Осколок
Он сжигал память.
Он сжигал память и крушил свою прошлую жизнь. Бил, может быть, по самому больному месту, но иначе поступить он не мог.
Память горела неровным зелёным пламенем.
Из трубы печки, сделанной из металлической бочки и стоящей в глубине усадьбы, шёл густой чёрный дым, заволакивая двор копотью и неприятным запахом горевшей краски. Спускавшиеся на землю сумерки смешивались с черным дымом, отчего квадрат открытой дверцы печки, казалось, светился ещё ярче. Печь накалялась – от жара краснели не только её бока, но и труба. Труба….
Из дома вышел высокий, крепкий мужчина лет шестидесяти с небольшим. В руках он держал два живописных этюда на холстах с подрамниками. Подошел к деревянному чурбаку, лежавшему напротив печи, взял топор, долго рассматривал изображённый на этюде пейзаж, словно видел его впервые, потом с чувством какого-то удовлетворения хрястнул обухом по одному подрамнику, потом по второму, обломки вместе с холстом сунул в зев печи.
- Всё! – Он тяжело, словно путник после длинного перехода, опустился на чурбак.
Уже совсем стемнело, уже яркое пламя в печи сменилось мелкими голубыми сполохами, нервно бегающими по горке углей, уже не был виден дым, уже на небе зажглись первые звезды, а он, не двигаясь, сидел в той же позе, и только одинокая слеза, подсвеченная то ли угасавшим огнём, то ли отблеском холодных звёзд, осторожно скатилась от глаза до подбородка.
Холодало.
Весенний день закончился.
Иван Григорьевич встал, взял стоявшее рядом ведро с водой и плеснул в печь. Та с шумом и пеплом выдохнула последний жар и стала такой же малозаметной, как и все предметы во дворе.
В полной темноте, не включая свет, он прошёл в комнату, снял верхнюю одежду, разулся, глубоко вздохнул и хотел прилечь на кровать поверх покрывала, но вспомнил наказ жены и вернулся в переднюю, включил свет, достал из навесного шкафчика таблетку кардиомагнила, запил водой. Вот теперь можно и прилечь.
В доме стояла густая тишина.
Он лежал и думал: как такое могло случиться? Где и когда, при каких обстоятельствах человек может переступить эту роковую черту? Хорошо, что сегодня жены Нины нет дома. Конечно, плохо, что она лежит в больнице, но хорошо, что она не знает о случившемся сегодня. Хотя… это случилось не сегодня. При состоянии здоровья жены, при высоком её давлении сегодня могло произойти что-то ужасное. Конечно, она всё это узнает, но лучше потом… потом, когда немного поправится.
С чего, собственно, сегодня всё началось? Хотя, началось это не сегодня и не вчера, и не месяц назад. Началось это, наверное, более тридцати лет назад. А сегодня был финал. А может быть, только полуфинал? Финал ещё впереди?
Нынешний день начался как обычно, как начинались все последние четыре дня – с похода в больницу к жене. Потом решил навести порядок во дворе. Снег уже растаял даже в самых затемнённых местах двора и наружу, как это всегда бывает весной, вылезла необходимая уборка.
Хозяин во всём любил порядок. Впрочем, как и хозяйка. Поэтому их подворье в поселковом конкурсе на лучшую, ухоженную усадьбу уже несколько лет занимает одно из первых мест. Вот и сегодня, вооружившись метлой и граблями, Иван Григорьевич принялся наводить чистоту. За этим занятием и прошла первая половина дня. Ближе к обеду на «Ниве» подъехал сын Юрка, помог перенести и уложить к забору столбы и доски.
- Васька Большак вернулся…. Не заходил? – Между делами, как бы невзначай, спросил Юрий.
- Нет, не видел. Да я его, считай, с прошлого лета не встречал. А где он был?
- Придёт – расспроси. Если тебе он откроется, то узнаешь. Хотя, ты с племянничком дружишь – на охоту и рыбалку часто вместе ездите. А со мной он старается не встречаться – не любит, когда ему о нём же правду говорят.
- Ну как мне с ним не дружить, если он – сын моего старшего брата Сашки. Племянник он мне. Родня. И что вас мир не берёт? Какая кошка между вами пробежала? Двоюродные братья… считай, много лет прожили под одной крышей, а не роднитесь. Оба шагнули в четвёртый десяток, уже скоро внуков ждать будете, а лада между вами нет.
