Дорога в тайгу
Летом наш город просыпается рано. Солнце еще не успело взобраться на зазейские холмы, а по улицам уже бегут машины с хлебом, газетами и молоком, из кухонь столовых пахнет съестным, урча, уходят из гаража пб своим маршрутам автобусы.
Выше солнце — теснее в автобусах: Благовещенск,
устремляется на работу. У него много профессий. Хороших и разных, как пишут в газетах. Во все концы города едут его строители, учителя, речники, бытовики; швеи, электроаппаратчики... И, вместе со всеми поругивая тесноту, спешат в общем строю неприметные герои этой повести. Стрелки часов еще не показывают восьми, когда они проходят по коридору своего отделения. Оно называется торакальным: от латинского слова торакс— грудь. Потому отделение часто называют проще — отделение грудной хирургии...
ГОД 1967, ВОСЬМОЕ ИЮНЯ
ГрОхМадный проем окна. Толстое стекло — как граница между двумя мирами. С одной его стороны свежий воз дух, голубое небо между островками облаков. Там трава и ветер, листва деревьев, пронизанная солнцем. И еще воробей. Маленький, серый. Пристроился на карнизе, встряхнулся, выбивая из пуховой одежды пыль,-что-то склюнул под лапкой и замер, нацелясь бусинкой глаза в стекло. С другой стороны окна — холодный свет, беззвучно движутся люди в белом.
Поглядев на воробья, Миша Судаков тронул локоть стоящего рядом Николая Кучкина, тихо сказал: «По-
смотри, какой шустрый!» Тут же покосился на Ярослава Петровича: не услышал ли? ,В операционной шеф запрещает лишние разговоры.
Ярослав Петрович уловил шепоток, мельком взглянул за окно, гд$ разливалось летнее тепло, которое и радовало неугомонных воробьев, приловчившихся вить гнезда под крышами больничных корпусов. Он неприметно улыбнулся под маской, снимая перчатки, глянул на ассистентов — Виталия Шишлова и Надежду Белоусову.
- Отдохнем. Сейчас будет труднее...
В предоперационной не разгонишься. Комнатка маленькая, в одно окно. Расположились на двух винтовых табуретках, сняли маски. Виталий — рослый, широкоплечий — освободился от плотных резиновых перчаток, пошевелил пальцами, разминая их.
За стеклянной дверью показался анестезиолог Олег Маслов. Следом за ним прокатили тележку с мальчиком. На худенькой детской грудке — полоса белой наклейки, закрывающей рану. Виталий проводил каталку взглядом.
- Я и не посмотрел историю его болезни. Сколько лет мальцу?
Белоусова сидела, устало опустив руки. Ответила, не меняя позы:
- Зовут его Юра... Десять лет.
Кучкин улыбнулся:
- Было десять. Теперь парнишка может начинать новое летоисчисление.
Соглашаясь с этим, Ярослав Петрович молча кивнул. А еще час назад он бы не сделал этого. Час назад на сердце мальчика был тяжелый врожденный порок, называемый боталловым протоком. Через этот проток плод получал артериальную кровь матери. Но после рождения ребенка, когда начали работать его легкие, проток должен был зарасти. У Юры он не зарос. И не только с ним случается такая беда: статистика выяснила, что из тысячи новорожденных у двоих проток остается незаращенным. Раньше они умирали, редко кто доживал до совершеннолетия.
Хирурги не хотели мириться с ошибкой природы. Тем более, что перевязка протока не представляла трудности. Однако само вторжение в грудную клетку таило немало смертельных опасностей для больного. Поиск шел не год, не два. Нужно было не только отработать методику операции, но и поставить на принципиально новую основу обезболивание, найти и сделать достоянием практической хирургии методы искусственного дыхания, позволяющие безнаказанно обнажать легкие и сердце, создать новую отрасль медицины — анестезиологию, обеспечивающую человеку безопасность на операционном -столе. Путь был трудным, но ученые добились победы. И теперь уже через месяц после перевязки коварного протока люди становятся совершенно здоровыми.
...За дверью опять показалась каталка: в операционную привезли девочку. К ней подошел второй анестезиолог — Борис Пятницкий. Белоусова поднялась с места.
- Давай, Виталий, мыться.
Вот и терапевт отделения Людмила Яворская. Посмотрев на нее, Ярослав Петрович вспомнил утро, вызов в приемный покой. Он пошел вместе с Людмилой. Там их ждала молодая женщина с покрасневшими глазами. Видно, плакала ночью. А может, только сейчас вытерла слезы и смотрит на них с мольбой и надеждой, прижимая к себе белобрысого мальчишку.
У настрадавшихся от боли детей глаза утомленные, грустные. А этот малыш смотрел на врачей с любопытством и интересом. Он еще не знал, что его ждет. Несколько дней назад на приеме в поликлинике Ярослав Петрович определил у него тяжелый врожденный порок -сердца. Тогда же о.н объяснил матери, что такое тетрада Фалло...
Шишлов и Белоусова надели свежие маски и ушли в операционную. Уже оттуда Виталий предупредил:
- Больная под наркозом, Ярослав Петрович!
Он склонился над тазом, опустил руки в раствор. Мысли возвращались к мальчику оставшемуся с матерью в приемнике. С тетрадой Фалло живут совсем недолго. Ребенок еще подвижен, но уже заметно посинение -губ. Скоро начнется страшнейшая одышка, потом — приступы удушья, и...
В предоперационную вернулся Олег Маслов:
- Парень уже проснулся. Давление и пульс в норме.
- Голос подал?
- Разговаривали.
Подняв на лицо маску, Олег ушел в операционный зал, а Ярослав Петрович сменил таз и стал протирать руки в растворе нашатырного спирта. На мытье отводится не меньше восьми-десяти минут. Можно сосредоточиться перед операцией, продумать возможные неожиданности. Но- сегодня все шло как-то необычно...
Вот Олег сказал о Юре, и вспомнилась его мать. Как она протестовала против операций! И потом еще сколько сомневалась :в успехе. А теперь будет посылать в отделение праздничные поздравления, при-встречах «смущенно улыбаться, говорить, что врачи вернули ей радость жизни. А вот мать курносого малыша не скажет нам таких слов, — с горечью подумал он. Сейчас, на-веоно, идет домой, сжимаясь от своей беды. И несет обиду на хирургов. Но сразу ничего не делается...
Тетрада Фалло — сложный врожденный порок. Чтобы устранить все его компоненты, нужно на время операции прекратить работу сердца. Тогда же, в поликлинике, он объяснил молодой матери, что у них уже есть АИК — аппарат искусственного кровообращения, что врачи областной больницы ведут экспериментальные операции, отрабатывают методику работы на «сухом» сердце, которая требует ювелирной техники,- исключительно точного взаимодействия всех участвующих в операции. Она согласно кивала головой. И только одного не могла понять: почему сегодня хирурги не могут спасти ее ребенка? «А какая мать способна на это?» — входя в зал, подумал он.
Операционная сестра подала тампон с йодом, потом — смоченную в спирте салфетку. Протирая руки, он посмотрел в сторону помощников. Белоусова уже выделила на ноге спящей девочки вену и ввела в нее канюлю от системы переливания крови. Вторую систему анестезиологическая сестра Валя Кушнарева подключила к руке больной. Борис ввел в трахею девочки трубку и соединил ее с объемным респиратором: этот аппарат во время операции будет автоматически раздувать легкие ребенка. Людмила — начинающий диагност, но уже умеющая хорошо и быстро «считывать показатели электрокардиографа, — сегодня должна следить за работой сердца. Виталий заканчивал обработку операционного поля.
Сестра подала перчатку, раструбом кверху. Резким движением вниз он натянул одну перчатку, потом вторую. Резина должна плотно облегать пальцы. Тогда легче работать. Снова салфетка со спиртом. Нужно протереть и перчатки. Сегодня в операционной много врачей из отделения. Все е шапочках и масках, узнаешь не сразу. Вот внимательные серые глаза Николая Куч-кина. За ним коренастый, крутоплечий Владимир Шим-ко. Рядом с анестезиологом пристроился Миша Судаков. ;Как и другие, он внешне спокоен, но что-то часто поправляет очки, темно-карими глазами придирчиво следя за приготовлениями ассистентов. «Переживают за Надю», — с теплотой подумал он. Такая операция им еще не знакома, сложна, а помочь девочке хочется каждому.
Подойдя к столу, Ярослав Петрович глянул в лицо ребенка. Слишком бледное... На губах резко выделяется синева. Проклятый цианоз — признак смерти! Густые ресницы сомкнуты. В косичках ленты с красными горошинками — забота -соседок по палате: к уходящим на операцию внимательны все.
Эту, не по возрасту маленькую тринадцатилетнюю девочку, уже шесть лет терзал ревматизм. В ткани перикарда — сердечной сумки — откладывались соли. Перикард огрубел, превратился в каменный панцирь. Болезнь и называется таи — панцирное, или каменное сердце. Стиснутое жесткой оболочкой, оно не может разжаться в полную силу, не может принять и направить по сосудам нужное количество обогащенной кислородом крови. Это нарушает работу печени, почек, всех внутренних органов. Развивается асцит — выделение жидкости в брюшную полость...
Он протянул руку. Почувствовав в ладони скальпель, громко сказал:
— Внимание! Начало операции!
Тотчас же анестезиологическая сестра включила операционные часы с секундомером.
