Пророк
Если хочешь постичь простую истину,
не связывайся с «правильным» и
«неправильным»; конфликт между
«правильным» и «неправильным» - это просто болезнь ума.
«Син- син- мин»
Тридцать седьмой год по звездному летоисчислению над Нефетскими горами шел дождь. Мокрым серым плащом одинокого странника окутал он полуразрушенный замок Цетагар, некогда бывший величайшей твердыней рода Дун- Дан. Его черные башни, странные изогнутые шпили и асимметричные колоннады напоминали о таинственной и несказанно страшной судьбе основателя этого рода - барда и воина, прозванного Темным Человеком и окончившего свои дни безумием, и, казалось, воплощали мрачный характер его единственного сына – самого Гота Дун- Дана, который и воздвиг эту цитадель.
Когда- то здесь творилось будущее мира. В подземельях Цетагара созванные Готом и его женой, волшебницей Нешарэль, Старцы, последние жившие на Менлайне иантийцы, направляли развитие нарождавшихся империй и выковывали оружие для грядущих великих битв. Рассказывают, что подножия Нефета, высочайших гор двух миров, сотрясались в судорогах и горные реки меняли свои русла, когда Старцы произносили свои заклятия.
Но теперь только вечный ливень напоминал об их вечной воле, пожары былых войн затушили те же потоки желтоватой воды, что избороздили каменный лик замка, а герои тех времен превратились в разлагающиеся трупы, которым, как и их славе, никогда не истлеть. Стены Цетагара забыли былую мощь слов и обрели непобедимую силу безмолвия. У него остался только один жилец – мертвая красавица Келевен, последняя каранайра Великого Дома Дун- Дан. Когда она умерла, ее мать Колет так и не смогла с ней расстаться и превратила в склеп башню, где она жила. Замок любил и берег свою последнюю драгоценность, и юная девушка по- прежнему, как живая, сидела в своей комнате облаченная в свое лучшее платье, глядя беспечно улыбающимися глазами в запертое окно, словно вечная невеста Манарга, как называли здесь когда- то бога смерти. Цетагар не мог с ней расстаться, как когда- то ее убитая горем мать, он удерживал ее всеми силами, будто одинокий старик – своего последнего собеседника.
Это была их тайна, в которую были посвящены только звезды да Существо №16. Но оно не думало о Келевен, ибо вспоминало раскрытые ладони прошлого, сидя на стопке размокших от вездесущей влаги книг на карнизе башни, прозванной позавчера Опавшим Сумраком.
Здесь, на огромной высоте тяжесть бытия ощущалась неизмеримо сильнее, чем внизу, в долинах, навеки превратившихся в жаркие болота. Она давила на голову и плечи Существа №16, причиняя невыносимую боль. Правая половина его лица опустилась вниз и начала вместе со струями воды стекать в пропасть, откуда не возвращаются. Можно сказать, что только сейчас оно и осознало себя Существом №16, выделив его отражениями будущего из наслоений памяти. Существо №15, которым оно было раньше, неумолимо умирало и разлагалось, превращаясь в густой поток вневременной слизи и опускаясь все ниже и ниже. В нем отживало свои последние секунды человечество: все рассветы на пепелищах и ночи любви, все расцвеченные радугами нечаянных ливней судьбы. Правая часть его разума навсегда забывала историю и теряла и без того смутные связи между причинами и следующими за ними неожиданностями, правая сторона того, что до этого можно было назвать губами, отрицало каждое когда- либо произнесенное слово.
Но книга, которую Существо №16 читало левым глазом, последняя книга, написанная Готом Дун- Даном, никак им не озаглавленная, но названная потомками «Различия в неразличимом», - она видела, что левая часть его лица ждет холодную правду ее ответов. Существо №16 вырастало из своих одежд, но его нагота казалось поистине чудовищной, оно становилось отсветом на молчаливой стене, но никто не знал источника его света.
Далеко- далеко раздался звук падения в воду какого- то тяжелого предмета, но Существо №16 не могло его услышать, - оно вспоминало о чуде, в его памяти дети говорили друг с другом о цветах, и книга поняла: сегодня Существо №16 встретиться с Хемидом. И хоть она и не знала, что до этого оно повстречается с Пророком, она продолжала вещать: «Будучи одинаково поглощающими энергию субстанциями, эгереллы и хемиды по природе своей идентичны. Поэтому ряд исследователей высказывали мнение, что хемид есть ни что иное как одна из стадий развития эгереллы, в которой она способна к энергообмену и даже частичному проецированию на химические и биологические структуры. Эту точку зрения можно проиллюстрировать многочисленными поверьями, бытовавшими у народов кела и го. Например, о том, что тот, с кем говорил хемид, становится правителем, или: “там, где хемид прошел, не остается прошлого”. Известно также, что жители стран Ларамин и Зайго приняли религию найпов, лишь достигнув с ними соглашения о том, что Стар был воплощенным хемидом. Более того, сохранившиеся до наших дней памятники древнемайрикской литературы, которые дают нам возможность прикоснуться к мифологии, формировавшей культуры Менлайна 5- 6 тысяч лет назад, прямо говорят о том, что жизнь людей является результатом сознательной деятельности хемидов.
Но, несмотря на то, что эта точка зрения и сегодня нашла широкое распространение среди лиц, стремящихся примирить свое научное мировоззрение с глубокими религиозными традициями, абсолютизировать ее нельзя, помня, что попытки адоптации человеческого сознания к новой природной среде недопустимо принимать за законченные научные концепции.
