Перелистывая не в первый раз страницы антологии стихов о БАМе, которую в свое время собрал Владимир Гузий и которая была издана в СП «Наука» (г. Новосибирск) в 2004 году, был уверен, что со своей дотошностью Володя не мог пропустить кого-то из поэтов, живущего и работающего на магистрали. И ему отведено соответствующее место на страницах поэтического сборника «Ветка багульника». Этой версии я придерживался все годы. И вдруг всплывает фамилия Вадима Ярцева, человека, который жил и творил в Усть-Куте в конце девяностых и в начале двухтысячных годов. Как так получилось, что бамовцы ничего не знали о нем и его поэтическом даре? Конечно, на Западном участке БАМа встречались авторы, которые привлекали к себе внимание и творчество которых становилось достоянием общественности. Но почему в стороне от этого процесса был Ярцев? И даже Володя Гузий, бывая в тех краях, не смог занести в свой блокнот его имя. Тайну эту предстояло разгадать, и я окунулся в биографию поэта, влез в его поэтическую мастерскую. Влез и застрял. Знакомство с его поэзией стало для меня настоящим поэтическим потрясением.
Прошу вас – ?простите. Простите меня!
Вадим Аркадьевич Ярцев родился в 1967 году в поселке Пашино под Новосибирском. Вскоре семья переехала в Усть-Кут. С тех пор вся жизнь Вадима Ярцева была связана с городом на реке Лена. Он очень рано научился читать, обладал великолепной памятью. В школе интересовался историей, литературой, политикой. В его доме, где всегда ценили хорошую литературу, часто звучали стихи и песни Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого, Александра Галича. Увлекался поэзией, фотографией, музыкой, коллекционировал книги и грампластинки. За его внешней замкнутостью и застенчивостью скрывалось очень доброе сердце, умение сострадать и сочувствовать.
После окончания школы Вадим Ярцев поступил на исторический факультет Новосибирского государственного университета. На втором курсе его призвали на службу в Советскую армию. Два года армии закалили его, тем не менее учебу в университете продолжить не удалось, и Вадим устроился на работу на Осетровскую торговую базу «Холбос» сначала грузчиком, затем, после окончания Осетровского речного училища, сменным помощником директора по погрузо-разгрузочным работам, где трудился до 2001 года.
Потом всё пошло кувырком. Его интересы и дело, которое любил и знал, не совпали с требованиями новых работодателей. Пришлось уйти. Наступили дни, когда не было возможности устроиться на работу. Писать стихи? Кому они были нужны в то время? В условиях нового государства и общества Вадиму, как и большинству его сверстников, во многом пришлось перестраиваться. Не нравилась ему эта перестройка, не принимала душа и сердце то, что творилось в бывшем Советском Союзе. Распад СССР он воспринял как величайшую трагедию современности и ярко выразил свое отношение к произошедшему в стихотворении «Прощание с Союзом».
Не с двушкой затёртой и ржавой —
Прощаюсь с великой державой.
«Родопи» из куртки достану
И спичек у друга стрельну.
Оплакивать больше не стану
Пропащую эту страну.
Мы сами свободу глотали
К исходу суровой зимы.
Империю мы промотали,
Пропили Отечество мы.
Теперь ничего не исправить,
Былого назад не вернуть.
Империи – ?вечная память,
А нам – ?неприкаянный путь.
Держава отчаянных Ванек,
Как птица, расстреляна влёт.
Как будто огромный «Титаник»,
Отчизна уходит под лёд.
Советский по крови и плоти,
Я слёзы сглотнул — ?и молчу.
Вы этой тоски не поймёте,
А я объяснять не хочу.
Горькие и честные мужские стихи, от которых становится не по себе болеющему за свою Родину читателю. Скорбь об утраченной стране, переживание за Россию с непонятным и непредсказуемым будущим, в которой она оказалась на стыке двух эпох, болью отзывались в его сострадающем, но израненном сердце. Гасить боль частенько приходилось с друзьями, у которых, как и у него самого, не сложились производственные и личные отношения с людьми, стоящими у истоков зарождающегося российского капитализма, а порой наедине с бутылкой, после которой рождались строки:
И нет ни Родины, ни флага,
А то, что есть — ?ненужный хлам,
И лишь живительная фляга
Меня спасает по утрам.
Какие дали нас манили!
Какой нам грезился простор!
У нас был выбор: или — или
(Довольно, в общем-то, простой).