Из разрезанной мышцы брызнула тонкая, в соломинку, струйка крови. Белоусова -сразу пережала сосуд, (Виталий осушил рану. Ярослав Петрович отметил быстроту -и точность движений ассистентов, мысленно похвалил: «Работают аккуратно. И думают!.. -Скоро сами смогут оперировать сердце...»
Его ассистенты и не скрывали желания провести самостоятельную операцию. Но еще когда создавалось торакальное отделение, он предупредил их, что первую операцию доверит только после ста ассистирований. Без тщательнейшей, всесторонней подготовки подступать к сердцу нельзя. Тот же боталлов проток — самая простая операция — требует высокой техники. Не рассчитай усилие на долю миллиметра — сосуд под ниткой порвется, фонтаном ударит кровь, зальет рану, операционное поле. Остановить это кровотечение почти невозможно. И еще одна сложность: на бьющемся в руках
сердце трудно ввести иглу в нужную точку, а если прошить ниткой находящийся под протоком блуждающий нерв — человек лишится речи. н
А сколько бывает непредвиденных осложнений! Чтобы устранить их, нужен огромный объем знаний, умение хирурга спокойно и быстро сориентироваться. Растерялся на мгновение — будет беда... Зто плохо не только для больного. Хирург выбьется из колеи, потеряет веру в свои силы и способности. Опытный хирург дорого стоит людям.
Он поднял голову, глянул в сторону анестезиологов, предупредил:
- Вхожу в плевральную полость!
- Давление исходное, девяносто, — успокаивающе сообщил Борис. — Пульс не частит, насыщение кислородом удовлетворительное.
- Электрокардиограмма пока без изменений, — отозвалась и Людмила Яворская, внимательно следящая за лентой электрокардиографа.
«Сегодняшняя хирургия — это мир глубоких знаний и коллективных усилий. Даже в операции средней сложности, кроме хирургов, участвуют анестезиологи, терапевты, рентгенологи, лаборанты... За жизнь больного они отвечают все, но главным, как и всегда было, остается оперирующий хирург. Только за ним право на последнее решение. И когда он побеждает — ему первая благодарность. А если нет — к родственникам покойного выходить тоже ему...
В таких случаях что-то объясняют, но слова хирурга повисают в воздухе. Окаменевшим от горя людям не нужны рассказы о безнадежности состояния больного, о мерах риска хирургов, решившихся на операцию... Вот она, Надя. На губах — синюха, живот вздут, печень угрожающе увеличена. Но что даст ее матери объяснение, что это пятая, последняя стадия сердечной недо--статочности по Бакулеву, когда человек уже не может ходить без посторонней помощи? И разве мать утешится тем, что ее дочь взяли на стол после долгих попыток уменьшить асцит, довести печень до нормы? Такая операция — явный риск. Ради того, чтобы у Надиной матери была живая дочь...
Его руки продолжали свою тонкую работу. Вот они уже вошли в плевральную полость.. Не отрываясь от раны, он передал сестре инструмент, коротко потребовал:
- Держалки!
Шишлов подтянул концы нитей, и сердце поднялось к отверстию раны. Ярослав Петрович подвел под него пальцы, ощупал жесткий перикард. За его стенкой едва-едва угадывались толчки. Ручкой скальпеля он резко коснулся перикарда, и все услышали, как металл стукнул о камень.
Над маской вскинулись ресницы удивленной Надежды Белоусовой.
- Каменный панцирь! — прошептала она. — Настоящий камень!
Ярослав Петрович не отозвался ни словом, ни взглядом. Мысли его остановились на том, что едва вздрагивало и еще жило в руке. Прямой осмотр подтвердил диагноз, но перикард оказался более измененным, чем он предполагал. «А если панцирь пророс в мышцу сердца?» — промелькнуло тревожное предположение. Сразу вспомнилась операция больного с таким же пороком. Тогда он решил снять перикард. Но оказалось, что каменные «шпоры» проникли в мышцу сердца. Он вытащил одну шпору, третью, пятую... Дальше продолжать было опасно. Пришлось прекратить операцию. И вот опять нужно немедленно принимать решение... Можно остановиться. Пока еще живет, пока еще бьется под этим панцирем сердце. Девочка умрет не на столе. И в утешение матери еще протянет две-три недели. Но когда проснется от наркоза, в большущих глазах выразится главный вопрос: «Сделали? Я буду жить?» Что отвечать девочке? Как оправдаться перед самим собой?
А если все-таки попробовать снять весь перикард? Это риск. А риск в хирургии может быть оправдан только опытом, знаниями. Еще и еще раз взвесить все «за» и «против». Положение девочки, ожидание стоящих вокруг стола молодых хирургов — его учеников. Им еще многое нужно пройти. И научиться рисковать обоснованно.
В напряженной тишине он еще раз ощупал перикард, определил более мягкое место. Операционная сестра увидела его протянутую руку, подала скальпель. Всем существом чувствуя глубину входящего в ткань инструмента, он -сделал первый разрез. Потом второй, еще глубже.
Густые брови Шишлова сдвинулись к переносице.
- Хватит, Ярослав Петрович. Прошли миллиметров семь!
- Нужно глубже, — не поднимая от сердца глаз, объяснил он. — Нужно до самой мышцы... Потом будет легче снимать окаменевший перикард...
Наконец-то! В отверстие начала выпирать мышца сердца. Сдавленное, оно рвалось на свободу, но Виталий закрыл разрез. Быстрое освобождение сердца могло - сейчас погубить его, как птицу, выпущенную в полет после долгой неволи.
- Листон! — потребовал он.
.Сестра подала щипцы, очень похожие на обычные кусачки. Их обычно используют для скусывания кости. Но сейчас они нашли другое применение. Скальпелем отслаивая мышцу сердца, Ярослав Петрович осторожно подвел к краю разреза щипцы и скусил миллиметр окостеневшего перикарда.
Услышав, что Борис Пятницкий приказал сестре ввести в вену строфантин с глюкозой, он понял, что у девочки понизилось давление.
- Приготовьтесь к переливанию крови!
Через несколько минут давление поднялось до нормы. Скальпелем и щипцами Листона миллиметр за миллиметром его руки продолжали скусывать окаменевший перикард. Сначала с левой, более доступной стороны, потом, поворачивая сердце, — с правой.
На столике Вали Кушнаревой часы равнодушно отсчитывали минуты... Уже вторую сотню минут. Каждая из них означала миллиметр среза панциря. И когда большая стрелка пошла на третий круг, сердце Нади было освобождено. На глазах у всех оно забилось в полную силу...
— Давление поднялось до ста, — с необычной бодростью доложил Борис — пульс не частит!
Ярослав Петрович на минуту отошел от стола. Сестра вытерла с его лица капли пота. Тут же она подала иглу с ниткой. Быстро зашивая плевральную полость, он уже думал о дальнейшем — сердцу девочки предстояло привыкнуть к полученной свободе. Надо ему помочь...
В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, ВЕЧЕРОМ
По изивилистой тропинке Михаил Судаков шел ко второй горбольнице. В глубине двора прятался за деревьями длинный одноэтажный дом. Раньше там была поликлиника, потом ее перевели в новое здание, а дом по ветхости списали на слом.
Зимой, сразу после приезда в Благовещенск, приняв кафедру общей хирургии, Ярослав Петрович добился открытия торакального отделения. Хирургов он подбирал сам, в основном молодых. Из них комплектовалась группа для научно-исследовательской работы. Тогда же встал вопрос об открытии экспериментальной лаборатории. В Москве были куплены АИК и другие аппараты, необходимые для сложных операций на сердце. Но не было помещения. Тогда кто-то вспомнил о старом, заброшеннОхМ доме. Холодным январским днем ВхМесте с Владимиром Шимко и ЯрославОхМ Петровичем, Миша первый раз пришел к этому дому. Они отгребли от дверей спрессованный морозом снег, скрипя половицами, прошли по длинному и мрачному коридору. Холодные, пустые, запущенные комнаты. Поглядывая на потолок с обвалившейся штукатуркой, Шимко выдохнул клубок пара.
- Да-а... Дворец!
Но Ярослав Петрович был другого мнения.
- Очень даже хорошее помещение, ребята! Посмотрите на эти три комнаты. Великолепная будет экспериментальная. В большой сделаем раздевалку, поставим пару столов для исследователей. А тут самое место для операционной...
Миша заметил:
- Здесь, Ярослав Петрович, даже печки нет!
- Вот и хорошо. За стеной расположена котельная, так? Проведем водяное отопление. А остальное разве трудно сделать самим?
Шимко развел руками.
- Оно конечно... Можно и самим.
Шеф зажигал их не только идеями. Он добился разрешения использовать старый дом, где-то выпросил трубы, радиаторы;.. И скоро дом ожил, наполнился голосами. После работы сюда приходили все исследователи. Доценты, клинические ординаторы, хирурги, ассистенты кафедр, заведующие отделениями областной больницы вооружались метлами, лопатами, (ведрами, выгребали мусор, подправляли полы, стеклили окна, перевешивали двери. Потом, когда провели отопление, они обивали стены и потолок фанерой, клеилщ красили, покрывали полы линолеумом.
...Миша вошел в прихожую экспериментальной. Сразу увидел шефа. Тот оживленно разговаривал с Олегом Масловым и Борисом Пятницким. Трудно поверить, что днем он провел две сложные операции, потом четыре часа читал в мединституте лекции, участвовал в двух консилиумах... Но они давно заметили, что в экспериментальной Ярослав Петрович преображается, заражая всех энергией.