Другой, не менее распространенной гипотезой была так называемая «мутационная система». Выдвинувший ее впервые Афен Утанигаль предположил, что эгерелла переходит в состояние хемида в результате возникновения неких отклонений в ее природе, которые вызывают дисбаланс во внутреннем энергообмене эгереллы, делая необходимым для ее дальнейшего существования поглощение энергии извне, что и приводит к появлению феномена хемида. В то же время, благодаря проведенным нами исследованиям, необходимость в которых назрела уже давно, несмотря на сопряженные с ними опасности, удалось выяснить, что в действительности между спектром электромагнитного излучения эгереллы и волнообразными вспышками, сопровождающими приближение хемида (и, с вашего позволения, хемидом и являющимися), нет никакой разницы…»
Северный берег озера (сначала его называли просто Озеро, потом Намарин, затем Свинцовое Зеркало; мы же вернемся к первоначальному названию), так вот – берег озера, приникшего к крутому уступу, на котором возвышался Цетагар, густо зарос гигантскими маругами. Вечная влага сделала из этих травянистых растений настоящие деревья; их толстые блестящие стебли, переплетаясь друг с другом, образовали кущи, тянувшиеся много выше, чем кроны деревьев прошлого, которые давным- давно сгнили.
Существо №16 приближалось к заброшенному лодочному причалу, слушая биение тяжелых капель дождя по обитым проржавевшими металлическими листами мосткам. Они уходили метров на девять от берега, а на самом краю, на полусгнивших досках, кое- как державшихся над водой, сидела девочка лет десяти. Она сидела совершенно неподвижно, и взгляд ее синих глаз, казалось, был прикован к какой- то одной точке на поверхности воды, покрытой узором пересекающихся кругов. Хлесткие струи осыпали ее непокрытую голову, стекали по длинным темно- русым волосам, проникали за ворот старенькой коричневой курточки, но девочка не обращала на них внимания.
- Почему ты сидишь здесь одна? – черными тенями испуганных птиц пронесся над озером вопрос Существа №16. Своим желтоватым левым выступом оно прикоснулось к плечу девочки.
Она повернула голову и взглянула своими бездонными, как у всех людей, что долго смотрели в бездну, глазами прямо в Существо №16. Ему почудилось, будто они двумя лезвиями синего пламени вспыхнули у него внутри, причинив жгучую боль. Где- то в глубине этого последнего заката, оттененного перламутром белков, оно прочитало ответ:
- Кажется, что все звуки звучат над моей головой, что жизнь отделена от меня толщей земли, а я лежу под ней, не чувствуя ее тяжести, и мне уже не страшно, как тогда, до рожденья…
- Когда- нибудь дождь кончится, и все будет хорошо, - улыбнулось Существо №16.
- Что такое дождь? – прошелестели ее волосы, и Существо №16 вспомнило, что, когда родились родители девочки, дождь уже шел всегда.
И как тогда, тридцать лет назад, наступала ночь. В трех сплетающихся лунных потоках метались летучие крысы, навевая кошмары на спящие океаны Менлайна. Как всегда, с приходом сумерек, распавшись на несколько тел, из воды выпрыгнул поглядеть на луны один из последних акахонтов, превратился в воздухе в огромный фосфоресцирующий клубок шевелящихся конечностей и вновь рухнул в родную стихию, вздымая каскады высоких волн. Но град осколков разбитого зеркала не задел девочку и Существо №16, ибо они были уже далеко: своим падением одинокий акахонт возвратил птицу снов будущего в запертую клетку былого, которое хоть и нельзя изменить, но можно придумать заново, если захочешь.
Вот только Пророк не хотел этого, ведь не пройди он своего пути, пути безумца Хи из Низадхимнига, отверженного и ото всюду гонимого за свою злую правду, никогда бы ему не родиться синеглазой девочкой на Менлайне и не встретиться с Существом №16. Но теперь он, наконец, обрел своего единственного ученика и взял его с собой туда, где он пять тысячелетий назад учил камни.
- Я говорю только с теми, кто не хочет дальше оставаться собой, - увидело Существо №16 движение его руки и в ответ протянуло к нему ладони:
- Но чистых листов не бывает.
- Огонь сделает бумагу чистой, - сверкнули глаза Пророка памятью юности.
Они сидели в его неглубоком гроте на северо- восточном склоне горы Энт- Ахраз, чью высоту скрывал туман облаков, укрывших своим пухом ночные долины, следы Стражей древности.
Долго сидели в молчании, бездвижно, словно не желая тревожить покой спустившейся ночи. Но вот, заслышали чьи- то шаги: по узкой тропке, едва намеченной в тверди скалы, поднимался какой- то человек. Это был Нарунг, прозванный Глухим, молодой тенег из селения Гриамбор, что приютилось у подножия горы. Он часто бывал у Пророка. Приносил свои записки, которые потомки через много сотен лет назвали стихами и поэмами, и даже хотел научить его писать, но Пророк отказался: он ставил эти недавно придуманные тенегами значки наравне с пустословием, убивающим смысл слов. Однако Нарунг, несмотря на его запреты, записывал его слова на высушенных хомбровых шкурах, желая сохранить их для тенегов будущего, хотя порой и не понимал их. Ведь в отличие от Пророка он верил в смерть мыслей.
- Да не укоротиться твоя борода, Хи! – поприветствовал он отшельника. – Я не помешал тебе?
- Сколько раз я говорил тебе: приходи, когда захочешь, - усмехнулся Пророк. – А что до моей бороды, то она осталась под землей. Я человек будущего, а оно принадлежит безбородым.