Теперь ни выбора, ни цели.
Холодным ветром мир продут.
И те, что чудом уцелели,
От жизни лучшего не ждут.
Я стал психованней и злее.
Мне ваш уют, как в горле кость.
Наступит утром отрезвленье —
Меня привычно душит злость.
Я — ?сын великого народа.
Меня не спрячете. Я — ?ваш.
Ах, эта пьяная свобода!
Ах, этот радостный кураж!
Подрабатывая сторожем в школе, Вадим не терял надежды получить высшее образование. И в 2008 году он все-таки заочно оканчивает исторический факультет Иркутского государственного педагогического университета. Но, к сожалению, работать по специальности «учитель истории» ему почти не пришлось. Уже не было здоровья. Сердце не выдерживало нагрузок, стрессов и жизненных неурядиц, которые, как ком, нахлынули на поэта после смерти мамы. Всё это осложнило его жизнь, отразились на здоровье гораздо сильнее, чем можно было предположить. В 2010 году друзья помогают Вадиму выпустить первый поэтический сборник «И все же несколько минут я был свободен!». В аннотации к нему Вадим напишет: «Нашему поколению очень не повезло. Воспитанные в советских традициях, мы в большинстве не были готовы к новым временам, жестким и циничным. Пришлось ломать себя на ходу. Наиболее способные, конечно, оказались наверху, а многие растерялись. К таким растерянным причисляю себя и я. В своих стихах я попытался выразить мироощущение своего поколения…»
С трудом в сознанье приходя,
Глаза открою в темнотище.
Не помню, кто я сам, хотя
Как будто принц, скорее нищий.
А может, гость иных миров,
Посланец из небесной сини…
Вчера набрались — ?будь здоров!
Теперь лишь так и пьют в России.
Какой там гость — ?простая пьянь!
Как за окошком ветер стонет.
Похмельному в такую рань
Идти к ларьку — ?да нет, не стоит.
Я знал, что будет пыль столбом,
Друзья–?приятели упьются —
И кто слабее — ?под столом,
А кто покрепче — ?мордой в блюдце.
И чья беда, и чья вина?
Нас била в зубы жизнь и гнула,
И та, что мне была верна,
Давным-давно рукой махнула.
А впрочем, что тут говорить?
Мы все идем к заветной цели.
Чертовски хочется курить,
Да только спички отсырели.
Сгорай от мутного стыда,
И про себя тверди почаще:
«Оставь надежду всяк сюда
Входящий…»
* * *
Всё ходил по тоненькому краю.
Револьвер по случаю запас.
Как не застрелился — ?сам не знаю.
Что скрывать — ?испытывал соблазн.
Что поделать — ?жизнь не получилась. А дожив до тридцати годов,
Радуюсь, что это не случилось.
Понимаю: к смерти не готов.
Бес меня тогда водил, наверно.
Нашептал, подлец, — ?и был таков.
Думал застрелиться, взрезать вены,
Насмешить таких же дураков.
Видно, есть ещё какой-то тормоз,
Что сработал в том плохом году.
Я не застрелюсь, умом не тронусь,
В лестничный пролёт не упаду.
Револьвер отнёс на барахолку,
Чтобы не оттягивал карман.
И мои друзья не знают толком,
Как я дров чуть-чуть не наломал.
Видно, в канцелярии небесной
Дрогнула у писаря рука.
В длинном списке, лишь ему известном,
Не был я им вычеркнут. Пока.
Вспоминай, залечивая раны,
Как со смертью был накоротке,
Лицедей нелепой мелодрамы
В этом захолустном городке…
* * *
Меж нами нет чёткой границы.
Бог весть, что мы завтра найдем.
Мы как перелётные птицы —
Кочуем и ночью, и днём.
Свобода! И мы замираем
В прощальном крутом вираже.
И то, что нам кажется раем,
Назавтра приестся уже.
Спасибо за то, что любила,
Что так малодушно лгала,
За то, что меня отпустила,
За то, что обратно ждала.
Ах, как задыхалось и пело,
Чужое отринув враньё,
Шальное бездумное тело,
Весёлое тело моё.
Мелодией бредя весенней,
Мы пели всю ночь напролёт.
И нам улыбалось везенье —
Никто уже так не споёт.