- Не брат он мне теперь! Я ему так и сказал. Всё!
- Давай, Юрк, этот столбик отнесём и сядем перекурить.
Сели на скамейку возле калитки. Отец закурил сигарету, а Юрий, не терпящий табачного дыма, встал и принялся чинить грабли.
- Да брось ты эти грабли – без тебя с ними справлюсь. Сядь, поговорим. Садись вот с наветренной стороны, и дым тебя донимать не будет. Так по какой такой причине ты отказываешься от родственника? Что случилось, Юрий? Говори, не таись.
- Я, батя, не люблю двуличных и слишком услужливых. Услужливость всегда вызывает подозрение. Не люблю и Ваську. У него же нет и быть не может настоящих друзей. Он выбирает в товарищи только нужных ему сегодня людей. Вот вспомни: нужен был участок под строительство дома, так он главе администрации посёлка Сергееву крышу дома за полцены перекрыл, сутками с неё не слезал. Нужен на стройку дома кирпич, он начал приятельствовать с Серёгой Кривошеиным. Потому что у Серёги свой грузовичок. То кирпич привезёт, то цемент, то ещё что-нибудь из стройматериала подбросит. Васька на стройках ночами воровал, а потом с Серёгой домой привозил. А как дом возвёл, так и дорогу к товарищу забыл, и здороваться перестал. Нужно было в Союз художников вступить, так он чуть ли полы не мыл в кабинете председателя областной организации. А потом об этом же председателе всякую гадость и сплетни разносил, потому что сам метил на его место. Да и с тобой на охоту и рыбалку он ездит не просто так – ворует он у тебя и рыбу, и уток. Я сам это видел. Конечно, нехорошо говорить такое о бывшем родственнике. Но чёрного кобеля не отмоешь до бела – так гласит русская пословица. А халявщика и альфонса в нём за версту видно. Он жизнь на этом строит. Его так и называют почти все знакомые. Паразит он – Васька.
Тут в кармане у сына заголосил телефон.
- Да…. У отца…. Сейчас буду. Галя зовёт на обед, поедем? – предложил Юра.
- Нет, спасибо. Обедать буду дома… да и рано ещё. Вот плохо, что поговорить с тобой не успели.
- О чём говорить?
- Про того же Василия хотел узнать от тебя.
- Ну, ты, батя, даёшь! О нём ты знаешь много больше, чем я. Что-то ты хитришь? Ладно, продолжим, если ты этого желаешь, наш разговор завтра. Только, по-моему, завтра о Ваське нам говорить не придётся. Ладно, поеду, а то Галка будет ругаться – обед-то стынет.
- Поезжай. Привет передавай ей и ребятишкам от меня и бабы Нины. Кстати, сходили бы её навестить. Она в четырнадцатой палате на втором этаже лежит.
- Хорошо. Завтра утром…. Нет, сегодня вечером будем у неё.
«Да, что-то тут не так…. Что-то между братьями произошло…. Молчит Юрка, а это значит, что произошло что-то серьёзное. И в чём Васька провинился? Этот тоже не шибко откровенничать будет – молчун. И глаз давно не кажет… Малые дети – малые заботы, а вырастут…».
После отъезда Юрия не прошло и получаса, как в калитку вошёл Васька. Василий Александрович Большаков – племяш собственной персоной. Лёгок на помине.
Иван Григорьевич сразу заметил в его облике перемены. Лицо серое – не как раньше – румянец во все щёки, нагловатый и высокомерный взгляд сменился каким-то испуганным, боязливым и постоянно бегающим из стороны в сторону, как у нашкодившего котёнка. Да и походка, бывшая всегда уверенной, стала другой. На одну ногу прихрамывает, руками не размахивает. Нет, не тот явился Василий, не тот. Раньше был он крепким, высоким, представительным мужчиной, собственно, как и все мужики в породе Большаковых. Таких женщины замечают сразу. А сейчас предстал сгорбленный, скособоченный, помятый мужичонка.
- Здорово, дя-Вань!
- Здорово, здорово, племянничек! Что долго не заходил? Проходи в дом – обедать будем. Самое время.