Нарунг уже привык к тому, что Хи всегда знал, о чем он думал днем.
- Да, настают времена грешников, скоро тангары забудут веления Предка. Послушай, что я сегодня написал об этом: «О стражи Неттенхигилкара! Облаченные в шлемы из камня и льда, одетые в облачный рекан. Когда вы падете под натиском Пламени, мир потеряет свою середину и Равновесие!» – Юноша глубоким взволнованным голосом обращался к двум высочайшим вершинам Земли, возвышавшимся на северо- востоке.
- Ты хорошо научился украшать мои слова, друг, - молвил Пророк. – Но покрывая узорами свои шкуры, не забудь написать и о том, что, когда воссиявший из глубин свет падет на лед, родится новое племя, племя людей, которые не будут знать, что такое вина и грех.
- Когда- нибудь они будут счастливы! – воскликнул юноша.
- Счастье не имеет сердца, - возразил Пророк, - то, что вы зовете горем, не имеет ничего и покрывает все, как небо. Пускай под ним, как мшары, мечутся люди: едят, пьют, совокупляются, - оно знает то, чего нет для них, оно выше всего!
- Что же тогда зовется благом? – спросил Нарунг.
- Блаженством зовется прикосновение неба. Если его огненный перст укажет на тебя, ты, счастливец, превратишься не в холодный гниющий труп, а в обуглившееся дерево.
- Ты хорошо говоришь о смерти, Хи, - грустно произнес юноша, - но никогда не учишь, как же надо жить.
- Я научился жить, постоянно умирая, ты ведь знаешь, я безумец, - с усмешкой ответил Пророк. – Куда уводит человека жизнь не имеет значения, смерть все равно вернет его к изначальному. Смерть – это воздух, которым мы дышим, и вода, что мы пьем. Зато твои учителя, мальчик, любят и умеют учить жизни, они так хорошо знают ее! Но если ты хочешь, сегодня я спущусь вниз и расскажу им о той жизни, которую я видел.
- Я страшусь за тебя, друг, они могут замуровать тебя, - предостерег Пророка юноша. – Даже мне порой трудно понять твои речи. Предок не учил нас тому, о чем ты говоришь. Я ведь тоже тенег.
Хи рассмеялся.
- Тенегов слушаются духи не потому, что они достигли святости, а потому – что чудовища живут в их сердцах. А тебе говорю: стань воином, выйди в поход на рассвете, победи в полдень, умри на закате. А теперь уходи: приближаются львы, терзающие мой разум! Слышишь?! Вон!!! – закричал Пророк, и юноша бросился прочь из пещеры.
Отшельник вышел на маленькую площадку перед своим тесным жилищем, посмотрел вслед первому из поэтов, а потом взглянул на звезды. Приближался рассвет. А сияние глаз, отразившись от ночного неба, превратилось в ответ на незаданный вопрос:
- Он самый лучший из них, потому что не чувствует себя здесь хозяином. Он из тех, что везде живут, словно постояльцы, из тех, которые приходят неслышно и которых быстро уносит смерть. Такие не знают того, что каждый из людей впитал с молоком матери, но им будут ведомы тайны, о которых другие никогда не узнают, ибо они прожили вечность, и не найти той земли, где не ступала бы их нога. Таких, как он, люди будут слушать с восхищением и убивать, чтобы они не уснули, не родившись, подобно остальным.
- Ты судишь их слишком жестоко, - промозглым заоблачным ветром прозвучал упрек Существа №16.
- Судья им – гром, а кара – молния! – прогремел неподалеку горный обвал. – Никто не поймет их суда, но никто и не опровергнет сказанного.
- Разве ты не один из них? – вместе с Существом №16 спросили следы на тропинке. – Можно разбить все зеркала в мире, но зеркало твоей памяти неумолимо.
- Лучше быть горькой плесенью в сырой пещере одиночества, чем сладким червем в вонючей жиже их городов! – метнулось ввысь и хлынуло по ущельям эхо отвращения.
Это знание пришло к нему из детства, обрушилось на него слепящей тишиной вместе с ТЕМ сном. Будто он купался вместе с другими детьми в озере, что было невдалеке от их селения, и заплыл в его хрустальную чистоту много дальше остальных. Но вода не утянула его на дно – она показала ему свою сокровенную тайну. Он увидел, как где- то далеко в океане, окутанном туманной дымкой, на другом краю Земли, во тьме встают из воды громадные нагие младенцы. Кажется, что они рождаются прямо из глубин моря, которое едва достигает высоты их бедер. Он не в силах не смотреть на них и внезапно понимает, что они не имеют пола. Ни звука не издают их полуоткрытые влажные рты, а глаза, будто у слепых, ни на чем не останавливаются и ничего не выражают. Но тут же ему становится ясно, что они не выражают ничего человеческого, что ему никогда не постичь их чувств и не проникнуть в их мысли! И вдруг происходит самое страшное: эти гиганты начинают двигаться. Они идут в сторону суши, идут на нас, чтобы жить там, где жили мы. Выясняется, что это их мир, а не наш; они возьмут его, и мы не в силах им помешать. Они не услышат наших слов, и наше оружие не причинит им боли; они разрушат наши города, как волна – песчаные замки, и убьют нас, даже не заметив.