Надевая за ширмой бахилы, халат и маску, Михаил увидел Владимира Шимко. Тот раскладывал на столике инструменты—зажимы, скальпели, лопатки, иглодержатели, системы калиброванных трубок с блестящими металлическими наконечниками-канюлями — все, что необходимо для сложной операции на сердце. Сестры тут нет, ассистенты начинали работу с выполнения ее обязанностей.
Шишлов с Кучкиным принесли здорового рыжего барбоса с наголо обритой и обработанной йодом грудью и положили на операционный стол. Каждый пристраивал датчики, свои измерительные приборы. От головы, лап, от ушей и даже глаз собаки потянулись разноцветные провода, соединенные с чуткими приборами. Шеф подошел к столу.
- Внимание, друзья! Задача сегодняшнего эксперимента — продолжение отработки методики операции с искусственным кровообращением и аутооксигенацией... Прошу всех тщательнее изучать данные анализов, немедленно докладывать об изменениях в организме. — Уже надевая перчатки, спросил: — Как назовем пса?
- Жучка! — предложил из соседней комнаты Саша Юрченко. Он сидел перед большим, похожим на тумбочку аппаратом у специально сделанного в стене проема.
Миша возразил:
- Жучка не пойдет. Уже была!
Саша невозмутимо сказал:
- Тогда Венера!
Виталий Шишлов хмыкнул под маской:
- Ты хоть бы посмотрел... Псина-то мужского родаГ
- Тогда пусть будет Юпитер, — сказал Николай Кучкин.
И в журнале операции потянулась запись: «Опыт
22-й. Юпитер. Вес — 18,5 кг...» -
С ут-ра было жарко. Весь день собиралась гроза. И вот теперь темноту за окном вспорола косая молния, громыхнул гром, и по листве близкого тополя зашумел крупный дождь. Олег, вместе с Борисом следивший за показаниями приборов, не удержался:
- Люблю грозу в начале мая....
Там, за окнами, разливалась чистая прохлада, а в трех комнатах, тесно забитых людьми и аппаратами,, было по-прежнему душно. Но ни одна рука не протянулась к форточке: случайная инфекция могла испортить целый вечер работы. А они дорожили временем. Как всякий путник, видящий цель. Торопясь к ней, хирурги приходили сюда после дневной работы, после сложных операций и ночных дежурств... И все ради того, чтобы быстрее начать операции с АИКом, лечить такие сложнейшие пороки, как тетрада Фалло.
- Вхожу в плевоальную полость, — предупредил шеф. — Готовьте АИК к запуску!
Борис предупредил:
- Резко возросло давление на вдохе!
- Уменьшите вентиляцию легких!
Пока организм Юпитера адаптировался к новым условиям, к столу подкатили АИК, заполненный кровью собаки-донора. Система его трубок протянулась через теплообменник — большой сосуд с подогретой до нужной температуры водой.- Проходя через нее, кровь либо подогревается до положенной температуры, либо, что необходимо при операциях с искусственным кровообращением, охлаждается до двадцати четырех — двадцати восьми градусов.
Взяв металлические наконечники трубок, неуловимо бы-стрыми движениями хирург ввел один из них в предсердие, другой — в желудочек. И в тот же момент за его спиной тихо зашумел моторчик аппарата. Кровь из системы пошла в организм животного.
С этого момента для Михаила и других исследователей начался отсчет самого ответственного времени. Необходимо ежеминутно знать о давлении в сосудах, в самом сердце и его полостях — обо всем, что входит в термин «гемодинамика организма».
Неподалеку от Судакова колдовала над своими пробирками ассистент кафедры терапии Альбина Миронюк. Через каждые пять минут ей нужно брать анализы артериальной и венозной крови, по их данным определять функционирование печени. За изменениями в работе почек следит Николай Кучкин. По соседству с ним расположился Владимир Ефимов, изучающий процессы водно-солевого обмена. Тут же сосредоточенно работает Саша Юрченко. Он неотрывно следит за показаниями АЗ.И В а — единственного на Дальнем Востоке аппарата замера ионов водорода в крови. С его помощью изучают буферные свойства крови, а это очень важно при искусственном кровообращении...
- Аппарат работает тридцать минут! — сказал Борис.
- Всё, товарищи. Приготовиться к отключению!
Руки Ярослава Петровича осторожно вывели канюли из сердца, Владимир Шимко и Виталий Шишлов быстро затянули раны специальными швами. Удовлетворенно посмотрев на работающее сердце, Ярослав Петрович отошел от стола, снял перчатки. Ассистенты начали зашивать перикард, плевральную полость.
Но эксперимент еще не был окончен. С прежним вниманием исследователи следили за состоянием собаки, брали анализы, не отрываясь, смотрели на показания электрокардиографа, энцефаллографа, на экране которого проскальзывали всплески биотоков головного мозга: они почти замерли, потом стали появляться чаще И чаще. Борис Пятницкий отметил усиление пульса и сердечной деятельности, негромко доложил:
- Просыпается!
Михаил взглянул на часы. Начало двенадцатого... Он вздохнул. Опять придется возвращаться поздно. Еще будет обсуждение хода и первоначальных результатов эксперимента. А потом нужно промыть аппараты, инструменты, убрать операционную и другие комнаты. А завтра — снова эксперимент, и к нему нужно готовиться...
31 АВГУСТА, УТРО И ДЕНЬ
На рассвете Братиславу окутал туман. Улицы древнего города казались тревожно-таинственными. Но день наступал, где-то проснулся ветер, туман зашевелился, неровными слоями начал подниматься вверх, открывая красоту зданий со шпилями, причудливыми башенками, колоннами.
Б центре города таксист, молчавший от самого аэропорта, спросил:
- Куда теперь?
- К замку «Смольнице».
Название, видимо, что-то подсказало пожилому, утомленному ночным дежурством шоферу, и он более внимательно посмотрел на элегантного пассажира, с едва приметной улыбкой рассматривающего город.
Ярослав Петрович запомнил Чехословакию в первый приезд, когда он учился в ее лучших клиниках — у профессора Ярослава Прохазки, академика Кароля Шишки. Тогда он побывал в клиниках всех социалистических стран, в Голландии, в Италии — у хирурга с мировым именем профессора Вальдени.
Для него это были годы познания тайн-сердца. Они открывались не сразу. Много времени ушло на учебу в клиниках Москвы и Ленинграда — у лауреата Ленинской премии, дважды Героя Социалистического Труда академика А. Н. Бакулева, у профессора, ныне министра здравоохранения СССР Б. В. Петровского, у лауреата Ленинской премии профессора Е. Н. Мешалкина, чья энергия, хватка и организаторские способности не могли не вызывать подражания.
А разве можно забыть учебу в Киевской клинике грудной хирургии, наблюдения за работой лауреата Ленинской премии профессора Н. М. Амосова? Корифей сердечной хирургии, Амосов одним из первых в нашей стране вшил в сердце искусственный клапан.
Они были содержательными, интересными и очень трудными, эти годы... Пережито немало сомнений, бессонных ночей после неудач, после борьбы с перестраховщиками, противниками всего нового, откровенными приспособленцами. И в него не все верили. Но в пятьдесят шестом, всего через два года после института, там же, на родной Смоленщине, он -сделал первую-операцию на сердце. И потом они пошли нескончаемой чередой. А с ними — радость успехов, горе ошибок и неудач. Все было! Не каждая из шестисот операций, проведенных до переезда на Дальний Восток, заканчивалась благополучно...
Громадина старинного замка надвинулась как-то-сразу. Шофер остановил машину у главного входа. Подавая пассажиру портфель, он понимающе улыбнулся:
- О-о! Я слышал, здесь ученые, сердце, да?
Ярослав Петрович кивнул и, поблагодарив водителя, начал подниматься по широким каменным ступеням.
В широком холле замка он сразу увидел Кароля Шишку — крупнейшего кардиохирурга Чехословакии.
- Ярослав, здравствуйте, дорогой! — Шишка по-отцовски обнял его, они расцеловались.—Где же вы задержались так? Я уже начал волноваться.
- Вы же знаете авиацию, Кароль! Удобно, но не всегда быстро. Самолет задержался.
Звонок пригласил их в зал, где начиналась конференция кардиохирургов Чехо-словакии, СССР, Польши, Югославии, Германии, США. Участникам конференции предстояло выслушать сорок три доклада по актуальным проблемам оперативного лечения сердечно-сосудистой системы. Советская медицина представила на конференцию три доклада. Два из них подготовили исследователи московских клиник, а третий лежал в портфеле Ярослава Петровича.
Готовясь к выступлению, он еще и еще раз просматривал доклад. За его строчками он видел оставленный за тысячами километров город с широкими ровными улицами и тополиной метелью, вспоминал экспериментальную в старом доме, тех, кто, не жалея сил и времени, трудился ради этих вот строчек.
...Расстояние для памяти не помеха. Ему и здесь слышался глуховатый спокойный голос Олега Маслова-Олег уже завершает диссертацию, тема ее далека от сердечной хирургии, но редкий вечер Маслов не заходил в экспериментальную. Его советы и замечания помогают многим «исследователям, а сам Ярослав Петрович обязан Олегу приездом в Благовещенск.