Стол дядюшка накрыл отменный – знал, что Василий поесть любит. Два-три пота прольёт за трапезой, потом отвалится к стене и скажет «кажись, усё - наелся». По случаю встречи дядя достал и беленькую.
- Давай, Василь, за встречу.
Иван Григорьевич свою рюмку только немного пригубил, а рюмку племянника пустой не оставлял - подливал постоянно. За обедом он заметил, что левая рука Василия почти не работает.
- Пропал ты, племяш, куда-то без вести. Осенью на уток ни разу не съездили, и зимнюю охоту на кабана ты пропустил. А охота была хорошей. Пару чушек с ребятами добыли. О тебе деревенские спрашивали: почему не приезжает. Может, на гусей смотаемся? Говорят, что уже прилетели… Охоту открыли на десять дней. Весна-то, вон какая ранняя…. Должен быть гусёк, – завёл разговор Иван Григорьевич, когда основательно подкрепились.
- Посмотрим, дя-Вань, посмотрим…. Немного надо отдохнуть, оглядеться.
- А где ты был, где ты так перетрудился, что требуется время, чтобы отдохнуть и оглядеться? Что у тебя с ногой и рукой? Где покалечил?
- Это я…. Это я… упал…. На стройке упал…. Позвоночник…. Позвоночник… повредил, - свесив голову на грудь, засыпая сидя, пробормотал Василий.
Видя, что разговор не получится, дядя помог племяннику перебраться на диван:
- Отдохни, потом поговорим, - и сам прилёг в горнице.
Но не было у него привычки днём предаваться сну, и сколько не ворочался, сколько не вёл устный счёт, а уснуть так и не смог. Пошёл во двор наводить порядок.
Часа через два в проёме двери из дома показался заспанный Василий:
- А что, дя-Вань, злодейку мы всю одолели? Голова трещит…. Лекарство не найдём?
- Одна закончилась, но если хорошенько поискать, то на лечение можно ещё найти, - ответил Иван Григорьевич, удивляясь новому качеству племяша. Раньше тот никогда не опохмелялся и не страдал после выпитого, да и столько пить он себе не позволял. Новости…
– Сейчас вот уберу инструмент, и попробуем что-нибудь придумать. Погоди чуток.
«Что-то у меня сегодня разговоры не получаются. Юрка сбежал, так и не поговорив, Ваську с первой попытки тоже расшевелить не удалось. Хотя этот всегда был молчуном, но попробуем ещё раз. Теперь быстро набраться не позволю. Норму урежу», - с робкой надеждой подумал Иван Григорьевич.
После второй рюмки, ухарски опрокинутой Василием, дядя решил, что настал удобный момент:
- Ты что-то говорил о своей спине? На какой стройке ты упал? Почему рука и нога плохо работают?
Василий долго молчал, потом, прищурившись, долго смотрел в пол, будто там подыскивал слова для ответа, затем махнув правой рукой, застрочил, словно из пулемёта:
- Про стройку я, конечно, дя-Вань сморозил… неудачно. Никакой стройкой в последнее время я не занимался. Кому строить, чего строить?Но об этом никому не говорил, никому! А тебе скажу, но с одним условием: молчок! Об этом никто больше знать не должен! Дя-Вань, молчок! Прошу…. Иначе не достроить мне квартиру, ни ездить с тобой на охоту, а может…. Может быть, что… и не ходить по земле этой.
- О чём разговор? Могила!
- Плесни ещё маленько, а то духу не хватает продолжать, - Василий упорно не хотел глядеть в глаза дяди.
Иван Григорьевич плеснул.
- Как ты, дя-Вань, знаешь, первый выстроенный своими руками дом в посёлке я продал. Дом-то был славный – просторный и светлый… Казалось, живи и радуйся в этих хоромах, но жизнь перевернулась – пришлось расстаться с женой. И вынужден я был продать дом, потому что по закону я не был полным собственником его. Жалко было, плакал, но продал, а вырученные деньги по-людски, поровну поделил: бывшей жёнушке часть, сын и дочь тоже получили своё, ну и мне что-то осталось. Перебрался жить в город, вложил я свои кровные в одну строительную компанию, что возводит в посёлке дома. Договор, как положено, заключил на двухкомнатную квартиру. А эта компания оказалась шарашкинойконторой, которая уже четыре года вкладчиков за нос водит, кормит одними обещаниями, а строительством занимается через пень-колоду.