Он бился в воде и кричал, а потом вернулся на берег и пытался рассказать об увиденном другим детям, но не смог произнести ни слова. Когда он проснулся, то сразу же бросился к родным, чтобы предупредить их об опасности, но они осмеяли его. Даже мама, которой он доверял больше всех, сказала, что это был всего лишь ночной кошмар. А он не мог поверить в то, что все это неправда, он плакал ночи напролет, и никто не мог его успокоить, потому что никто не верил ему. Каждый день он выходил на улицу и кричал людям о том, что скоро все погибнет, что все они умрут. Он видел это, надо что- то делать! Но люди смеялись над ним. Они занимались своими повседневными делами, не обращая внимания на сумасшедшего мальчика. Зеваки показывали на него пальцами и перешептывались между собой, а другие мальчишки колотили его. Мать стала все чаще плакать, а отец все реже приходил домой, и вскоре завел себе новую семью. Тогда- то его и прозвали «безумцем Хи».
Чтобы не причинять страданий матери, он ушел из дому и построил себе хижину в безлюдной лощине Асали, где долго жил один, питаясь кореньями и ягодами. Через несколько лет тот сон перестал посещать его, но он уже не мог забыть его. Теперь Хи не испытывал страха, напротив, он ждал конца, ибо чувствовал себя частью той сверхчеловеческой силы, которая победит.
Незаметно он вырос и превратился в высокого статного юношу. Его стало неудержимо тянуть в селение, к людям, и в то же время он продолжал ненавидеть их за пережитое унижение и боль, за то, что они не хотели слышать его слов. Преодолеть этот барьер Хи не мог. Но однажды в его одинокое убежище пришла девушка с синими- синими глазами. Ее звали Ниата, община изгнала ее за прелюбодеяние с женатым мужчиной, и она пришла искать у Хи защиты. Как и ему, ей не было места в селении, и вскоре она стала его женой. Он приносил ей собранные им плоды и рыбу, что он ловил в Джороне, а на те деньги, что ему приносила продажа дерева, покупал ей в городе подарки.
Но конец наступил очень быстро. Только одну вещь Хи продолжал панически бояться – младенцев, и когда Ниата родила, он убил ее и, бросив своего первенца на произвол судьбы, ушел в горы. Навсегда.
Стремительно, словно парящие Горные Хранители, спустились в долину на рассвете Пророк и его ученик. Заросший соснами склон остался позади, теперь перед ними простирались ячменные поля. Вдали синела ровная гладь могучей Гари. Нежно- голубое небо улыбалось и насвистывало трелями жаворонков незатейливую мелодию утра.
Нарунг ждал их при дороге у входа в селение. С ним стояли двое тангаров, судя по виду, нездешние. Их обувь покрывала пыль нескольких лиг пути.
- Да благословит тебя Дьюрин, Хи! Это Рори и Кам, тенеги из Бендзорга, они пришли учиться у тебя, - объяснил Нарунг.
- Гнев твоего бога уже давно со мной, друг, - ответил Пророк, опершись на свой осиновый посох. – Что привело вас ко мне, тенеги? – спросил он путников.
- Поведай, учитель, как ты обрел мудрость и спокойствие духа? – спросил тот, кого звали Кам.
- Ни то, ни другое не нужно, чтобы быть учителем, - отвечал Пророк. – Но Хи не учитель, Хи – безумец. А вы, если хотите учиться, знайте: весь мир – это гнилая собачья блевотина, и весь он свят, как дыхание ваших богов.
- Что же для человека самое главное в жизни? – вопрошал Рори.
- Главное для вас то, что вы скрываете друг от друга и даже от самих себя, - ответил Хи.
- Скажи, называющийся безумцем, чем ты можешь подтвердить свои слова? – снова спрашивал Рори. – Кто из могущественных духов поручится, что это правда?
- Выдуманные вами духи дают вам хлеб. За это ли вы их так почитаете? – рассмеялся Пророк. – Все, что сказано, - и истина, и ложь, поэтому, чтобы слушать - слушай ветер и рев раненого зверя, чтобы смотреть, вырви свои глаза – тогда поймешь, что значит видеть, а чтобы научиться осязать, сожги свою кожу!
Нарунг прикоснулся к плечу Пророка и тихо сказал:
- Хи, там на площади собрались люди, они хотят слышать тебя. Пойдем.
Они вошли в селение, пройдя по длинному темному туннелю, уводящему вглубь горы, преодолели короткий спуск и вышли к центральному залу, освещенному сотнями пылающих факелов. Здесь, между шумными торговыми рядами и входом в святилище, собралась целая толпа: мастера, воины, торговцы. Особняком стояли несколько тенегов, к которым поспешно присоединился Рори.
Один из тенегов, седой тангар с широкой бородой по самую грудь, облаченный в богато отделанный золотом и драгоценными каменьями дал, вышел им навстречу.
- Мое имя Эрин, сын Грора, сына Далина. Я глава Совета. Мы ждали тебя, Хи, чтобы ты помог нам рассудить одно дело, ведь ты известен своей святостью. – Старый тенег не скрывал издевки. – Но прежде ответь, где ты забыл свою бороду, уж не демон ли ты? – Улыбаясь, он обернулся к народу. В толпе послышались перешептывания и смех.
Не глядя на Эрина, Хи заговорил:
- Вот так демоны пугают себя демонами, ибо им некого бояться, кроме самих себя. Эй, племя Скрывающих Тайны, доныне вы слушали только дыхание гор. Но теперь я, Хи, пришел говорить с вами! – Его голос могучим эхом раздавался в просторном зале. – А моя борода, Эрин, там же, где твоя честь. Но где же то дело, о котором ты говорил?
Глаза тенега полыхнули гневом, но он промолчал.
