Тимофеич
Не доехав до села трёх километров, так как сломался рейсовый автобус, я не стал ждать, пока незадачливый водила оживит «мустанга», неспешно двинулся к Маркову, которое уже было видно. На окраине села, перейдя автодорожный мост через протоку Хомутина, заметил на воде примерно пятидесятилетнего небольшень-кого мужика, суетящегося на кормовой лавке утлой лодчонки. «Чуток испитой» (данная сентенция, буквально — приговор, принадлежит главному герою этих заметок, но об этом позднее) марковчанин был занят проверкой дра-ненькой десятиметровой сетёнки из капроновой нити, явно самовязаной, которой чуть наискосок перегородил ерик — естественное водное сообщение между Амуром и семикилометровой протокой. В те времена, наподдав, река регулярно промывала Хомутину, и отчасти поэтому протока оставалась зарыбленной. Слово «отчасти» прозвучало не случайно, поскольку рыболовных сетей тогда у амурчан было гораздо меньше, чем теперь. Хотя в пределах видимости в северном направлении от автодорожного моста чалились никак не меньше двух десятков самодельных деревянных, деревянных с дюралевыми бортами, полностью дюралевых лодок. И каждый дважды-трижды за день в ведёрке степенно нёс выловленную рыбу домой. С водоёмом рассчитывались жмыхом, отжимом соевого зерна либо подсолнечника. В рассказе «Легко умереть» я описал, каким образом сельчане ловили рыбу в протоке, когда Амур после взбрыка, успокоившись, сообщался с Хомутиной единственно ериком, километровой артерией, по которой в свой срок рыба поднимается в протоку на икромёт, либо скатывается в реку в зимовальные ямы. Обычно в начале июня и в самом ерике можно наблюдать свадьбы сомов, также описанные мной в повести «Бледный Касатик».
- Почём щуки, уважаемый? - задал я вопрос человеку в лодке, чтобы не спрашивать безнадёжно банальное: «Как рыбалка?» Приподняв сеть за поплавки, рыбак для начала продемонстрировал улов: три отдавшие все силы борьбе, запутавшиеся в ряжах и дели пузатых щуки. На первый взгляд, килограмма по три каждая. Пятнистые, казалось, небезучастно взирали на рыбака чёрными точками глаз, возможно, напоследок желая узнать, куда подевалась справедливость: мы-де мирно паслись на прогретом пространстве ерика, почти никого не трогали, а это что за новая вводная?
— Красненькая, — коротко ответил селянин тоном опытного торгаша, давным-давно установившего цену ходовому продукту. Но и не без надежды в голосе, что вопрос прозвучал не праздный, ведь до открытия магазина осталось всего ничего. Мужик причалил, проворно орудуя штыковой лопатой вместо весла, неспешно вынул из наружного кармана рабочей куртки, книзу истёртой донельзя, усеянной чешуйками разного калибра, бумагу, сложенную в гармошку, и кисет (или это даже была лишь грязно-зелёного цвета тряпица), ловко спроворил самокрутку и уже через минуту пыхнул, от удовольствия на пару секунд прикрыв глаза, а духовитый дым понесло лёгким ветерком на меня. Показалось на мгновенье, что рыбарь примешивает к махорке дурилы, в изобилии произрастающей на жирных почвах вдоль ерика.
Достав зелёный «троешный», я рассчитался с назвавшим себя Тимофеичем, отказавшись от обещанной сдачи в один «рваный», так обзывался грязно-соломенного цвета вечно мятый и истёртый бумажный рубль. На который, между прочим, можно было приобрести кило свекольного сахара да ещё и добрую — с ладонь взрослого — булку с яблочным либо грушевым повидлом в придачу.