- А как устроились твои родные: жена, сын и дочь? Сам где живёшь-обитаешь?
- Жена сняла квартиру, живёт, работает в школе…. Сын перебрался в общежитие своего техникума… там же и подрабатывает вахтёром. Дочь живёт гражданским браком с каким-то своим другом на его жилплощади…. А я…. Пока живу в мастерской, но там работает ещё один художник…. И где, и с кем я не жил в эти четыре года. И женился, и разводился, и даже с одной очень крутой женщиной успели сына родить и снова развестись. Тебе на охоте об этом не рассказывал…. Зачем своими заботами отравлять отдых человеку? - глубоко вздохнул Василий.
Иван Григорьевич даже немного растрогался от такого заботливого участия племянника.
- Выходит, Васька, что у тебя есть третий ребёнок?
- Выходит так.
- Так у тебя ещё есть обязанность и алименты платить?
- Нужно, но с чего? Состою я на учёте в службе по трудоустройству. А толку? С голоду, конечно, не умру, но разве это жизнь? Заказов нет, за последний год не продал ни одной картины… Даже на стройку не берут. Говорят, что своим работы нет, штаты сокращают. Ты же, дя-Вань, знаешь, что я владею почти всеми специальностями строителя. И вот: обегал весь город, но работы не нашёл. Даже дворником или сторожем ни одно домоуправление не берёт…. Куда пойти, куда податься? На паперть с протянутой рукой милостыню просить или с кистенём на большую дорогу? Говорят, что раньше, при социализме, за тунеядство люди под суд попадали, а сейчас честным трудом копейку не заработаешь. Негде. И ещё на словах борются за улучшение демографии…. А чем людей кормить? И куда страну ведут слепые поводыри? Вот, дя-Вань, в какую дыру я попал. Такая ситуация…. Оказался я – и не только я - ненужным человеком в нашем государстве. А этой осенью, как обещают строители, сдадут наши квартиры. Но, мы-то, получим только стены, а отделку, сантехнику и прочие «мелочи» надо делать самим. А на какие шиши? Где деньги на это брать? То-то. Выхода нет! Ты, дя-Вань, пойми меня правильно. Упёрся я в стенку лбом и хоть руки на себя накладывай – просвета нет! Не вижу! Нет его! Сколько и в какую сторону ты не дёргайся, а сделать ничего невозможно…. Вот тут и появился этот чёрт!
- Ты, Василий не того? Не перебрал? Смотри – уже о Нечистой силе заговорил, - Иван Григорьевич взял бутылку, чтобы убрать её со стола.
- Не, дя-Вань, я не заговариваюсь и с катушек ещё не съехал. А ты капни в рюмочку, чтобы дальше рассказ шёл. Дальше будет интересней и трудней. Вот такие дела…. Капни, не жадничай.
- Да не жалко мне её, только ты смотри не наберись. Уже сатану в разговор втянул. Да и не интересно мне на тебя спящего смотреть.
- Не, сейчас не усну. Опять душу разбередил. А чёрта вспомнил потому, что тот мужичок на самом деле появился, как чёрт из табакерки. В нужный час и в нужном месте. Короче, однажды в одной маленькой, но уже «тёплой» компании подкатил ко мне «доброжелатель». Предложил работёнку не пыльную, но хорошо оплачиваемую. Только нужно, говорит, на эту «вахту» ехать на Донбасс. Ты, говорит, не только на квартиру там заработаешь, а на целый многоэтажный коттедж. И жить потом будешь припеваючи. Сиди, говорит, на балконе, рисуй свои картинки, а в банке в это время на твой счёт проценты капать будут. Ну и подписал я бумагу, - вздохнул Василий, - повёлся. Быстренько собрался, и в путь. Главное, он денег в дороге не жалел: пропитание, билеты, бухло – всё за его счёт. Всё он оплачивал. Да, а ехало нас, кажется, четверо. Я толком даже не помню их имён, и кто откуда, не помню…. Как до места добрались, сколько суток ехали? Один туман в голове. Очухался, когда оружие в руки дали.
- Так ты в ополчение попал? Шахтёров защищал? – привстал Иван Григорьевич.
- Был, но с другой стороны….