Из расположенной слева от святилища темницы двое широкоплечих хирдоров вывели оборванного избитого юношу и девушку пяти- шести дже. Ее лицо, несмотря на бледность, характерную для подгорных жителей, несло отпечаток какой- то утонченной, нездешней красоты и хрупкости.
Выражение ярости на лице Эрина сменилось самодовольной ухмылкой, и он сказал:
- Этого нечестивца вчера застигли с женой мастера Ойрима. Он работал у него подмастерьем и жил за его счет.
Из толпы вышел высокий тангар, немного младше Эрина, и обратился к своим согражданам:
- Фард был, можно сказать, членом нашей семьи. Я всегда хорошо к нему относился, никогда не бил его и хорошо кормил, и вот – взгляните, как он отплатил мне за мою доброту! Ему показалось мало моего дома, и он захотел еще и мою женщину.
- Что ты можешь сказать в свое оправдание, Фард? – спросил юношу один из тенегов.
- Мы любим друг друга, - ответил юноша.
Услышав это, обманутый мастер схватился за рукоять топора, висевшего у него на поясе, и было видно, что только присутствие жрецов удерживало его от кровопролития. А Эрин рассмеялся и, обращаясь к Пророку, произнес:
- «Слово Прародителя» предписывает нам вернуть в камень всякого нарушившего Его Закон, а предки завещали сбрасывать развратных женщин в шахту. Но, может быть, мы не поняли их, Хи? Что нам следует сделать, отшельник?
- Уж не те ли камни, что вы покрыли в прошлом грате своими письменами, зовешь ты «Словом Прародителя»? У вас есть сила хитрости, чтобы обмануть слепых, и сила топоров, чтобы убрать с дороги зрячих. Зачем же вам понадобилась сила этих камней? Не затем ли, чтоб сделать такими же чудовищами ваших потомков?..
А вам говорю, тангары: если ваши предки были подобны вашим тенегам, то отрясите их прах с ваших ног и забудьте дорогу к их могилам! Наступает время новых слов.
Вам кажется мерзостью поступок этого юноши? Но взгляните на этих «говорящих с Богом»! – Хи указал на тенегов. – Подлинная мерзость там, где суровые мужи вперяют в вас задумчивые взгляды, где всякий знает больше другого. Готовые растерзать любого чужими клыками! Такие днем праведны и воздержанны, а по ночам жрут, как свиньи, и в похоти превосходят диких обезьян! И вам говорю, кто еще умеет слушать: чем глубже сокрыта греховность, тем она страшней.
Но взгляните туда, где юноша лобзает следы своей возлюбленной и каждый ее вздох почитает, как божье откровение. У него научитесь большему, чем у ваших мудрецов, ибо он действительно слышал Бога.
И за то вы хотите убить их, что они владеют тем, чего нет у вас, они вкушают плоды, запретные для вас, они свободнее и выше вас и проникают за грань мира!
- Ты смеешь возводить хулу на наши обычаи, пришелец?! – угрожающе воскликнул Эрин.
- Не прячься за спину своего народа, тенег, - ответил Пророк. – Уже три сотни дже назад вы превратили в золото на ваших далах обычаи, установленные святыми древности.
- Никто из нас не святой, – возразил тенег, - все, что в наших силах, - это следовать заветам предков.
- А почему ты не святой, Эрин? – спросил его Хи, но, так и не дождавшись ответа, продолжал свою речь: - Хорошо знаете вы себя, обитатели дна! Помните звезды даже во тьме ваших подземелий, и поистине это ваше единственное утешение. Зловоние и тлен – ваши дела, и руки ваши покрыты кровью и пометом мшаров!
Взгляните на ваших учителей, тангары. Они говорят: «возведите очи к небу и славьте Прародителя». Но приходят шаурматы из Хойзалы и опровергают их, и каждый из людей сверкает знанием, как вычищенный таз. Но говорю вам я, Хи- безумец: пусты их речи! Шум воды скажет вам больше, чем они, ибо они, словно медь, сверкают чужим светом, а своего не имеют.
- Ты учишь злу! – крикнул ему Рори. – Все люди страшатся плохого и надеются на благо. Для этого они и создали мудрые законы, ограждающие их от зла, а ты хочешь превратить их в ничто.
- А они и есть ничто! – воскликнул Хи. – Ваша жизнь – это кора, которую вы едите вместо хлеба.
Что вы страшитесь? Что вы надеетесь? Что вы меряете по линейке? Все линейки сломаются и все буквы сотрутся! Не мешайте себе жить и не заливайте костер моей истины сомнениями – замерзнете! Каждый из вас сам роет себе могилу и сам себя убьет. Тенеги нужны вам, чтобы жаловаться им на вашу тяжелую жизнь, которой вас научили ваши «мудрые» предки. А я говорю больным и жалобщикам: питайтесь пылью и пейте пойло печали, разбавленное маленькими радостями чужой крови, пойло, что сами себе приготовили, ибо дорогой ценой достался им их надел!
Не потому изрыгают проклятия ваши уста, что вы жаждете, но жаждете вы потому, что плодите зло! Поэтому говорю вам, свободные: пусть не стоны и брань, а благословения текут из гортани вашей, и они вернутся к вам реками добра. Давайте друг другу, не надеясь получить что- то взамен. Помните, что страх и злоба приходят вместе, а бесстрашие обретается через любовь.
Не осуждайте зла, ибо не те прелюбодеи, что творят неправду, но те, что судят их. Слова всех осуждающих зло обличают их самих во зле. И то, что почитаешь непотребством, вожделеешь сердцем! А потому, возлюбите свои пороки, и они превратятся в ваши добродетели. Ласкайте ваших жен и пойте песни!