Во время специализации в Москве их свела комната общежития. Олег так горячо рассказывал о своем городе, о способной, талантливой молодежи, что Ярослав Петрович не выдержал и, выкроив время, прилетел вместе с ним. Осмотрел клинику, побывал в мединституте, познакомился с главным врачом областной больницы В. Н. Шкурлатовским, главным хирургом И. И. Коще-ром, председателем обла-стного хирургического общества профессором Г. Я. Иоссетом. С их помощью он провел тогда более десяти показательных операций на сердце. Ассистентами брал желающих, — чтобы лучше присмотреться к людям. А вечерами Олег водил его но ровным зеленым улицам, по набережной Амура. И красота города уже покоряла. Но больше всего ему понравились молодые хирурги.
Уже тогда появилась в глубине души мысль — переехать сюда, подобрать группу молодых исследователей и вплотную заняться проблемой, давно волновавшей ученый мир.
Нет, он не ошибся в них, по виду неприметных, беззаветно преданных своему делу ребятах. Они уже доказали, что могут пройти через любые трудности...
Вот строчки, вписанные в доклад после наблюдений Миши Судакова. При первом знакомстве он показался слишком тихим, нерешительным. Да и выглядит намного моложе даже своих неполных тридцати лет. И только потом он убедился в талантливости Судакова, хирурга с большим будущим. Оказалось, что после института тот четыре года работал в онкологическом диспансере, заведовал отделением, провел больше пятисот операций только по удалению злокачественных опухолей. Миша готовил диссертацию. Но как только он узнал, что открывается торакальное отделение, сразу взялся за сердечную хирургию, включился в исследовательскую работу; Его тема — гемодинамика при операциях с искусственным кровообращением — одна из труднейших. Но на первой тропе к неизведанному разве есть простые темы и легкие шаги?
Борис Пятницкий, вместе с Олегом организовавший янестезиологическое отделение в областной больнице, прошедший через множество преград и сейчас ведущий разработку метода анестезии при операциях с АИКом, наверняка скажет, что в науке легких путей нет.
Сложную работу начал Юрченко, с первого взгляда строгий доктор, а для специалистов — медлительный хирург. Но они-то знают, что такое Саша. При всей своей серьезности, он может устроить самый невероятный розыгрыш... Саша уже многое сделал для изучения причин и возможностей свертывания крови, досконально изучил АЗИ В. Этот тихоня вырвал у начальства командировку в Москву, просмотрел АЗИВы во всех ведущих клиниках, не.мало перенял у столичных специалистов и, раскритиковав их за небрежное отношение к дорогостоящей аппаратуре, отбыл домой.
А вот строки об естественной аутооксигенации почек. За ними — немногословный- от постоянной усталости Николай Кучкин. Судаков однажды сказал, что если кому-то нужно найти Николая после семи вечера, пусть звонит в отделение. И это так. Большую часть суток Николай проводит в больнице, подчиняясь режиму, определяемому состоянием больных. А среди их пациентов не бывает легких. Если Шишл-ова отпустят в аспирантуру, лучшего заведующего для отделения, пожалуй, не найти.
...Строчки о данных исследования функции печени при искусственном кровообращении. Они вписались после многочасовых наблюдений Альбины Миронюк. А вот данные о методе эндоскопической диагностики. За него взялся Виталий Шишлов, которому впоследствии будут благодарны хирурги: этим методом можно будет без рентгена и намного точнее, не вскрывая грудной клеткщ определять степень и место заболевания полостей сердца, легкого, крупных кровеносных сосудоз...
Вспоминались все. Не схожие по характерам, манерам, по внешности. И разные пути вели их в большую медицину. Они и жили в разных .местах. Кучкин, Маслов, Судаков, Шимко и Юрченко — коренные амурцы. После института уезжали в сельские больницы, оперировали переломы, аппендиксы, зашивали разбитые губы, в душе храня мечту о большой работе, о собственных открытиях.
Больше других повезло Михаилу «Судакову, Людмиле Яворской и Володе Шимко. Как отличников учебы,, их сразу оставили в областной больнице. Здесь же начинал и выпускник Хабаровского мединститута Виталий Шишлов. Он зарекомендовал себя способным оператором, быстро освоил хирургию легкого. Во время специализации в Кузнецке его как специалиста просили остаться. Предлагали трехкомнатную квартиру... Не согласился. Амур есть Амур. Настоящий дальневосточник, не покинет его берега, нигде не сможет забыть простор своего родного края. Благо, что Виталию догадались, наконец, дать квартиру. Повезло. А Николай Кучкин уже четыре года ютится с семьей во времянке частника. Шесть лет живет в комнатке общежития Миша Судаков. Кочует по разным квартирам Владимир Шимко... А все они свои, доморощенные, и с хорошей перспективой. Таких бы ценить особенно...
Говорят, врачей всех категорий и рангов объединяют традиционные халаты и шапочки. Может, и так, но у его помощников есть и другая схожесть. Она — в судьбах. Хирурги отделения, врачи исследовательской группы — дети металлистов и хлеборобов, уборщиц и поваров, строителей, железнодорожников... Объединяет их и советская медицинская школа с ее традициями. И еще энтузиазм, высокое сознание долга, любовь к делу. Хотя скажи им вот так об этом — засмеют: в палатах не-говорят громких слов.
И не в словах суть. Даже маленькому, порой незаметному успеху хирурга предшествуют месяцы напряженнейшего труда, дни сомнений и поисков, тяжелые после ночного дежурства часы над операционным столом в экспериментальной лаборатории. Но они уже испытали радость первооткрывателей, вдохнули горный воздух высшей медицины, и теперь не остановятся.
На них обижаются девушки, ворчат жены... Некоторые не выдерживают, уходят. Жизнь есть жизнь. Не каждому дано самоотверженное упорство. А они, ради науки и будущего, забывают о концертах, интересных книгах, даже о весне. Сколько раз пропадали билеты в кино, ломались планы на воскресенье. Но что делать, если в сутках только двадцать четыре часа, а чтобы не пропускать зарубежную информацию, необходимо знать английский? Они все ходили за помощью к студентам инфака, просиживали ночи над учебниками, (вечерами работали в библиотеке своего института. Для изучения машинописного дела вскладчину купили машинку; Печатать учились на ответах жителям севера и юга области, Хабаровского края, (Камчатки, присылавши Ам письма с благодарностью за возвращенное здоровье.
Вспоминая обо всех своих помощниках здесь, среди собравшихся в зале лучших хирургов мира, Ярослав Петрович гордился ими. Он знал, что они могут прекрасно оперировать — и не брезговать мытьем полов в лаборатории, могут заменить сестру или санитарку. Им чуждо высокомерие, чванство, чего он насмотрелся в некоторых клиниках за рубежом...
В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ
Старшая сестра отделения вела по коридору розовощекую девочку с букетом полевых цветов. Смущаясь, та улыбалась сестрам и нянечкам, посматривала на ребятишек, затеявших в коридоре нехитрую игру:
- Уже прооперированные, да?
- Уже. Готовятся на выписку.
Они остановились у входа в ординаторскую. Шишлов, что-то писавший за своим столом, поднял голову.
- Посмотрите, это же Надя!
К девочке повернулись Кучкин, Шимко, Миша Судаков. Людмила Яворская, притянув гостью к себе, с улыбкой подтвердила:
- Конечно, это Надя!
Девочка улыбалась. Кучкин присел перед ней.
- Как себя чувствуешь?
- Хорошо, Николай Васильевич.
Сестра подала историю болезни — пухлую, потрепанную, со многими вкладками, рентгеновскими снимками, лентами элетрокардиограмм. Склонившись над раскрытыми страницами, они молча перечитывали записи.
«8 июня, день операции. 23.00. Девочка ib тяжелом .состоянии. Частит пульс, дыхание поверхностное. Начались боли в области операционной раны».
«9 июня. 07.00. Состояние очень тяжелое. Появились влажные хрипы в легком. Бледность кожных покровов. Цианоз не исчезает»...
«9 июня. 16.00. Состояние очень тяжелое. Развилась пневмония».
«10 июня. 06.00 утра. Состояние очень тяжелое»...
Так было 12, 13, 15, 20 июня... Много дней шла борьба за жизнь девочки с освобожденным от панциря сердцем. От Надиной кровати не отходили Борис Пятницкий, Олег Маслов, около нее дежурили Людмила, Михаил, Николай, Виталий... Ежедневно девочку смотрел Ярослав Петрович, забегая в перерывах между лекциями, после операций, назначал новые лекарства. В некоторые, особенно трудные дни их вводили до десяти-двенадцати наименований.
Только на пятнадцатые сутки после операции в истории болезни появилась долгожданная запись: «Девочке стало лучше. Отменен кислород». А еще через двадцать два дня Надю выписали домой — загорать под амурским солнцем, собирать луговые цветы, слушать шорохи вечеров и шепот ночных дождей...
—* У меня, Николай Васильевич, ничего уже не болит, — охотно рассказывала Надя. — Я и маме вовсю помогаю... Бегать умею, вот в школу со всеми девчонками пойду..
Она не знала, какую радость приносят хирургам ее бесхитростные слова. Но Кучкин нахмурил брови.
- А разве мы разрешали тебе бегать?
- Лето же, Николай Васильевич! — Девочка вскинула густые ресницы. — В покосах у нас просторно-то как...
- Все это, Наденька, хорошо, — мягко проговорил Миша. — И покосы, и то, что ты в школу пойдешь. Но бегать пока не нужно бы. Сердечко твое должно окрепнуть. Мы вот и позвали тебя на контрольную проверку. Чтобы узнать, как оно там постукивает...
Людмила увела Надю в соседнюю комнату, где стояли аппараты. Через некоторое время самописцы вывели на лентах данные о сокращениях Надиного сердца, его рабочем ритме, частоте пульса, давлении в венах и артериях.