- Что?! Как это – с другой стороны? – не понял дядюшка.
- Да, но… как бы ни по своей воле… бумагу подписал… воевал не долго. Осколок в спину получил….
- Что «да, но»? Ты воевал на стороне бандеровцев? Да как… как можно? – голову Ивана Григорьевича пронзил, словно раскалённый шампур, звенящий звук. – Ты…, да ты есть предатель?! И я тебя, урода кормлю?! – Иван Григорьевич менялся в лице. Оно у него то краснело, то бледнело до синевы. Он задыхался. Рот открывался, но слова не находились. Рванул ворот рубахи. – Вон!!! Вон из моего дома!! Ублюдок! – прохрипел он. - И ноги твоей чтобы здесь никогда не было! Никогда!!! Слышишь?!
От того, как это сказал Иван Григорьевич, каким голосом, у Васьки низ живота свело от холода и на голове зашевелились волосы. Он в своей жизни никогда не видел дядю в таком состоянии. Сейчас он увидел над собой карающего Христа….
- Ну вот, и ты, дядюшка, меня не понял, - с обидой пробормотал Василий, быстро встал, сдёрнул куртку с вешалки и поспешил в дверь, словно тать….
В доме повисла тишина.
Старые часы-ходики мерно отсчитывали уходящее время.
Долго хозяин сидел, сгорбившись и покачивая головой, словно с кем-то в чём-то не соглашаясь. Долго перед его глазами плавали цветные круги…. Потом медленно встал, вылил в раковину остатки водки, ватными руками связал в узел скатерть со всем, что было на столе, пошатываясь, вынес узел в глубь двора, в мусорный ящик. Не смотря на вечернюю прохладу, не накинув ничего на плечи, долго ходил по тропинке от дома до калитки, неровными шагами измеряя расстояние. Курил сигарету за сигаретой, но и это не успокаивало. Вошёл в дом и сразу же увидел на стене пейзаж, написанный и подаренный племянником тётушке на день рождения. Сорвал картину и бросил к порогу. Потом бродил по комнатам, веранде, заглядывал в шкафы - выискивал этюды Василия, выполненные маслом на картоне и холсте. Все, что нашёл, вынес во двор к печке и разжёг огонь.
В голове шум ритмично бил молотом. Не мысли, а какие-то короткие их обрывки вертелись, как в барабане. Ни на чём конкретном остановить внимание не мог. Встал, прошёл в переднюю и махом выпил кружку холодной воды. «Вот теперь надо лечь, успокоиться и попробовать уснуть. Утро вечера мудренее». Но в эту ночь уснуть не удалось. Эпизодами вспоминались прожитые годы.
***
С Галей Петренко они когда-то учились в одном классе. Это было в родной деревне Васильевке. Галя была первой красавицей на деревне. Ребята в школе её вниманием не обходили, но она от этого внимания только выше носзадирала. Правда, уже перед окончанием школы вечерами из клуба разрешала себя провожать только Ивану Большакову. Он помнит, как между танцами убегали они на берег речушки целоваться. Из-за Гали не поехал, как большинство ребят, в город учиться. Остался работать в колхозе.
А потом – армия. На втором году службы получил письмо от матери, в котором та сообщила «радостную» весть – его старший брат Сашка женился! Женился на Гале Петренко….
Не дождалась….
Горько, обидно, но, как говорят, ничего не попишешь.
Друзья утешали:
- Да брось, ты, Ванька расстраиваться…. Вспомни, как в популярной песне поётся:
Если к другому уходит невеста,
То неизвестно: кому повезло….
И он делал вид, что не сильно переживает, хотя, конечно, было…. «Другой» – это же его родной старший брат. Вот такой фокус жизнь выкинула!
После службы, даже не заехав к отцу и матери, рванул с товарищами по вербовке на северную стройку.
В родной деревне появился только через семь лет после службы. Погостил с неделю, посмотрел, как живут родители и родственники, подивился переменам и понял: есть Бог на свете! Хорошо, что Галя вышла не за него. От Сашки осталась только арматура – так исхудал, что на себя стал не похожим. А Галю разнесло, словно на дрожжах - в дверь проходит с трудом. Говорят, что Сашка курить бросил через неделю после свадьбы – жена денег на курево не давала, а о том, чтобы с мужиками-односельчанами где-то в кампании или на рыбалке в тесном кругу посидеть – ни, боже мой! – в кармане ни гроша. Это потому, что Галя работала бухгалтером колхоза и всю зарплату Сашки получала сама. Одно развлечение для него – огород и дети. Их было уже трое. Васька – самый младший. Матушкин любимец. Что было в доме сладенького да вкусненького – ему!
