхоза к нам пожаловал, — говорят доярки с ехидцей. — Заходите, будете гостем, а то мы о вас так соскучились! На днях даже письмо в областную газету написали, попросили вас сфотографировать да поместить в «Еже», а после мы тот портретик вырежем и передний угол на ферме украсим, чтобы не забыть ваш руководящий образ.
От этих слов Григория Федоровича даже в дрожь бросило, но молчит. А что скажешь, если действительно целый месяц на ферме не был. А Черный улыбается, доволен, наблюдая, как девчата председателя прорабатывают.
— А кто у вас здесь выше всех надои получает? — спрашивает он доярок.
— Ленка Белоглазова, — отвечают те хором.
— Она у нас, можно сказать, ученая, — застрочила слегка курносая с завитушками на висках Зойка Бобылева. — Она в этом году первый курс института заочно окончила, да и мы, глядя на нее, готовимся учиться — кто в техникуме, а кто и в институте. Так что потерпите — будет наша ферма фермой коммунистического труда.
Секретарь одобрительно кивнул и, повернувшись к Григорию Федоровичу, спросил:
— Что ж ты мне голову морочишь, ставить, говоришь, некого? Вот Белоглазову и ставь заведующей.
Григорий Федорович поморщился и ляпнул:
— Непутевая она у нас, какой из нее руководитель...
— Это как же понимать: «непутевая?» — удивился Черный.
А Григорий Федорович и сам, видно, не знает, почему девку называют в селе «непутевой». Слышал да не понял. А пошла эта кличка от ее родной матери. Окончила, значит, Ленка десять классов и вопреки родителям пошла работать в колхоз дояркой. Вот мать в сердцах возьми да и назови ее «непутевой»:
— У всех дети как дети — одни в институт поступили, другие в город работать уехали, а моя коров доить пошла.
Так по глупости, по старости, значит, сказала, а она и прижилась, кличка-то.
Видит председатель, что попал впросак, помялся:
— Молода еще...
— Вижу я, вы просто не доверяете женщинам, недооцениваете их. — Раскусил, стало быть, секретарь Григория Федоровича.
— Ладно, — говорит, — на первый раз простим этого женоненавистника, а в следующий раз за недоверие судить тебя будет особый женский трибунал... — И, обращаясь ко мне, спросил в упор: — Как вы думаете, товарищ Греков, можно ставить Белоглазову заведующей фермой?
— Думаю, можно, — отвечаю неуверенно.
— Ты согласен с кандидатурой, председатель? — спросил Черный.
— В общем да, а в частности — посмотрим, — сдипломат-ничал тот.
— Вот и отлично, — говорит секретарь. — Видите, как быстро вопрос решился. И, обращаясь к девушке, посоветовал:— А вам, Лена, если трудно придется, нажимайте на комсомольского секретаря. Не стесняйтесь — он у вас молодой и, надо полагать, выдержит, пусть шефствует над фермой.
— Это мы можем, — задорно улыбнувшись и искоса глянув на меня, сказала Лена. — Такая установка, товарищ секретарь, нам нравится, — под общий смех закончила она.
— Ну так действуйте, раз нравится, — сказал Черный на прощание, сел в газик и укатил с председателем в поле.
Вот с этого момента и появилась у меня трудная ситуация в личной жизни. Как только умчалась машина, девчата, затянув песню, направились в село обедать. Тут подходит ко мне Лена и говорит:
— Ох, как душно! Не отвезешь ли ты меня, Сашок, на своем мотоцикле искупаться?
Почему не отвезти. «Садись», — отвечаю.
До Зеи километра три. Еду с ветерком по полевой дороге, затерянной в желтой пшенице, и изредка поглядываю в зеркальце, установленное на руле, любуюсь, как Лена, откинув голову, щурит навстречу ветру глаза. Ох, и красивая же Ленка! Интересно, говорил ей кто-нибудь об этом или нет? Наверно, сама знает...
У речки поставил я мотоцикл под черемуху и сел на край крутого берега.
— Отвернись!