Просматривая результаты обследования, Миша удивился:
- Она же просто молодец! За два месяца выросла на восемь сантиметров.
- А где Ярослав Петрович и Надежда Михайловна? — опять осмелев, спросила девочка. — Что-то не видно их, а я вот цветов собрала...
Виталий Шишлов улыбнулся.
- За цветы, Наденька, спасибо. Но доктор Белоусова уехала работать в другой город. А Ярослав Петрович в Чехословакии.
В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ
После обеденного перерыва конференцию вел академик Шишка. Поднявшись с председательского места, он объявил:
- Вашему вниманию предлагается доклад о новом методе оттока и возврата крови в условиях искусственного кровообращения и естественной аутоксигенации. С докладом выступает заведующий кафедрой, доцент Ярослав Кулик, Советский Союз.
Удивляясь собственному спокойствию, он вышел на трибуну, не спеша раскрыл папку.
- Врачи из Благовещенска, города, стоящего на берегу далекого Амура, исследовали возможности оттока крови и возврата ее аппаратом искусственного кровообращения, но с окислением в легком самого оперируемого...
В зале сразу установилась тишина. Этот сорокалетний хирург из Советской России, с седыми висками и удивительно молодым взглядом, заинтересовал всех. Назвал никому не известный город — и вдруг заговорил о проблеме, десятилетиями волнующей многих исследователей мира.
Всем в зале хорошо помнилось начало применения АИКа — давней мечты хирургов и чуда человеческой мысли. Газеты писали о новой эре в хирургии, специалисты думали о перспективах, открывшихся благодаря внедрению аппаратов «сердце — легкое». Но уже тогда начинало сказываться несовершенство аппаратов и самого метода искусственного кровообращения.
Несовершенство метода шло от аппарата. С обязанностями насоса он справлялся отлично, а вот искусственные легкие, так называемый оксигенатор — специальный сосуд с устройством для перемешивания крови с поступающим кислородом — не мог в полной мере заменить настоящие легкие: мешалки оксигенатора
травмировали кровь, при их затяжной работе начинался гемолиз — разрушение красных кровяных телец. И чем дольше работал оксигенатор, тем больше в организм поступало вредных продуктов обмена. Гемоглобин входил в плазму, окрашивал ее, плазма становилась ядовитой для сердца, печени, почек.
В природе человека .все создано с десятикратным запасом. Те же легкие устроены так, что даже половина их обеспечивает жизнеспособность организма. А вот заменить хотя бы одну из пяти их долей очень сложно. В самом совершенном аппарате площадь соприкосновения крови с кислородом не превышает двадцати квадратных метров, а легкие человека за счет своих капилляров — тончайших кровеносных сосудиков — имеют 140—160 квадратных метров такой площади.
Но дело не только в разнице объемов. Многими осложнениями во время и после операций с АИКом природа доказывала, что недостаточно просто перемешать в оксигенаторе кровь с кислородом. В момент соприкосновения крови с тканью легкого и обогащения ее кислородом происходит некое таинство, сохраняющее биологический и химический состав крови. Искусственная оксигенация вела к нарушению обмена веществ и в самой крови.
У операций с аппаратами «сердце—легкое» была еще одна трудность. На каждую из них требовалось в среднем пять литров донорской крови. Причем свежей, взятой за сутки до операции. А подобрать такое количество не всегда можно. Особенно для больных с редкой группой крови, такой, как четвертая. Да еще во время эпидемий гриппа, когда станции переливания прекращают прием крови. Случалось, из-за этого надолго прекращались операции в клиниках крупнейших городов.
Ученые начали поиски. Многие предлагали свои методы усовершенствования оксигенатора. Одни делали его тарельчатым — когда кровь поступала на плоский вращающийся диск и всей своей поверхностью соедини-лась с кислородом. Другие делали оксигенатор мембранным, с рубчатой стенкой, стекая по которой, кровь получала кислород. Были придуманы пенопленочные оксигенаторы, но они не улучшили результатов. Тогда и стала важнейшей задача разработать метод операций с АИКом, но с использованием легких самого больного. За эту проблему брались многие хирурги. Лишь неко-торым удалось в эксперименте применить естественную оксигинацию при искусственном кровообращении. Но достигалось это путем очень сложной канюляции, когда в каждое из предсердий и в каждый желудочек на время операции вставляются специальные трубки, называемые канюлями. Такой метод очень опасен для здоровья и жизни больного. Давно известно, что не каждое сердце может (выдержать четыре-пять разрезов и швов. И тогда крупнейший хирург-физиолог Англии Бричер сказал, что последнее слово о методе естественной оксигенации — за хирургами будущего. Его слова подтвердил румынский кардиохирург Гецеску. «Только будущее раскроет тайну!» — заявил он.
Не прошло двух лет — и вот с трибуны советский хирург спокойно говорит:
— Сегодня мы можехМ доложить, что в решении проблемы сделан шаг вперед. Усовершенствовав АИК, изменив систему трубок, мы проводим отток крови непосредственно из желудочка и возвращаем ее не в бедренную артерию, как принято делать, а сразу в устье аорты. При работе аппарата аутоксигена.ция крови происходила не в искусственных условиях, а в легких подопытного животного. Изменений в крови почти не наблюдалось, при этом донорской крови требовалось наполовину меньше обычной нормы. Из сорока двух опытов сорок закончились успешно...
Аплодисменты заглушили последние слова Ярослава Петровича. Такое не часто бывает на научных совещаниях. И в последний день работы конференции, в знак признания сделанного, Ярославу Петровичу был вручен (второй презент — алмазный иглодержатель с золотыми кольцами.
ГОД 1968, СЕДЬМОЕ ЯНВАРЯ
«Зима, разруха, холод, — записано в дневнике исследовательской группы, — в виварии объявление: «Собак
нет и не будет!» Срочно посылается доверенное лицо (клинический ординатор первого года обучения Володя Шимко) в поселок Астрахановку с кусками хлеба в кармане и длинной веревкой. Задание — привезти собаку или замерзнуть в пути. Результат — хлеб съеден, собака не поймана».
НА ДРУГОЙ ДЕНЬ
«(Вторая попытка заиметь собаку для эксперимента. Вновь Володя Шимко в Астрахановке. Радостно лая, барбосы сбегаются к нему за новыми пайками хлеба. И чудо! Один из Н Их пойман. На попутной машине собака доставляется в экспериментальную. Опыт есть, но какой ценой! И сколько можно так мучаться? Решено: будем покупать собак сами у частного сектора. Для этой цели сбросились по 3 рэ».
ПЯТНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
«В лаборатории праздник. Все улыбаются, нарядно одеты, пожимают руки всеми уважаемому Владимиру Васильевичу Шимко. Его жена родила дочь. Вес — 2.900. На срочном совете исследователей решено собрать энную сумму для подарка».
ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА
«Опыты прекращены. Сборы ,в Москву на учебу. Увозя с собой по коробке «Птичьего молока» и по бутылке «Амурской», отбывают Михаил Судаков, Борис Пятницкий, Николай Кучкин и Альбина Миронюк. Старшим единогласно избран уважаемый всеми Николай Васильевич «Кучкин.
Перед отъездом всем даны советы: 1. Переходить улицу, предварительно взяв друг друга за руки; 2. Хранить деньги в сберегательной кассе; 3. Больше читать спец-литературу; 4. Поклониться Юрию Долгорукому и передать амурский привет Владимиру Маяковскому... Учитесь, друзья! Оставшиеся вытянут!»
ТРИДЦАТОЕ МАЯ, УТРО
Еще не было восьми, когда Ярослав Петрович вошел в ординаторскую. Оценивая обстановку, быстро оглядел всех. Шишлова, что-то выговаривающего по телефону, Шимко, возящегося с аппаратом, молодого терапевта отделения Жанну Покорскую, перед обходом больных изучающую истории болезней. В палаты собирается и Борис Балецкий. Он на минутку остановился около устало сидящего на диване Павла Егоровича Чушанко-ва. У того, после ночного дежурства, осунувшееся лицо, воспаленные глаза.
Ассистент Балецкий и хирург Чушанков в отделении недавно. Борис по-мальчишески узковат, худощав, Чушанков — грузноват, круглолиц, добродушен. Больные часто зовут его Егорычем. Ярый курильщик. И не собирается бросать, совращает других. Бросив после разговора с шефом, то один, то другой тянется к его пачке... Вот и сейчас Ярослав Петрович заметил, что из руки Шимко в открытое окно тянется струйка дыма.
Поздоровавшись, он спросил:
- Как больные? На операцию готовы?
- Уже проверили, — ответил Шишлов. — Все нормально...
- Операционное расписание?
- Составлено. Ассистировать буду я и Балецкий, наркоз дает Маслов.
- Хорошо...
Вошла Людмила Яворская. Чем-то расстроена.
- Помните, к нам приходила мать с ребенком? Курносый такой мальчишка, с веснушками... У него была тетрада Фалло.
Ярослав Петрович кивнул.
- Этот мальчик недавно умер. Я случайно встретилась с его матерью...
Он заметил, как вскинулись ресницы Жанны. Нахмурился Шишлов. Владимир Шимко скрипнул стулом, вздохнул.
Смерть не часто побеждала их. Из двухсот двадцати прооперированных с заболеваниями сердца только к пятерым приходилось ходить на вскрытие. А таких вот мальчишек с тяжелыми пороками они пока не могут спасать. «Не можем? Да, пока не можем. Не имеем права рисковать!»