- Где ты постиг это? – спросил его молодой тенег.
- Научился у горных львов, - ответил Хи. – И об истине скажу вам: не уподобляйте ее червю, источающему внутренности, как делают женщины. Одни вечно остаются слепыми и всегда радуются, другие в тиши и во тьме любят вкушать скорби мира, будто сладкий плод. Но не уподобляйтесь и тем, что погрязли в рассуждениях. Для таких самое лучшее в мире – болезнь, ибо их стремление к знанию схоже с похотью и чревоугодием.
Никто не видел, как слова Пророка раздирали в клочья лицо Существа №16. Весь мир превратился для него в сплошную рану из крови и глаз, вырвавшихся из пылающего безумия глазниц. Стальные крючья рвали кожу, вгрызались в плоть и крушили кости, перетирались и лопались натянутые провода нервов. С плотоядным хрустом и скрежетом зверь истины пожирал его воспаленное сознание, разбрасывая вокруг хрипящие каждой глоткой извивающиеся куски. Они дождем осыпали всю Землю, танцующую на иглах солнечной короны, покрытую живым ковром шевелящейся травы, который при ближайшем рассмотрении оказался безбрежной массой людей.
Волны этого многоголосого кипящего моря разбивались в кровавые брызги об ледяную скалу, вздымавшуюся из него, словно череп непогребенного Сатаны. А на его вершине Пророк терзал Существо №16. Каждый пылающий болью клочок, отделявшийся от его тела, обретал все пять человеческих чувств и, падая, видел под собой множество блестящих от пота и крови человеческих тел. Обнаженные мужчины и женщины, словно на ускоренной пленке, с воем и стоном сплетались в совокупленьях, вцепляясь друг в друга длинными черными ногтями, поедали куски мяса только что раздавленных животных, запивая его кровью себе подобных, испражнялись на тех, кто был ниже их, и снова целовали друг друга окровавленными губами, не разбирая пола и возраста, живых и мертвых, и снова кострами безумия разгорались танцы любви, рождая громадные волны в океане человечества.
Частичка мозга Существа №16 упала на алое пламя языка молодой женщины с большим родимым пятном фиолетового цвета на полной отвислой груди. Она извивалась на теле своей подруги, череп которой был обнажен огромной раной, и визжала от непереносимого желания подчиняться огненному бичу, падавшему на ее красивую, взмокшую от пота спину. Ее рука по самое запястье ушла в оскаленный рот ее возлюбленной. Та была раздета лишь наполовину: верхнюю часть ее тела прикрывали лохмотья роскошного белого свадебного платья, а широко раздвинутые ноги до колен были одеты в белоснежные кружевные чулки.
Какое- то время Существо №16 чувствовало зловонное дыхание женщины, ощущало кисловатый вкус ее горячего языка, над ним кружилось блестящее жемчужное ожерелье ровных зубов. Но вот, возлюбленная прижала женщину к себе, сжав ее ягодицы руками так, что из ран от ногтей начала сочиться темно- красная кровь. Зубы женщины судорожно сжались в пароксизме наслаждения, расплющив упругую мякоть его нервной ткани, а нечеловеческий вопль, исходивший из самой глубины ее существа, в котором слились нестерпимое острое удовольствие и столь же нестерпимая боль (кисть ее руки оказалась откушенной и осталась в обнаженных челюстях невесты), - этот крик распылил Существо №16 на бесчисленное множество элементарных частиц, свободно парящих в кристально звонкой пустоте, наполненной голосом Пророка.
- Придет время, когда откроются все двери, и назовут его «временем казней». И придет день истинного обновления. Люди забудут своих проданных по дешевке богов и вспомнят зверей. Падут молнии, и сожженные деревья заговорят. Люди пойдут убивать тех, на чью помощь они надеялись. Жены будут убивать мужей, и дети будут убивать матерей!
Камни и черная трава, само Море поднимется, чтобы свидетельствовать о преступлениях каждого из вас. Тебя обличат стены твоего дома! День и ночь будут взывать истцы об оставленной памяти и о покинутых жилищах.
- Правду ли говорят, что нечестивцы тогда превратятся в камни? - раздался чей- то недоверчивый голос.
- Продающие матерей! Взвоете и восплачете, но не сможете стать скалами, ибо сами себе судьями будете! Молиться, рвать бороды будете о суде Всевышнего, но не даст вам его. Ибо, где суд и обличение Его, там и милость Его, но вам не достичь ее, как хромому - вершины! – словно ледник, сошедший в океан, прогремели последние слова Пророка, и Существо №16 с безумной всепоглощающей радостью увидело, как над горизонтом поднялся гигантский сполох синего пламени, напоминающий то ли исполинский гриб, то ли фаллос Айнатара, и обуглившаяся живая трава рассыпалась в прах, покрыв всю Землю спекшейся коркой черного пепла.
«…сомнению тот факт, что всякое взаимодействие характеризуется обоюдными изменениями взаимодействующих сторон. Поэтому с полной уверенностью можно утверждать, что человеческая жизнедеятельность, преломленная активным хемидом, на протяжение долгих веков влияла на человеческое же сознание, стимулируя в нем различные процессы. Однако по- прежнему не разрешенным остается вопрос: какую цель преследуют при этом хемиды?