Отвернулся, смотрю вдаль, за поворот, где исчезает Зея, а сам слышу, как Лена снимает платье и бегом бросается в речку. Поворачиваю голову и любуюсь, как легко и размашисто она плывет. Вот она, наконец, вышла из воды и, наклонившись, отжимает обеими руками косы. Я смотрю на нее и не могу насмотреться. В голубом купальнике, с сильными загорелыми руками, она похожа на сказочную фею, вышедшую на берег.
— Чтв смотришь, как на свою... — с усмешкой бросает Лена.
— ^Будешь моей... — поспешно добавляю я.
— Какой самоуверенный молодой человек!..
Словно иглой, кольнули меня эти слова. Неужто, думаю, пока я ездил на районное совещание, она здесь с Мишкой-шофером любовь закрутила? Давно он к ней липнет.;, i
— Ты же сам согласился, чтоб меня заведующей поставили, — насмехается Лена. — А теперь посуди сам, удобно ли мне быть твоей женой: ты секретарь комсомольской организации, а я, жена, — заведующая фермой, да еще к тому же груп-комсорг. Родственность получается. Да и люди на селе что скажут: выдвинул, мол, Греков свою любовь в начальницы, а потом женился...
Как гора с плеч, свалились подозрения. — Это, Ленок, дело поправимое. Вот поработаешь с месяц, начисто завалишь ферму — и снимут тебя...
— Ах вот как ты обо мне думаешь! — вспылила вдруг Лена. — Плохо ты, товарищ секретарь, меня знаешь. Раз так, жди — как завалю ферму, тогда и сватайся! А раньше и не показывайся.
И надо же было мне такое брякнуть... Обиделась Лена всерьез.
А ферма с этого дня прямо-таки на глазах пошла в гору. Надои стали расти с каждым днем. В соревновании вот уже третий месяц наши доярки никому не уступают. Работают как одержимые. Почти каждый день секретарь парткома телефонными звонками их подбадривает. Наговорит им всяких любезностей, а потом просит мне трубку передать. И почти всегда наш разговор заканчивается одним и тем же:
— Смотри, Греков, ты за ферму головой отвечаешь, с тебя первого спрос будет!
Вот я и стараюсь. Механизировал водопоение, смастерил подвесную дорогу, мобилизовал, как говорится, на это дело все технические силы. Электродоильные аппараты три года неисправные на чердаке валялись и те отремонтировал и пустил в ход.
Ну а девчата теперь вообще в колхозе никому покоя не дают. По три тысячи килограммов молока от коровы надоить обязались. И надоят. А мне-то каково?
Да, трудная у меня получилась ситуация. Чем больше я, значит, помогаю, чем больше стараюсь для фермы, тем дальше отодвигается от меня личное счастье. А не помогать мне, секретарю, да к тому же механику колхоза, никак нельзя. А Лене что — ей весело: на фестивале в городе побывала, довольная вернулась.
Правда, вчера появилась у меня кое-какая надежда. Подходит она ко мне и говорит:
— Ты мне скажи, секретарь ты или не секретарь? Механик ты или просто так?
— Механик, что дальше?
— А вот что. Разве ты не замечаешь, что навоз мы вручную из коровника вывозим. Почему это в других колхозах транспортеры там разные настроили, а у нас как при царе Горохе все вручную, ты что, из нас силачей воспитываешь?
Видит, что я отвернулся и не очень реагирую на ее шум, делает разворот на сто восемьдесят градусов и дипломатически просит:
— А может, и правда, что придумаешь, Сашок?..
Как сказала медовым голосом «Сашок», так у меня всякая обида на нее прошла.
— Можно, — говорю, — что-нибудь сообразить.
— Сделай милость. Подумай только, приятности мало, если жена с работы будет приходить уставшая. Какая радость от такой жизни?
— iBce равно ты обещала замуж за меня выйти, когда завалишь ферму, так что мне спешить незачем.
Тут подошла она ко мне, улыбнулась и ласково говорит: — Куда ж я от тебя денусь? — И чмок меня в губы. Как это вам нравится, а? Вот теперь и посудите сами, легко мне или нет. Может, другим секретарям и проще, а мне нелегко, сложилась у меня на сегодняшний день вот такая трудная ситуация.
Произведение публиковалось в:
"Зори над Амуром", литературно-художественный сборник. - 1963