Посмотрел на деревенскую жизнь Иван и подался в город. Устроился работать на завод, потом женился. В общежитии и свадьбу справили, и дитё родили. Подошла очередь на получение квартиры, но! Была у Ивана мечта – жить в собственном доме. От квартиры отказались, потихоньку скопили деньжат, купили дом в пригородном поселке, где и живут с Ниной, до сей поры.
Васька – племяш, как только немного подрос, стал часто приезжать в гости к дяде Ивану. Благо – от Васильевки до города тридцать километров. Ему нравился город, парк, аттракционы и мороженое, и газированная вода с сиропом. А когда поступил в городское училище на художественно-графическое отделение, весь учебный год жил у дяди. С Юркой и на танцы в городской парк ездили. Но, бывало, Юрка то с синяком, то с разбитой губой вернётся, а Васька никогда, ни единой царапины не приносил. Вот после таких поездок ребята между собой подолгу не разговаривали.
А братуха Сашка стал приезжать только когда ушёл из колхоза работать в котельную. Получил малую независимость от жены. Приедет в город, сделает свои дела и к брату:
- У меня есть два дня свободы! Жене сказал, что на медкомиссию еду, вернусь дня через два. Позволь у тебя «погудеть»? – И «гудел» эти дни без просыпа.
У сына Сашка не останавливался, а ехал к брату, хотя в то время Васька жил с семьёй в отдельном доме. Почему не ехал? Наверное, боялся, что сын доложит маме о том, как батя время в городе проводит. Саня говорил, что недолюбливает невестку…. Но там же, кроме неё, и внук с внучкой были…. Неужели их навестить желание не появлялось? Или желание бухать было сильнее? О чём это я? О чём сейчас думается, что лезет в голову? Причём здесь Сашка?
Галя, Галина Тарасовна, естественно, за всё время не заехала ни разу. Да, собственно, она из деревни в город и не стремилась. Если только когда необходимость по службе или на курсы повышения, но в гости – никогда. Это же надо и подарки везти, и трата на дорогу – нет. Такого себе позволить она не могла.
Вот и Васька такой же жадный до денег.
Всю жизнь искал лёгкой наживы, гонялся за длинным рублём, старался больше хапнуть, где это было возможным. После института, получив прекрасную специальность «художник-живописец», вдруг бросился на севера добывать золото. Потом кидался на различные стройки…. Но, как говорится, не судьба его гоняла, а он гонялся за длинным рублём. Разбогатеть хотел. Конечно, с его данными и олигархом стать можно, но для этого надо было быть в нужное время у государственного корыта. Да…. Как он сказал? «В нужный час и в нужном месте»? Не был он у этого корыта в нужное время…. Ну, и… бодливой корове….
Однако и при всех его недостатках племянник думал и о хорошем, светлом…. И талантом Бог не обидел - вон какие картины писал и этюды – изнутри светятся. Кажется, что пейзажи он написал лучше, чем создала сама природа. Они Нине очень нравятся. Нравились…. Были мечты светлые…. Но, как это совместить – любовь к искусству и деньгам? Любовь и предательство? По двум дорогам шагал….
Может быть и такое: напомнили о себе родовые корни матушки? Она же – хохлушка. Неужели Василий по первому зову кинулся на помощь этим радикалам и националистам? Нет, такого быть не должно…. Опанасенко перебрались на Дальний Восток ещё в начале прошлого века по столыпинскому призыву. Сменилось три, а то и все четыре поколения…. Но национальные черты остались? Похоже на то….
Может быть, и жадность Василию досталась по наследству от матушки – известной скряги на деревне? Ну, скажите, как можно ехать с товарищами на рыбалку или на охоту на два дня и на общий стол достать из рюкзака полбутылки вина – половину дома отпил перед отъездом, чтобы другим меньше досталось – и банку салата из морской капусты со словами:
- Извините, ребята, я со смены – ничего купить не успел, а взял только то, что нашёл в холодильнике.