Так, например, известный Астролог Алиркен Темп выдвинул в свое время предположение, что хемиды, проявляя свойства, характерные для всякой популяции, конкурируют с человечеством, ведут с ним борьбу за право на исконно принадлежавшее им место обитания. Исходя из этой теории, можно сказать, что всякое влияние хемидов несет разрушительный заряд. Однако, честно говоря, критики эта гипотеза не выдерживает, поскольку всякому, претендующему на высокое звание ученого, должно быть ясно, что природа хемидов и людей глубоко различна. Они существуют в разных, едва пересекающихся пространствах. Более того, закономерности и процессы, управляющие развитием неорганической жизни, не могут быть сравнимы с законами жизни органической.
В связи с этим интересно упомянуть мнение преподобной самиру Силинимикор, считавшей, что на Менлайне существует только один хемид и одна эгерелла, являющиеся особями разных полов одного и того же вида. В своих произведениях она наделяла их высокоорганизованным сознанием, способным к познанию окружающей действительности и даже творчеству.
В противоположность подобной идеализации рассматриваемого феномена наиболее авторитетный хемидовед Афен Утанигаль утверждал, что всякая деятельность хемидов направлена на поглощение энергии и совершенно бессознательна. Составив карту передвижений наблюдаемого в течение двадцати звездных лет хемида, он установил, что они не подчинены никаким закономерностям. В то же время, нужно отметить, что в последние годы жизни этот исследователь не только отрицал реальность эгерелл за недостатком их проявлений, но и сомневался в существовании самих хемидов, напоминая о том, что никто из живущих людей в здравом уме не может похвастаться встречей с хемидом.
Безусловно, объявить эгерелл и хемидов всего лишь непонятными аномалиями в магнитном поле планеты Менлайн, - это большое искушение для людей, ведь изучение этих явлений сопряжено с риском для жизни и весьма часто приводит к психическим расстройствам. Но если не грешить против истины, то даже теперь, когда я пишу эти строки, я не могу с уверенностью сказать, что они принадлежат именно мне…»
У самого края леса, на углу древнего редкозубого забора, тянувшегося из потаенных глубин заваленного ржавым железом пустыря, в мертвящем преддверии темноты находилось оно в ожидании.
Холодный, напоенный дождем воздух наполнял грудь Существа №16 бесстрашием, неведомым даже воинам, потерявшим надежду. Казалось, оно могло одним взглядом испепелить любого неосторожного клыкастого фронхойра, которые просто кишели в этих лесах, и даже то и дело выпархивающие со звонким хлопком из гиперпространства птицы- тени не заставляли его вздрагивать. Ручной свинокролик Бром сновал вокруг него с видом беззаветной преданности своему хозяину, выискивая в высокой траве сладких улиток и многоножек.
- Вкусные нынче слизни? – качнуло опорой Существо №16.
- Значительно слаще, чем до Взрыва, - пряднул ушами свинокролик, - раньше они были похожи на тягостное ожидание заката летом.
- Что- то я не помню, чтобы ты когда- нибудь дожидался ночи, - иронично сместились влево оранжевые лучи губ.
- Недаром мои потомки заселили 60 планетных систем, - самодовольно прохрустел улиткой Бром с тем характерным звуком, с которым обычно огры, мучающиеся после попойки от интоксикации, избавляются от лишней жидкости.
- Мучаешься от раскаяния перед Космосом? – понимающе спросил свинокролик, встав на третью пару задних лап.
- Ищу тусклые звезды, подарю им погремушки, может, расскажут, где моя, - испарились мысли Существа №16.
- Где же они? – недоуменно открыл рот Бром с видом гениального математика, впервые разделившего на ноль.
- Твой Господь и Спаситель уже здесь, па- а- адший гря- а- азный гре- е- ешник! – заманчиво сладким голоском протянула возникшая в метре над землей фигура обнаженной Императрицы Киры, почившей тысячу лет назад от менингита в гареме последнего дагобарского Генерал- Президента. За спиной у нее трепетали шелковистые цветные крылышки, на которых красовалось недетерминированное количество титанийских гербов, а низ молочно- белого живота украшала татуировка, изображающая сводную атаку катафрактариев во время легендарного сражения эпохи Пакта Тьмы.
Как только последние тягучие ниточки ее слов со звоном лопнули, нечаянная птица- тень черным сгустком боли материализовалась прямо в той же точке пространства, в которой находился несчастный свинокролик, и тот с глухим хлопком взорвался, осыпав полпланеты нежно- розовым дождем. Рыбаки- мутанты прибрежных джунглей долго вспоминали это страшное знамение и даже принесли в жертву Президенту всех первенцев.
Дождь знал, что закончится именно в этот день, но тщательно скрывал это от себя. Согласитесь, обидно умирать совсем молодым сонным дождем, тем более, если все твое истечение было то одиноко холодным, то неприятно тепловатым, будто осклизлый червяк в гнилых объедках, оставшихся после свадебного пиршества богов.
Но сегодня природа отдыхала от придуманных ей людьми законов, сегодня она вспомнила всю свою бессмысленность и расхохоталась, поняв, что всякая цель гибельна, ибо убивает бесконечность. И, право, жаль, что это случилось так поздно, ведь красота, прибитая кольями деревьев к заснеженной Земле, уже билась в последних сладких судорогах и тихо хрипела, исходя кровавой пеной нерассказанных песен и необъявленных войн, неспетых дней и недожитых слов. Оно думало, что это зрелище вызовет у него тошноту, но оно, напротив, оказалось пугающе восхитительным. Теперь Существу №16 хотелось, как можно дольше продлить ее очищающие страдания. «Еще! Еще! Ну не умирай, прошу тебя!» – вырвалось из заветной глубины его сердца, и оно испугалось: уж не стало ли оно человеком. Ведь только люди со священным трепетом почитают всевозможные сожжения и распятия.
