Родный люди

          I

    Когда она сидела рядом, Вадиму казалось, что он находится в очень хорошей платной клинике, потому что именно в дорогих медицинских учреждениях медсёстры всегда идеально вежливые, а лечащий врач - добродушно настроенный толстячок, сующий шоколадные конфеты своим пациентам «для поднятия настроения».
    Но Саше, слишком часто находившейся вместе с ним, никто и никогда не платил деньги за то, что в нужный момент она всегда оказывалась рядом, спокойно сидела, скрестив ноги по-турецки, и внимательно слушала, что он рассказывал ей про свой внутренний Мир, который каждый день претерпевал какие-либо изменения.
    Вадим всегда оставался трогательно нелюдимым в своей слепой уверенности в том, что все слова, оканчивающиеся на «фоб», относились именно к нему, делая из парня всемирный порок человечества и единственного индивида на Земле, обладающего абсолютно полным набором человеческий фобий.
    «Я — социофоб», — гордо объявлял он Саше и в очередной раз рассказывал ей про свою внутреннюю комнату с погашенным светом, которая по своим функциям больше напоминала реанимацию или операционную.
    — А разве я — это не она?
    Саша никогда не тратила слова понапрасну, а только резала по живому, собирая остатки искромсанной плоти в прозрачный полиэтиленовый пакет, и относила до мусоропровода.
    Но именно Его — она никогда не трогала.
    Даже кончиком указательного пальца.
    — Нет. Ты — монстр.
    Вадим всегда упивался подобными словами. Произнося их даже более самонадеянно, чем «я — социофоб», «я — гомофоб» или «я — кто-то там ещё, кого недавно узрел в словаре иностранных слов, но с первого раза так и не запомнил».
    А Саша...
    Просто закрывала глаза и видела, как совсем недавно, чтобы не находиться с ней в одной комнате, её соседка перелезала через балконную перегородку, решив, что выходить через дверь крайне опасно.
    Плавно встряхнув головой, девушка каждый раз повторяла нараспев:
    — Да, я — монстр...
    И даже улыбалась.
    Слова Вадима ничего не значили...
    Это знала она. Это знал и он. Не в силах придумать новый аргумент. Желательно такой, чтобы им сразу можно было прижать к стене и распять.
    У Вадима уже давно был Новый бог.
    Новая жизнь.
    Новая религия.
    Вот только главный аргумент оставался одним и тем же.
    Впрочем, как и у неё.
    Не отвечать на его звонки.
    Не отпирать двери.
    Просто не быть.
    Ни Сашей.
    Ни Комнатой.
    Ни кем-то ещё.


         II

    Аркадий стоял напротив входа. Вход здесь оставался одним и тем же на протяжении долгих лет. Прямо посередине «глазка». Вообще-то, он знал, что соблюдать формальности ему необязательно, но это уже был не вопрос приличия. А скорее...
    Вопрос доверия.
    Широко улыбаясь, он скинул рюкзак с плеч и терпеливо ждал, когда ему откроют. Улыбка не читалась с его побледневших скул. Напротив, она просвечивала изнутри, оставляя при этом грустными глаза.
    В отличие от Вадима, здесь скрещивать ничего не приходилось. Только оставлять настаиваться травяной чай, который безопаснее всего было пить ровно через три долгих вечности. И далеко не человеческих.
    Автоматически разуваясь, Аркадий проходил сразу на кухню и шёл прямиком к ржавой батарее. Именно к ней был привязан миниатюрный дракон по кличке «Монстр».
    Когда пламя выдувалось, то привязанной к батарее оказывалась Саша, разрывающая себя изнутри.
    В её глазах всё также читалось:
    «Только не развязывай меня...»


         ***

    Ему всё время хотелось говорить. Но, к сожалению, он не знал, что именно стоит сказать человеку, чтобы с ним можно было разделить не только пищу и кров, но и кровь... свободолюбия, инакомыслия, духовного родства.
    Всё, что ему оставалось, так это приходить в назначенный час к её двери и ждать, когда можно будет без посторонних свидетелей побыть собой.
    А не каким-то там Аркадием.
    Места у батареи всегда оказывалось предостаточно, чтобы поместить в него целый Тадж-Махал, построенный из поломанных костей.
    Главное, что не из драконьих.
    «Ты — не ты», — говорил он самому себе, глядя в зеркало в прихожей, где она уже стояла, укутавшись в тёплую кофту.
    — Подожди. Это твоему монстру.
    В банке, как и всегда, оказывался компот из свежей клубники, которую она умудрялась как-то собирать по зиме, подписывая неровными буквами: «от Саши...»
    Дракон же...
    Сворачивался клубком и закрывал себя аккуратными алыми крыльями, впадая в очередную спячку.
    Аркадий неоднократно слышал, как он шептал во сне:
    «Это не моё имя...»
    Я — не Монстр...»
    «Саша — не монстр...»
    «Ты — не монстр...»
    «Мы — не монстры...»
    Когда Он уходил, Она отчётливо видела удавку на его шее.


         III

    Аркадий шёл домой. В тепло. В уют. А также во все производные от слова «никуда».
    «Это твой дом», — говорила одухотворённая молодая женщина с ребёнком на руках и шла к своему мужу, оставив его наедине с ужином. На всю семью готовилось жирное баранье мясо. Сок стекал по его губам, но чувство насыщения так и не приходило.
    «Это твоя кровать», — всё также говорила женщина с ребёнком на руках и быстро убирала грязное постельное бельё, уже успевшее замараться от плотских утех. Её муж стоял за дверью и всё прекрасно слышал.
    «Это твоё укрытие», — в третий раз отзывалась женщина с ребёнком на руках и присаживалась рядом. Кормить своего отпрыска грудью. Он же в это время закутывался в одеяло и пытался выбить из себя застрявшие осколки одиночества.
    — А что будет, если я уйду?..
    — Ничего. Ты ведь уже взрослый.
    Ответ был вполне ожидаемым. Также как и полное отсутствие ответственности за него. Вместо того чтобы перекладывать его из сердца в голову, Аркадий думал о том, что нужно скорей уходит.
    Главное — знать куда.
    Женщина с ребёнком на руках всё также оставалась здесь. Ей некогда было размышлять о законах бытия. Через шесть часов её муж потребует чистую отглаженную рубашку и ей к этому времени нужно будет успеть сделать все дела по дому.
    Не забыв обслужить и его.
    — Я ведь забочусь о тебе...
    Не в укор, а скорее в напоминание повторяла она ему, в то время как в его горле застревал непроходимый внутренний комок:
    — А когда я сорвусь, ты придёшь посмотреть на меня?
    — Аркаша!!!
    Женщина, забывая на мгновение о ребёнке, беспорядочно всплескивала руками, внезапно разрушая своё спокойное, размеренное существование нестерпимым детским плачем.
    Но вместо Его голоса в её голове звучал совершенно другой:
    «Приходи...»
    «Я проснулся...»

   

   Произведение публиковалось в:
   stihi.ru
   VK Т.Пантелеевой (Сатори)