Бабье лето
- Узнала, узнала, здравствуйте, - почти пропела она, подходя ко мне все ближе и своей улыбчивой раскованностью подавляя свое и мое смущение. В том, что я "после вековой разлуки" узнал ее сразу, не было ничего неожиданного: я просто не мог ее не узнать. Но ее узнавание застало меня врасплох.
Она была девушкой моей мечты. Я ощутил это в тот давний августовский день, когда, приехав в Благовещенск после окончания института, впервые зашел в гастроном и увидел за прилавком продавщицу, которая надолго примагнитила к себе мой взгляд и заставила забыть зачем я туда пришел. Охватившее меня в тот миг чувство было вовсе не похожим на те, что я испытывал тогда при виде привлекательных незнакомок. Там всегда тянуло подойти, познакомиться, сблизиться. Здесь же хотелось смотреть и любоваться, боясь преступить барьер недозволенного и возвышенного. Кстати, прилавок как бы и символизировал этот барьер
Черноволосая и по-восточному смуглая она казалась мне олицетворением девичьей чистоты и свежести. Особенно впечатляли волосы - спрятанные под белоснежным накрахмаленным колпаком и видные только на висках, уложенные один к одному и туго зачесанные, они являлись как бы воплощением самой опрятности и внутренней собранности. Она никогда ни с кем из покупателей не разговаривала и никому не улыбалась, но ее постоянная готовность к работе, быстрые умелые движения и способность в считанные секунды точно взвесить, упаковать и вручить товар покупателю заменяли.все остальные атрибуты вежливости и внимания. Что до меня, то за те лет пять, что я любовался ею, она ни разу не взглянула в мою сторону, что позволяло мне без смущения, почти в упор, подолгу глядеть на нее.
В ту пору я был "штатным" клиентом штучного отдела, и развесной товар того, где работала она, меня мало интересовал. Но несколько раз, только ради того, чтобы встретиться с ней глазами, я с чеком подходил к ее прилавку. Но, увы, я исправно получал почти ненужные мне продукты, но взгляда, а тем более улыбки, так и не удостоился.
Потом она куда-то исчезла, но, пока не произошла реконструкция гастронома и сохранялся тот отдел, где работала она, я всегда, заходя туда, вспоминал о ней. Такой она и осталась в моей памяти на многие-многие годы, без имени, без фамилии, просто как неповторимый образ юности. И вот теперь, когда жизнь перевалила далеко за половину, она нашла меня на этой автобусной остановке и, в отличие от прошлых встреч, узнала.
Не давая мне опомниться, видимо, для того, чтобы подавить неловкость неожиданной встречи и избежать излишних вопросов, она продолжила почти уже в тональности бытового разговора между хорошо знакомыми людьми.
- А я все так же работаю в торговле, только теперь в микрорайоне...
Она умолкла, и теперь пришла моя очередь сказать что-то ей.
- Картошку выкопали? - спросил я. Спросил и ужаснулся своего вопроса. Это ж надо, в первый раз в жизни заговорив с нею, ляпнуть такое!
- Да, да, - поспешно ответила она, - хоть я в этом не очень и нуждаюсь, но держу участок и сажаю там все.
В это время подошло маршрутное такси под номером 27, и, видимо, пока дело не дошло до свеклы и моркови, она стала спешно прощаться:
- Ну, я поехала. Спешу. До свидания. Будете в микрорайоне, заходите.
Машина тронулась, и, пока она не свернула за угол, я глядел ей вслед так же, как когда-то смотрел на эту удивительную продавщицу. Так вот оно, оказывается, как было-то: не только я ее, но и она всякий раз разглядывала этого странного покупателя, который, ничего не покупая, подолгу глядел на нее, думая, что она ничего не замечает. Только, не в пример ему, делала это так тонко и искусно, что, не будь этой нынешней встречи, он так бы и продолжал считать себя неузнанным, хотя теперь-то уж считать себя было совершенно очевидно, что она о нём знала гораздо больше, чем он о ней.
"Бабье лето, бабье лето наступило..." - сама собой промурлыкивалась знакомая песенка. И действительно, на дворе во всей своей грустной прелести стояла пора бабьего лета, которая как нельзя лучше гармонировала с обликом той, что была здесь, рядом, а теперь уехала и, может, навсегда. Нет, теперь я уже не буду искать и тайно разглядывать ее: и время не то, и тайна раскрыта. А все-таки хорошо, что она скрыла от меня свое узнавание. Ведь знай я о нем, все пошло бы по-другому. Возможно, мы бы и познакомились. Но рухнул бы тот воздушный замок, который я создал в своем воображении, исчезло бы то очарование, которое я пронес в душе через всю жизнь, оно не мешало мне любить других женщин, равно как и они не меняли моего чувства к ней, потому что находились в разных обителях: они - в жизни, а она - в мечте. Всех остальных я знал по именам, а ее имени как тогда не знал, так и сейчас не поинтересовался. И, что странно, эта последняя встреча, когда мы стояли рядом, не разделенные,никаким барьером, и говорили о земных делах, не изменила моего , отношения к ней, не переселила ее на землю из мира грез. Наверное, потому, что тогда вопреки календарю была весна, в которой она навсегда и осталась для меня, а сейчас -бабье лето. Тоже, кстати, хорошая пора.
Произведение публиковалось в:
Газета "Амурская правда". – 1997, 29 августа