Да на какой смене он мог быть, если нигде не работал!? И возил эту банку не один год, она, поди, уже проржавела?
А то, что Юрка сказал о воровстве Васькой уток и рыбы – это я давно знаю. Знал…. Вот свежий случай.
Вышли на утрянку. Васька сел в скрадок у резиновых чучел, а я стал – на перелёте. Нашёл на меня табушок кряков. Пару сбил. Один упал прямо в ноги, а второй дотянул до резиновых «родственников», где племяш сидел. Кричу Василию:
- Возьмёшь?
- Подберу, - отвечает.
А потом сказал, что ничего не видел и ничего не слышал. Но я-то видел, как он, собираясь домой, тайком перекладывал кряка из своего сапога врюкзак, хотя за зорьку ни разу не выстрелил. Простил его и в этот раз, как всегда прощал, ничего ему не сказал. А, может быть, зря не сказал, зря простил? Смалодушничал? Вот и допрощался.
Однажды – это было, когда ещё Васька в училище занимался – он был приглашён на вечеринку по случаю дня рождения сокурсницы. Домой вернулся с полными карманами конфет и ещё каких-то сладостей. Похвастался:
- Набрал, пока никто не видел.
Тогда вместе с Ниной пытались убедить его в том, что нехорошо он поступил, непорядочно. А он? Он уехал на неделю к родителям и пропустил занятия, чем показал нам свою обиду.
Нет, конечно, и я в его судьбе виноват. Виноват перед памятью о брате Сашке. Вина моя в том, что не доглядел за племянником. Мало времени ему уделял. Где-то упустил, не заметил его червоточины. Когда Сашка умер, Василию было уже под тридцать – взрослый мужик, семейный. Да и сейчас человеку четвёртый десяток идёт – пора уже и головой думать, а не головкой. Как он сказал? «Упёрся головой в стенку»? Да сейчас половина России головами подпирает эту стенку, но не идут же на предательство. Нет, это не объяснение случившемуся. Нет! Тут что-то другое…. А, ведь, засранец сознаёт, что сотворил: «может, и не ходить мне по этой земле» ….
В чём главная причина предательства? – вот главный вопрос! Нет денег на отделку квартиры? Да мать её, эту квартиру! Если бы был нормальный человек, то неужели мы всей родовой не помогли бы? Да родная мать тебя – своего любимчика – в беде не оставит. Наверняка! Нет, причина не в том, брешешь!
А в чём?
Привык ты жить барином, ни в чём себе не отказывать…. Жил у матушки за пазухой, следовал её наставлениям…. А тут – поманили пальчиком, большими деньгами…. И не смог – или не захотел – оценить свой поступок со стороны. Слабоват в самооценке….
Обиделся? А на кого обижаться? На страну и порядки? На страну обижаться – это, как на мать родную, а если на порядки - сделай лучше! Или пусть другие делают жизнь в стране лучше, а я со стороны посмотрю? Это так же, как и многие наши «великие патриоты», живя за границей, дают рецепты, как обустроить Россию. Солженицыны разные…. Кто там ещё? Премии разные получали от господ-хозяев за то, что лаяли на свою родину. А на готовое приедут с удовольствием и большой помпой. Их ценить надо – они великие!? А за что ценить? За какие заслуги? За то, что поливали из-за «бугра» родину грязью? Или за то, что за билет в Америку отдавали американцам победу во второй мировой войне?
А Васька тоже хотел быть великим. Хотел…. Как-то на рыбалке, когда они с Юркой ещё пацанами были, я спросил:
- Кем вы, ребятки хотите стать, когда вырастите?
- Офицером-танкистом, - ответил сын.
- А я хочу быть великим художником. Чтобы меня все знали, и я мог себе позволить всё, как Бенвенуто Челлини.
Кто такой этот Бенвенуто Челлини мы с Юркой не знали и попросили Ваську назвать кого-нибудь из наших соотечественников.
- Ну, как художник Шилов или Зураб Церетели, или Вучетич.
«Богатым и знаменитым»… Не плохо, но для этого нужно много работать….
Потом, уже после окончания Василием института, после его женитьбы спросил:
- Почему работаешь на всяких халтурах, на подёнщинах, а свою специальность забросил, почему не пишешь картины?