За вечные эти минуты,
Уйдя в предрассветную тьму,
Кивну благодарно кому-то,
Да так и не вспомню — ?кому…
Душевные и физические боли все громче заявляли о себе, особенно после ухода из жизни мамы, которую очень любил. Вадим Ярцев прекрасно понимал, что дело движется к концу, как это ни печально. Нет здоровья, нет цели в жизни, нет веры в будущее новой России. Выходит, далеко не простой и не гладкой была его земная жизнь, о чем постоянно прослеживается в его поэзии.
К великому сожалению, в 2012 году поэта не стало. Он ушел очень рано, в возрасте 45 лет. Похоронен в Усть-Куте на городском кладбище. Надо сказать, что о Ярцеве известно сравнительно немного. С публикацией его стихов долгое время не получалось: совестливая поэзия Вадима оказалась невостребованной в новой России. Он мало публиковался, что для талантливого поэта подобно смерти. При жизни он увидел только один сборник своих стихов, изданный маленьким тиражом. Второй сборник «Марш Славянки», собранный и изданный друзьями, вышел из печати в 2013 году после смерти поэта.
Уходя в мир иной, Вадим Ярцев попросил прощения у всех, с кем жил, дружил, общался. Вот оно:
ПРОЩЕНИЕ
Простите меня, что порой ошибался.
Чем выше взлетал — ?тем сильней расшибался.
Чем ярче горел — ?тем быстрее погас.
Немногого, впрочем, хочу я от вас —
Задел ли кого необдуманным словом,
Обидным поступком иль взглядом суровым,
Я знаю — ?вы твердые, будто броня,
Но все же прошу вас — ?простите меня.
Простите меня. Не таите обиды.
Игра завершилась. Все козыри биты.
Невесело жить, втихомолку кляня
Друг друга. Прошу вас — ?простите меня.
Мы в пасынках ходим у этой эпохи,
Но если вглядеться — ?не так уж мы плохи.
Нас просто задергали день ото дня.
Прошу вас — ?простите. Простите меня.
PostScript
Этим стихотворением я хотел закончить страницу памяти, посвящённую прекрасному русскому поэту, жившему в Усть-Куте, Вадиму Ярцеву. Но точку ставить не хотелось. Постоянно в памяти возникал образ второго прекрасного поэта, жившего в Тынде, Владимира Спиридоновича Гузия, рано ушедшего из жизни, как и Ярцев. Первый в 45 лет, второй в 53. Кончина первого – ?2012, второго – ?2009?й. По разному сложились их жизненные пути, но было и объединяющее слово – ?поэзия. Их призвал Бог «глаголом жечь сердца людей», и они жгли, пробиваясь каждый своим путем к сердцу читателя. Но было в их творчестве и общее – ?боль за разваленную страну, за народ, у которого была единая цель, единый язык. Читая Ярцева, я тут же вспоминал строки Гузия:
Я шёл двадцать лет, а пришёл к бездорожью…
Но я не желаю в глубины трясин,
Где время замешано с кровью и ложью
И звон пустословия невыносим.
Новейшее время становится древним,
Я прошлым столетьем внезапно ошпарен:
Я продан с семейством, я продан с деревней,
И продал меня промотавшийся барин.
Сегодня не верю ничьей болтовне.
Не верю указам — подробным и ловким.
Из сотен бумаг вспоминается мне
Пустой корешок комсомольской путёвки.
И чем дольше размышлял я о поэтах, их судьбе и жизни, тем всё грустнее становилось мне от утраты первого и второго. Особенно Владимира Гузия, который многие годы был рядом со мной и моими друзьями. В 2019 году, в год 45-летия с начала строительства БАМа, исполнится десять лет, как его нет с нами. Считаю, этот год мы должны посвятить не только стройке, но и Владимиру. Стихи его должны звучать в школах города, со сцен культурных учреждений, театра, на улицах и площади столицы БАМа. Его творчество достойно такой чести. Более того, администрации города надо принять решение об учреждении ежегодной премии имени Владимира Гузия в размере 15?20 тысяч рублей лучшему юному дарованию Тынды. Эти предложения должны войти в общий план подготовки города к 45-летию БАМа. Моя же задача – способствовать выполнению задуманного, рассказать в СМИ о жизни поэта, его любви к краю, по которому прошла магистраль, к женщине, подарившему ему двоих прекрасных сыновей, к дороге, ставшей для него и для всех нас лучшей дорогой нашей жизни.
Автор: Иван Шестак, почетный гражданин г. Тынды
Источник информации: Газета БАМ, Выпуск 51 от 19.12.2018 г.