Мы ещё сколько-то пообщались с мужичком, оказавшимся инвалидом, потерявшим пальцы ног, может, отморозившим их. Уточнять я посчитал лишним. Говорили с Иваном Тимофеевичем о необыкновенной удачливости здешней рыбалки, случившейся по причине большого наводнения ровно за год до моего приезда. Затем рыбак взялся помочь определить щуку в сумку. Та в спортивную сумку не помещалась, да и, признаться, не очень-то хотелось испортить осклизлой рыбой добротную вещь; зато в сетку-авоську, добродушно предложенную новым знакомым, издававшая утробные звуки хищница полукольцом поместилась вполне. Попрощавшись со счастливо возникшим на моём пути удачливым рыбаком, я зашагал по центральной улице к школе, всё менее уверенный в том, что засыпающая, однако моментами взбрыкивающая щука—это именно то, что сейчас нужно мне более всего. Рыбу я всучил первой попавшейся мне на деревянном крыльце одноэтажной школы училке, похоже, моей ровеснице. За малую плату -уснувшую, наконец, щуку, от которой вниз потянулась «слюна», - она развёрнуто ответила мне на вопрос - в каком настроении пребывает в данную минуту директриса и как следует себя при ней вести.
Надо ли говорить, что я полюбил село всей душой уже в момент встречи с Тимофеичем? То есть примерно за пятнадцать минут до знакомства со школой и её хозяйкой. От которой на самом деле зависело - работать и жить мне здесь или продолжить поиск. Потому и волновался, с трепетом ожидая оговорённой накануне встречи с директрисой. Возможно, самую малость волновалась и она, как ответственная за кадровую политику: что там, мол, за чудо (с их слов, молодое и непьющее) навязывает районо? Будто ей, как многоопытной невесте, пяток раз сходившей замуж и разочаровавшейся в мужиках окончательно, предстоял навязанный нелёгкий выбор - из десятка представленных ЗАГСом кандидатур выбрать такого, чтобы стал уже последним до веку без права замены. И таким образом, жесточайшая конкуренция среди соискателей почти не оставляла мне шанса на благоприятный исход. Моё воображение разыгралось не на шутку. Впрочем, шутки в сторону, мне на самом деле остро захотелось пожить в Маркове. При всём при том в моей родове не было рыбаков, не считая прадеда по отцовской линии, уроженца Липецкой (тогда ещё, наверно, Воронежской) области, державшего на задах усадьбы пруд, где Пётр Иванович разводил карпов, толстолобиков и амуров. Покуда его не раскулачили. Об этом можно будет прочесть в романе «Красный остров». Впрочем, согласитесь, полувольное содержание частиковых в вырытом профессиональными грабарями пруду эмоционально, по-рыбацки, несравнимо с промыслом даже в относительно дикой природе на протоке с глубинами до трёх-четырёх метров. А это, как я вскоре узнал, спустив на воду собственную лодку, и был именно промысел, поскольку поймать за сезон пятьсот килограммов рыбы в протоке не составляло большого труда. Рыбалка захватила всецело, отодвигая на второй-третий план крестьянские заботы об огороде и живности на подворье.
А директор оказалась человеком строгим, но вполне доброжелательным. Благодаря ей моя семья обрела жильё. С удобствами. То бишь большого подворья и огорода, требующих постоянного внимания, не было, и наравне с работой основным занятием для меня стала рыбалка на протоке и реке.
Быстро освоившись в предлагаемых самой природой обстоятельствах, включившись в непрерывный процесс - с апреля по середину ноября и даже в стужу (рассказы «Змееголов», «Саргассово море» и повесть «Бледный Касатик»), я, как и все нормальные мужики, не пропускал моментов, когда Амур взбрыкивал и заливал обширные площади вокруг села, а иногда даже и низинные окраины. Одно из мест такой рыбалки на резком подъёме реки называлось «на трубе».
Марково — село, притулившееся к реке, а значит, находящееся на государственной границе. Реку Амур власти в наших краях (а в Маркове особенно ревностно) стараются оберегать от людей. Во имя сей высокой идеи — сберечь от русских реку во что бы то ни стало — вооружённые пограничники, контрольно-следовая полоса (КСП) и ограждение из проволоки на трёхметровых столбиках. При большой воде да в пору икромёта рыба валит в разлив прямо через КСП, крупные экземпляры продираются сквозь ряды колючей проволоки, отступы меж которыми 10-20 сантиметров. Представьте себе, сколь велик и могуч Амур-батюшка на подъёме и сколь авантюрны россияне, что иные отчаянные головы в низинных участках проволочного ограждения проплывают на лодках над ограждением и устанавливают сети прямо на КСП! Возможно даже, это форма протеста мирян, не согласных с тем, что река, как место активного отдыха и рыбалки, доступна лишь для власть предержащих да блатных.
Произведение публиковалось в:
«АМУР. №15». Литературный альманах БГПУ