- Кому они нужны? В наше время искусство – никому не нужная вещь… При социализме люди не покупали картины потому, что все были одинаково бедны и не могли себе позволитьтакую роскошь, как подлинник на стене. В лучшем случае украшали интерьеры репродукциями из журнала «Огонёк» или коврами, выполненными художниками халтурщиками по трафаретам масляными красками. Но тогда картину мог закупить выставком, музей или предприятие для клуба или Дома культуры, а сейчас и они бедны, как церковная мышь. Сейчас есть богатые, но, в основном, это ворьё или депутаты, неожиданно ставшие богатыми и в школах не изучавшие изящные искусства. Нынешнего богатея можно удивить разве что стенкой, оклеенной натуральными долларовыми купюрами, нежели картиной хорошего мастера. В погоне за благополучием утеряна духовность. Короче, дя-Вань, это долгий разговор и… бесполезный. Лучше я буду иметь рубль от труда физического – это, по крайней мере, поможет существовать, а что принесёт творческая работа кроме ненужных аплодисментов… почётную грамоту?
Вот и поспорь с ним….
«Ты меня, дядя, не понял». Что это значит? Понять и простить? Нет, дорогой племянничек, понять я тебя, мне казалось, что давно понял. Но сегодня ты открылся весь и полностью, чем огорчил…. Какое там «огорчил»? – убил ты меня! Понял тебя окончательно, поэтому и не прощу никогда! Такое не прощается. Пометил ты позорным клеймом всю родову. «Обстоятельства» его не устраивают… Так мы же сами создаём эти «обстоятельства» - сами голосуем, сами восхваляем, сами терпим…
Вот тут и подумаешь, как это ни грешно: хорошо, что брат Сашка до этого дня не дожил. Да…. Неужели Васька не понимает, что этим преступлением запачкал, осрамил, опозорил всех родственников, всех знакомых? И сам – кто ты теперь? Теперь ты - изгой. Как будешь жить дальше среди людей? Как посмотришь в глаза своим детям?
Ох, болван…. Полный дурак! Хотя, какой он дурак? Он – преступник, предатель! Он предал и продал Родину и нас всех за сантехнику, за унитаз! А, ведь, подлец, присягу в армии принимал…. И откуда такие выродки берутся? Беда…. Беда, беда для всего рода Большаковых. Правду молвит народ: в семье не без урода.
Не зря Юрка его не любит, не зря. А сегодня заявил: «Не брат он мне», значит, он уже знает о предательстве? Знает… Как ещё назвал его Юрка? «Паразит». Точно! Но не полно… И не только паразит, но и вредитель! Хотя паразит и не может быть полезным. И Юрка прав! Дела…. Юрка – военный человек и, по-видимому, нутром чует: где надёжный мужик, а где…. Когда началась эта заваруха на Донбассе, так Юрка всё рвался туда на помощь шахтёрам. Человек…. Дисциплина военная держала. Да…. Воевали бы брат против брата…. Дела….
Осколок у него в позвоночнике – справедливая награда за «труды». Заслужил…. Ведь, ты - сам осколок. Осколок от рода человеческого, от народа русского и нашего рода Большаковых. Теперь при одном воспоминании о тебе в сердце будет отдаваться боль, как от ранения. Боль и позор! Позор и боль будут нас преследовать до конца жизни. Теперь и из дому хоть не выходи – стыд и срам! Вот что натворил, подлец…. Подлец! Захотел, чтобы «проценты на счёт капали…». Иуда!
Пришла беда откуда не ждали….
Иван Григорьевич посмотрел на окно – оно уже явно выделялось светлым пятном на тёмном фоне стены.
Светало.
В голове стоял ритмичный шум – это поднялось кровяное давление.
Теперь не уснуть…
Присел на кровати и… и не знал: с чего день начать. Забыл все старые привычки, обязанности…. Долго смотрел на светлеющий квадрат окна, на проявляющиеся сквозь тюлевые занавески очертания крыш соседских домов, деревьев, изгородей. И только когда увидел, как с противоположной стены на него с каким-то застывшим любопытством с портрета смотрит он сам и Нина, тогда в голову толкнуло: надо жить!
Произведение публиковалось в:
"Белое золото". - Повесть. Благовещенск, 2019 г.