Тогда они еще не могли... Для операций на «сухом» сердце не было условий. По разработанному ими методу они могли отключать только одну из половин сердца. Для его полного выключения требовалась та же квадратичная канюляция. К тому же, нужно глубже изучить данные экспериментальных операций: в нескольких опытах собаки погибли от отека легкого. Борис Пятницкий даже прямо заявил, что легкие при такой операции не выдержат нагрузки. Стали искать другие пути. Пытались больше помогать легким обычным респиратором, пробовали предупреждать отеки медикаментами. Но результаты оставались сомнительными.
И тогда...
В памяти каждого из них остался тот день, когда шеф сказал:
— Да,вайте попробуем брать донорские легкие... Оперируем одну собаку, а ее кровь будет обогащаться в легких другой...
Поначалу эта мысль показалась и дерзкой, и невероятной. Может потому, что операций с применением донорского легкого не проводилось ни в одной из клиник страны. Такой метод робко использовался и за рубежом. ,Он требовал коренного усовершенствования АИКа и вообще был невероятно труден. Но зато здесь открывались неограниченные возможности. В распоряжение оператора поступали легкие не только самого больного, с которыми в любую минуту может случиться осложнение, а еще и донорские. И этот метод — не сенсационные пересадки Барнарда. Барьер биологической несовместимости еще не изучен, а временная подмена органа — легкого, печени или почки — не грозит больному никакими последствиями, поможет ему перенести сложную операцию или хотя бы тяжелое воспаление.
Группа переключилась на разработку нового метода. И сразу они оказались в лабиринте с сотней ходов и только одним выходом. Но каков кратчайший и верный путь? У собаки какого возраста можно брать легкие? От старой явно не годятся: отекают через семнадцать минут... Каким раствором и как промывать донорский орган после того, как его подключают к крови другого организма? При нормальном атмосферном давлении лопаются капилляры. При пониженном — то же самое... Американцы промывают донорские органы полиглюкином. Попробовали: получается хорошо, но слишком накладно: четыреста граммов — четыре рубля, а для промывания одного легкого нужно около десяти литров. Брали другие растворы, но один сушил ткань, другой впитывался в нее, вызывая все тот же отек...
Вопросы вставали нескончаемой чередой. Отыскивая ответы, исследователи продолжали экспериментировать, иногда проводя в день по два-три опыта. Особенно большая нагрузка легла на Бориса Балецкого, изучавшего метод подготовки донорского легкого.
Хотя и медленно, они двигались к цели. Но время играло против них. И вот известие... Из тех больных, кого они держали на учете, кто ждет немедленной помощи, одного уже нет...
Старшая сестра объявила:
- Больной подан в операционную!
Ярослав Петрович отогнал тяжелые мысли» быстро поднялся.
- Пора, товарищи!
ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ
«На помощь уехавшим в Москву отправились еще двое — Александр Юрченко и Виталий Шишлов. Задание — привезти по одной-две диссертации или, на крайний случай, их фотокопии. За время пребывания в столице, вместе с ранее отбывшими «ковбоями» им завещается обжить читальный и диссертационный залы Центральной медицинской библиотеки, Институт имени Вишневского, Институты экспериментальной хирургии, радиологии и рентгенологии, Академию медицинских наук, «Медицинскую книгу», Институт сердечно-сосудистой хирургии. Строго обязательно быть в мавзолее Ленина и музее Революции, во Дворце съездов, по возможности нанести визит в Шереметьевский дворец, театр Сатиры, Бородинскую панораму, Новодевичий монастырь, Ваганьковское кладбище, посмотреть два-три футбольных матча, сходить в ГУМ, ЦУМ и еще кое-куда, при всем не забыв и столовые...»
ДЕВЯТНАДЦАТОЕ СЕНТЯБРЯ
«Снова родной Благовещенск, родная экспериментальная! Снова все вместе. Ур-ра! Перед нами поставлены новые задачи, в научной работе обновлены перспективы. Утвержден список исследователей. В него включены все те же Я. П. Кулик, М. В. Судаков, В. С. Ефимов, Н. В. Кучкин, В. И. Шишлов, Б. Г. Пятницкий, А. Г. Юрченко, В. В. Шимко, А. ,И. Миронюк, Г. С. Кулик и новое светило — Б. X. Балецкий. Со всех утвержденных тут же произведен сбор средств на покупку двух опас- , ных бритв, одного помазка, одного ремня для правки бритв, одного тюбика крема для бритья (собаки его не переносят), пяти кусков мыла, одного мотка тесьмы (для связывания лап)».
27 ДЕКАБРЯ, ВЕЧЕРОМ
«В связи с отсутствием собак, опыты отменяются. С Новым годом, дорогие товарищи! Шеф».
ГОД 1969, 5 ЯНВАРЯ
«Ведем подготовку к работе с АИКом, усовершенствованным по предложению шефа. Опыты временно прекращены. Сегодня на дверях лаборатории объявление: «В связи с задержкой изготовления АИКа, эксперименты откладываются до 15 января. Шеф».
28 МАЯ, ДЕНЬ «И ВЕЧЕР
Не каждая гроза предупреждает о себе громом...
Этот день был свободным от операций, утро обещала спокойную работу. Хирурги отделения разошлись по своим делам и, оставшись в ординаторской, Олег Маслов взялся за просмотр диссертации Миши Судакова. Торопливые шаги по коридору насторожили его. Так ходят, когда что-то стряслось, когда с больным беда.
В дверях знакомая — врач-терапевт из соседнего корпуса.
- Случилось что?
Присев на диван, она заговорила, прерывисто дыша от быстрой ходьбы.
- Понимаешь, месяц назад мы взяли на обследование женщину... У нее ревматизм и митральный стеноз. Думали, подлечим и направим к вам на операцию... Ничего не смогли. Сегодня у нее развился отек легкого. Мы не можем купировать его вот уже шесть часов...
Не дослушав, Олег поднялся. Столкнулся у двери с Судаковым, позвал:
- Пошли, Миша, посмотрим!
В большой палате кардиологического отделения тревога. Сгрудившись в дальнем углу, больные смотрят, как врачи и сестры пытаются спасти их 34-летнюю соседку по палате.
Осмотрев больную, Олег нахмурился. Безнадежно... Терапевтические средства уже не могут помочь. Ничего не могли изменить и жгуты, наложенные на бедра, чтобы задержать кровь и уменьшить ее приток к пораженному сердцу. Оно и так не успевало проталкивать ее, что вело к нарушению работы печени, почек, легкого, пораженного тяжелым отеком. «Еще два-три часа — и все... — определил Олег. — Спасти может только операция сердца... Но Ярослав в Москве, на сессии кардиологов, Кто из наших ребят может заменить его?»...
Он посмотрел на Судакова, заканчивающего обследование. Их взгляды встретились.
- Ну что, Миша, пошли к главному. — Повернувшись к сестрам, Олег добавил: — Мы сейчас вернемся, а вы пока продолжайте противоотечную терапию...
В кабинете Олег, оставленный шефом за старшего в клинике, в нескольких словах изложил суть дела и предложил доверить операцию Мише Судакову.
- Без операции смерть неминуема, —закончил он.
Елена Павловна Биргер, захменявшая главврача, помолчала, подумала, изучающе глядя на молодого хирурга. ПотохМ ободряюще улыбнулась.
- Хорошо, Михаил Васильевич. Желаю успеха!
Они вернулись в палату. Олег взял больную за руку,
проверил пульс.
- Мы решили оперировать вас, — сказал он. — Согласны?
Облизнув сухие, воспаленные губы, она чуть слышно спросила:
- A-а... кто будет... оперировать? Доктора Кулика... говорят, нет...
Мысленно чертыхнувшись по поводу такой осведомленности больных, неизвестно какими путями узнающих о врачах больше положенного, Олег кивнул в сторону Миши:
- Операцию проведет хирург Судаков. Он уже делал такие операции.
Миша прошел к изголовью больной, негромко, но твердо проговорил:
- Вы не беспокойтесь, все будет хорошо. Но мы не хотим утешать вас обманом. Положение тяжелое, и операция — единственный выход.
Глядя в одну, только ей видимую точку, женщина с минуту лежала молча. Может, прощалась с родными, с двумя дочурками, оставленными в далеком северном поселке. Потом посмотрела на стоящих врачей.
- Жить хочу... Делайте...
Каждая минута работала против них. Едва были произнесены эти слова, Олег повернулся к сестрам, приказал:
- Немедленно в операционную!
Торопливо идя по аллее, Миша уже напряженно думал об операции. «Разрез сразу сделать пошире, потом будет: лучше — ускорится .вход в плевральную полость... Рассечь ушко сердца, наложить швы... Выдержит л-и оно?»...
Олег не обманывал больную. Миша Судаков действительно уже устранял митральные стенозы. Такие операции. проводили и Николай Кучкин, и Виталий Шишлов... Но шеф доверял им наиболее подготовленных больных, а главное — во время операцйи он сам стоял за спиной каждого из них. Его присутствие, негромкие олова: «Так, правильно... Здесь хорошо получилось... Внимание, тут поосторожнее» успокаивали молодых хирургов, придавали уверенность. Каждый знал, что если возникнет осложнение, опыт и умение шефа придут на помощь.
Но сейчас все предстоит решать и делать самим. Миша хорошо понимал, что не один он держит экзамен. Операция должна доказать, что они не зря провели сотни часов в экспериментальной, что многому научились во время ассистирований, перенимая технику операции...
В отделении уже все знали. Николай Кучкин и Павел Егорович Чушанков поднялись наверх. Когда Михаил вошел в предоперационную, они уже мыли руки. Верный помощник хирургов — операционная сестра Наташа Габидуллина раскладывала на столике необходимые инструменты.
За стеклянной дверью показалась каталка. Женщина лежала с закрытыми глазами. Наверно, от страха. Без волнения ни один из больных не пересекает порога операционной. Каждому известно, что из нее есть только два выхода. Один — в жизнь, другой... «Нет, другого быть не должно!» — с непонятным ожесточением подумал Миша, смывая с рук мыльную пену.
Все шло четко, быстро. Едва Олег доложил, что больная под наркозом, к ней подступили ассистенты. Павел Егорович выделил на ноге вену, ввел канюлю от системы для переливания крови. Анестезиологическая сестра Валя Кушнарева заправила обе системы ампулами. Кучкин тем временем обработал операционное поле, и Михаилу не пришлось ожидать у стены, прикрывая проспиртованной салфеткой руки в перчатках. Подойдя к столу, он посмотрел на Олега.
— Как?
- Резко упало давление... Ввели строфантин с глюкозой.
Все было известно. (Прощупывание межреберья, разрез... Остановка кровотечения. Еще разрез. Быстрее, быстрее, к сердцу. Вот и плевра... Вскрытие. Что это? Легкие так разбухли, что теперь не умещаются в положенном месте и, выпирая, закрывают рану...
- Быстрей, ребята! — торопил Олег. — Нужно быстрей. Она чуть жива...
Михаил только кивнул, (продолжая работу. Чушан-ков вовремя отодовинул часть легкого. Вход в рану расширился. «Спайки! Масса спаек!»
- Пульс очень слабый! — опять предупредил Олег.
Слабый — это еще жизнь! Мысли Михаила метались, но руки продолжали свой путь к сердцу. — Если, протянуть — пульса не станет совсем... Так. Кажется, рассек последнюю...
Под пальцами забилось сердце. Тугое, переполненное поступающей кровью. Случайный порез — и все...
- Приготовьтесь к возмещению кровопотери!
Вот и ушко сердца. Его нужно отсечь. Но заранее наложить швы, пока не затягивая их... Есть П-образный шов на желудочек! В этом месте будет сделан прокол. После среза ушка сразу ввести в отверстие палец, нащупать им клапан... С другой стороны подвести к пальцу конец диллятатора...
Последний, приготовительный шов. Сердце еще бьется, еще живет... Кучкин перехватил концы ниток, приготовился зажимать отверстие. Теперь можно срезать ушко. Миша сразу почувствовал, как в палец ударила кровь. Но он уже ввел его внутрь сердца, закрыл отверстие. Вот и клапан. (Створки его срослись. Вместо пяти сантиметров, отверстие между ними не больше пяти миллиметров...
- Олег, как она?
- Действуй, Миша, действуй!
«Собственно, что теперь спрашивать? — подумал он. — Все позади... Теперь уже не остановишься. Только вперед».
- Диллятатор!
Свободной левой рукой Михаил разрезал скальпелем стенку желудочка и, взяв у Наташи блестящий никелированный инструмент — изогнутую трубку с двумя ручками на конце, — резким движением ввел ее в сердце.
Действуя на ощупь, Михаил все дальше вводил инструмент в сердце. Наконец, он почувствовал, как трубка прикоснулась к его пальцу. Отводя его, он протолкнул инструмент в клапанное отверстие и, доведя его до нужного места, нажал ручки. От этого сжатия у конца трубки, находящейся в глубине сердца, резко выдвинулись две створки и разорвали сросшийся клапан до нужного размера.
Все! Инструмент выведен. Николай зажал пальцем отверстие, начал осторожно затягивать его шво.м. Тем временем Михаил проверял пальцем расположение и работу створок клапана. Теперь он чувствовал, как кровь тугим потоком проходит из предсердия в желудочек, а оттуда направляется по сосудам, питающим организм. «Хорошо получилось!» — с облегчением подумал он, выводя палец из сердца. Теперь уже Чушанков закрыл отверстие, затянул шов.
На лице выступил пот. Михаил потерся лицом о плечо Николая, спросил у анестезиологической сестры:
- Время?
- Операция идет час двадцать три минуты!
Еще предстояло закрыть перикард, плевральную полость, зашить рану...
Работали молча. Не глядя, протягивали руки, и Наташа едва успевала вкладывать в них иглодержатели с нитками и иголками, ножницами, снова иглодержатели, зажимы... Вот уже последний, наружный шов. «Но сможет ли она дышать своими легкими?» — подумал Михаил, и тут же услышал распоряжение Олега:
- В реанимационную палату поставить объемный респиратор, приготовить полный баллон с кислородом, систему для переливания крови...
Больную увезли. Михаил подошел к столику Вали Кушнаревой. Глянув в наркозную карту, увидел сильно изломанную красную и синюю линии. Каждый излом говорил об осложнении в организме во время операции, но Олег, оказывается, принимал решения сам, охраняя оператора от излишних волнений.
Сняв халаты, бахилы и шапочки, они переоделись и вышли на лестницу. Глянув на часы, Чушанков вздохнул:
- В столовую опять опоздали...
В ординаторской занялись прерванными делами, Михаилу, кроме того, пришлось заполнять операционный журнал. Потом ему принесли отпечатанные страницы диссертации, и он углубился в чтение. Обойдя своих больных, Егорыч ушел. Кучкин стал заполнять истории болезни. Но его часто отрывали от дела... Пришла сестра-хозяйка: куда положить поступившего больного? Старшей сестре нужна подпись на требование для получения медикаментов. Потом позвали к главному врачу...
Перелистывая страницы диссертации, Михаил ни на минуту не забывал о женщине, лежащей наверху. Тревога за нее подняла его на третий этаж.
Усталый, осунувшийся Олег сидел рядом с кроватью-больной. Равномерно посапывал респиратор. Трубка от него по-прежнему находилась в горле женщины.
- Очень тяжелая, — ответил Олег на невысказанный вопрос Михаила. — Совсем не может дышать. Отек немного уменьшили, но ночь мне сегодня обеспечена...
Немного посидев с Олегом, Михаил вышел. На улице уже смеркалось.
Проходя мимо знакомого двора, он увидел, что окна в экспериментальной освещены. Не утерпев, Миша свернул на знакомую тропинку.
У стола над укрытой простынями собакой склонились трое в ‘белых халатах и масках, а рядом, в герметически закрытом сосуде, за прозрачной пленкой дышали... легкие. Да, существуя совершенно отдельно, они дышали размеренно и спокойно. Было видно, как в них, окрашивая ткань, поступает кровь, как по прозрачным, трубкам она снова уходит в организм собаки.
Борис Балецкий, увидев Михаила, спросил о больной.
- Пока тяжелая, — ответил Миша. — Отек почти не уменьшается.
- Подключить бы ее сейчас к этим легким, а?
- Было бы неплохо...
Прислонясь к двери, Михаил смотрел, как работают Борис и его помощники, — спокойно, уверенно. Но Михаил хорошо знал, какая дорога пройдена ими до этого вечера. Длинная, трудная дорога в тайну. Они петляли по ней, рвались прямиком, срываясь, падали, возвращались к началу и снова шли вперед. Только чтобы отработать методику подготовки легких, Борису пришлось провести более ста экспериментов. Больше двухсот двадцати опытов они провели, отрабатывая операцию с искусственным кровообращением и естественной ауто-оксигенацией крови. Из опытных часов сложились месяцы, из месяцев — годы. Но необходимое определено, методика точна до автоматизма, и вот оно — совершенно отделенное от организма легкое выполняет свои функции в сосуде, сделанном руками человека.
- Ты еще долго? — спросил Миша.
- Уже заканчиваем. Подожди....
Из экспериментальной они вышли уже в полной темноте. Город затих, ночь «старательно развесила над ним яркие звезды. Усталые, они медленно шли через повлажневший двор, жадно вдыхая свежий воздух и думая о скорой операции в клинике.
28 ИЮЛЯ, ВЕЧЕРОМ
...Ярослав Петрович подводил итоги. Конференцию он начал после обеда, а теперь солнечные лучи уже косо ложились на окна ординаторской. Здесь собрались все члены исследовательской группы.
Внешне они были такими же, как два с половиной года назад, — энергичными, легкими на улыбку, гоняний спор. Но в каждом пройденное оставило след. Кое у кого на висках пробивалась седина. Взгляды стали задумчивее, внимательнее, жесты — сдержаннее, слова — точнее. За этим — опыт, умудренность, знание, большой труд. И все же они такие же молодые. Вот Саша Юрченко толкнул в бок Николая Кучкина, что-то шепнул ему, кивнув на висящую на стене картину, хитровато заулыбался.... Шимко потихоньку, чтобы не видел шеф, «пододвинул к Михаилу большой лист с крупными буквами красной надписи: «Вывесить на видном месте!» Пониже Володя черканул свое резюме: «Растем!» и показал глазами на текст... Это было специальное приложение к «Амурской правде», присланное несколько дней назад. В тексте выражалась благодарность Судакову, Кучкину, Чушанкову и Маслову. Благодарила их та, спасенная экстренной операцией женщина.
Шеф, заканчивая выступление, говорил:
— Нам, ребята, еще нужно многое сделать... Сами дидели, что получается хорошо, а что еще недостаточно отработано... Но это потом. Пока покупаем новый АПК, новые системы трубок, — немного отдохните...
Он улыбнулся уезжавшим в долгожданные отпуска Балецкому, Саше, Михаилу.
- Вы у нас просто счастливчики... Сможете купаться, загорать... Мне вот нынче ни разу не удалось на пляже побывать.
Попрощавшись, он взял неизменный портфель и вышел из ординаторской. Шагая по коридору, увидел у окна девушку — стройную, в больничном халатике, перетянутом в поясе.
- Как чувствуешь себя, Галя?
- Хорошо, — улыбнулась девушка. — Даже очень, Ярослав (Петрович!
- Это, Галя, хорошо, но пока нужно быть исключительно осторожной... Помни, что ты особенная больная, своего рода — историческая личность...
Они познакомились около двух лет назад, на приеме в поликлинике. Осмотрев девушку, Ярослав Петрович нахмурился, попросил ее подробно рассказать о себе. Галя пожаловалась на боли в сердце, которые мучают ее с семи лет — с первого класса. А тогда она заканчивала девятый. Но за все годы учебы ни разу не была на уроках физкультуры, не купалась, не играла в волейбол, не могла бегать с подругами... Куда побежишь, когда задыхаешься после нескольких быстрых шагов?
Ярослав Петрович объяснил ей причину болей и слабости. У Гали был тяжелый врожденный порок сердца. Устранить его можно было только операцией с искусственным кровообращением. Но они еще не могли делать такие операции.
- Потерпи немного, — сказал тогда Ярослав Петрович. — Сделаем тебе такую операцию.
И вот это обещание выполнено.
Невидимый пастух перегонял над городом табуны облаков — легких, сверху изумительно белых, а снизу позолоченных лучами закатного солнца. Гонявший их ветер приятно охлаждал разгоряченное тело. Но Ярослав Петрович не замечал его прикосновений, движения улицы, облаков. По давней привычке, идя домой, он анализировал сделанное за день, за месяц, в эту последнюю неделю, имевшую для исследователей особенно важное значение.
Сначала была комиссия облздравотдела. Их готовность к -проведению операций с искусственным кровообращением и естественной оксигенацией в донорском легком проверяли ректор института Л. Я. Григорьев и другие профессора — Г. Я. Иоссет, И. С. Полещук, Л. Н. (Козлов, главный хирург области И. И. Кощер. Как ни строга была комиссия, она единодушно решила: «Да, можно переходить в клинику!»
Но метод использования донорского легкого был совершенно новым, не известным даже специалистам центральных клиник страны. Для большей объективности, для полной гарантии сохранения жизни человека во время операции Ярослав Петрович настоял на приглашении из Москвы специалистов, имеющих самый большой в нашей стране опыт операций на открытом сердце.
И вот из столицы прилетели хирург с мировым именем профессор Глеб Михайлович Соловьев, его помощники, сотрудники Всесоюзного научно-исследовательского института хирургической аппаратуры и инструментария, генеральный конструктор аппаратов искусственного кровообращения Борис Сергеевич Бобров.
Проверка началась с эксперимента. Ярослав Петрович тревожился за его ход сам и видел, как волновались ребята. В тот день подвергалось испытанию все: долгие, неизмеримо трудные месяцы поиска, сомнения бессонных -ночей, даже сама цель — возможность проведения операций с искусственным кровообращением по разработанному ими методу.
Но не зря прошли эти месяцы и эти годы.
Авторитетным гостям понравилась прежде всего сама лаборатория в отаром доме, где на -стенах висели потемневшие от времени листы о цитатами мыслителей: из Гете — «Человек сначала делает просто и плохо, потом сложно и хорошо и лишь после всего — хорошо и просто»; из Спенсера — «Наше знание похоже на шар: чем больше он становится, тем больше точек соприкосновения -с неизвестным»; из Бернарда Шоу — «Тот, кто умеет, — делает. Кто не умеет — учит». И плакат, висящий у входа в операционную: «Сосредоточьтесь на главном, из всех своих многочисленных дел выберите самое главное и принимайтесь за него в первую очередь». Перечитав каждую из двух десятков цитат, профессор Соловьев велел помощникам переписать их, чтобы потом вывесить в Институте пересадки органов и тканей, который он возглавляет.
И вот — экспериментальная операция. Яро слав Петрович и его молодые коллеги показали москвичам операцию с искусственным кровообращением, но с естественной оксигенацией. К системе АИКа подключили два контейнера с донорскими легкими. Одни для работы во время операции, вторые — дублирующие: если бы на одних легких начался отек, за три-четыре секунды система кровообращения (была бы переключена на вторые. Они могли работать и в паре, но этого не потребо-. валось. Борис Балецкий доказал, что его метод подготовки донорского органа разработан до мелочей, -с высокой гарантией.
Через каждые пять минут звенел звонок контрольных часов, и от всех членов группы поступали доклады о состоянии животного. Цифры данных почти не менялись, а для кровоснабжения организма потребовалось всего полтора литра донорской крови. Такого при искусственной оксигенации не могло быть. Москвичи сначала не верили, сомневались. Они подходили к каждому аппарату, осматривали каждый прибор, ленты самописцев, расспрашивали обо всем подробно, и, получая
краткие исчерпывающие ответы, многозначительно переглядывались.
Целый час — намного больше положенного для операции на открытом сердце — работали АИК и донорские легкие. Никаких признаков отека, ни малейших осложнений. Московская комиссия дала добро на операцию в клинике.
Главное приблизилось вплотную. И все же пробивалась тревога за успех операции на человеке: «Не случится ли что-то, чего нельзя предусмотреть, когда кровь человека соприкоснется с тканью легких, взятых от животного?..»
Нет, не случилось. Доказательство этому — Галя, та самая девушка, которая встретилась Ярославу Петровичу в коридоре торакального отделения. Она действительно вошла в историю здравоохранения области. Да и не только области. Операция с искусственным кровообращением была произведена впервые в Приамурье, впервые на громадном пространстве от Новосибирска до Камчатки, от Якутии до Приморья. А метод, разработанный группой Я. П. Кулика, вообще был впервые применен в нашей стране. Отключив Галино сердце от кровеносной системы в организме, хирурги во главе с профессором Соловьевым вскрыли его и «заштопали» роковое отверстие, зиявшее во внутренней перегородке между предсердиями.
Галя уже на вторые сутки .поднялась с постели. И теперь уверенно ходит, улыбается, дышит легко и свободно, не чувствуя прежней слабости и болей в груди. Задуманное свершилось, то, к чему они шли, о чем мечтали, — достигнуто!
Операция показала громадные возможности нового метода. Семь минут кровь человека обогащалась кислородом в легких собаки, без всякого ущерба для организма и крови. Доказано: кровь человека можно соединять с тканью органа, взятого от животного. Это открывает перед хирургией сердца громадные перспективы.
...Квартира встретила Ярослава Петровича сумеречной тишиной. Пройдя в кабинет, он включил настольную лампу, задумчиво постоял над машинкой с заложенным листом — продолжением страниц коллективной монографии о разработанном методе. Хотел прочитать напечатанное, но рядом стоял диван, и он вспомнил, что теперь, после отъезда гостей, можно наконец-то поспать спокойно.
Даже самая сильная усталость человека, занятого творчеством, не может моментально выключить сознание для отдыха... Мысли тянулись и, засыпая, он видел то .картины последних дней, то давнее, сохранившееся в памяти... Вспомнились конференц-зал, внимательные лица журналистов, стоящий у стола профессор Соловьев... Рассказывая о проблемах сердечной хирургии, о сделанном местными исследователями, он сказал, что в этом городе на Амуре уже подготовлен сильный и талантливый коллектив, способный проводить операции с искусственным кровообращением, что теперь в Благовещенске можно открывать первый на востоке страны центр сердечной хирургии... И что разработку метода естественной оксигенации крови с помощью донорских легких собаки в экспериментальных условиях можно считать законченной. А за этим вдруг вспомнилось белое безмолвие, вихри снежной пыли, мчащиеся оленьи упряжки и растерянное лицо Николая Кучкина, на ходу потерявшего шапку. Это было в Усть-Нюкже, самом северном поселке области, куда они забрались, выполняй программу по организации централизованного обследования и лечения людей, с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Там, на громадном просторе, среди снегов, на прозрачном льду Олекмы, за толщей которого были видны и дно реки и плавающие рыбы, среди насупленных скалистых гор и зимней тайги, они особенно остро почувствовали необходимость своего пребывания на этой бескрайней земле, необходимость новых усилий для продолжения поиска...
*
Июльские вечера на Амуре хороши. Особенно в тот час, когда солнце, такое близкое и огромное, но уже утомленное силой собственного жара, скатывается за вершины сопок, между которыми задумчиво катится к морю Амур. Прохладный, величественный. И люди, собирающиеся на набережной, подолгу смотрят на темносинюю гладь реки.
И в этот вечер было многолюдно на набережной, и город долго не мог уснуть. В тени парков переговаривались струны гитар, в скверах слышался девичий смех, асфальт негромко повторял неторопливые шаги. А стрелки часов уже приближались к двенадцати. Не отставая и не спеша, они собирались перевести время в новые сутки. И этот день город прожил не зря, его хозяева — люди хороших и разных профессий — что-то оставили в его истории. Безостановочной, как сама жизнь....
Произведение публиковалось в:
"Приамурье моё - 1969". Литературно-художественный альманах. Благовещенск, Амурское отделение Хабаровского книжного издательства: 1969