Существо №16 засмеялось. Так учил его Пророк. «Плачь, когда вокруг смеются, и смейся, когда плачут. Только безумие спасает от отчаяния!» - кричал он, когда его замуровывали в его тесной пещерке.
И оно смеялось, пока его руки не начали белозубо улыбаться, а тело не превратилось в ветер, бегавший в преддверии бури по травянистым лесам Менлайна, то и дело пытаясь зарыться в Океан. Он подпрыгивал и носился вокруг нравившихся ему деревьев, рвал ткань облаков раскатами грома и показывал на прыщавую от городов Землю озорными пальцами молний. Но тут Императрица Кира зашептала, что «засохшее не переклеишь наново», и, вспыхнув, как остывающий экран, превратилась в ржавую терку с крупными зубцами, ставшую нижней частью Существа №16. В наследство от Киры терке достались две обворожительные девичьи груди с маленькими темными сосками, которые тут же набухли и призывно поднялись вверх. «Какой стыд!» – подумало Существо №16 и попыталось прикрыть их седой еврейской бородкой. Но это удалось лишь на половину, дальше борода расти упорно не хотела. Терка кричала и сковывала движения, а змеящиеся опоры путались в траве и вязли в болотистой почве. К тому же, они не могли решить, сколько их и, хоть и знали, что надо бежать, не знали куда.
Темнота врастала в голову Существа №16 сзади; казалось, все, доступное взору, с мрачной уверенностью палача готовилось выколоть ему глаза. И вдруг мир вокруг него ожил: деревья необычайно легко изменили свои очертания и зашевелились, подобно пальцам исполина, покрытым упруго извивающимися ветвями; серая стена дождя пошла огромными волнами, которые плавно перетекли на поверхность земли, превратив ее в движущуюся желеобразную массу, вздрагивавшую от каждого прикосновения, как трепещущая спина лошади. С громкими чавкающими звуками на ней разверзались круглые отверстия, в которые с гулом уходил свистящий от напряжения воздух.
Существо №16 охватил слепой непреодолимый ужас, навалился на грудь, раздавил барабанные перепонки, заполнил череп, сковал невидимыми цепями все его тело. Силясь вдохнуть сделавшийся вдруг горячим и плотным воздух, чтобы побороть удушье и закричать, оно взглянуло вверх и увидело, что из заросшего густыми черными волосами неба вылазят огромные белесые черви с длинными крючьями на безглазых головах, украшенных беззубыми ртами с двумя парами вертикальных вывернутых губ, похотливо влажных в предвкушении свежего мяса. И Существо №16 поняло, что в них превратились его собственные вросшие в землю опоры, и, когда оставленная им на Опавшем Сумраке книга раскрылась на последней странице, где было написано только два слова: «Хемид грядет», оно бросилось бежать, запретив себе оглядываться, как бежал когда- то от самого себя содомитянин Лот.
Как ни странно, замок нисколько не изменился и по- прежнему гордо возвышался над озером. Казалось, ничто не могло поколебать спокойствие этой черно- серой громады, но Существо №16 знало, где искать ответ на его безмолвие, тем более что из воды, пронзительно закричав, взлетела золотистая птица и растаяла в воздухе, точно так же, как покинул сей мир сам легендарный Дун- Дан. Оно бросилось туда, куда никогда не осмеливалось заглянуть даже в мыслях, туда, где мертвая красавица Келевен охраняла постоянство мира, в башню, которую про себя называло Веером.
Взлетев по спирали лестницы, не обращая внимания на бешеное сопротивление терки, Существо №16 распахнуло дверь в освещенный склеп и увидело мертвую красавицу сидящей на полу в окружении разбросанных книг. Ее когда- то нежно- зеленые глаза теперь горели алым огнем, который очень гармонировал с ее темно- красным платьем, а матово- бледная кожа приобрела землистый оттенок. Непроизвольно поправив прическу (все- таки она была красавицей, хоть и мертвой), Келевен спросила:
- Ты ждал меня? – У нее был низкий грудной голос, и, пожалуй, его можно было бы назвать приятным, если бы не некоторая размазанность звуков; казалось, она была немного пьяна.
- Увядшие лилии и сломанные розы, - серым пятном на белой стене расползался ответ Существа №16.
- Навсегда забывая, - опустила ресницы мертвая красавица. – Стоит ли?
- Потому что чело вдалеке, - отвечало Существо №16, - небеса радуются. Далеко ли отсюда обретем конец в слепоте?
- Закрыть глаза можно прямо сейчас, ведь мертвые не скорбят… - кольнула его потаенным желанием Келевен, потянув ниточку на груди и немного расслабив корсет своего облегающего платья.
- …на дне безбрежного моря отчаяния, - превратилось в необъезженного краснорогого тайнки Существо №16.
- Душно, - вздохнула Келевен. Встала, открыла окно, хотя и не знала дыхания.
- В подгорьях Расджаргинга и Гиндрахора айнараукары по сей день вспоминают Его заповеди, - вбирая порами вечернюю прохладу, напомнило Существо №16.
- Ускользают, незабвенный, - в свою очередь возродила в его памяти клетки прошедшего царевна. Села на подоконник, согнув ноги в коленях и немного раздвинув их, так, чтобы ткань образовала между бедрами едва заметную ложбинку.
- Безлунные ночи и белые- белые облака? – глазами спросило Существо №16.
- И тягостные часы ожидания, и никогда- никогда не впускать в окна рассвет!
- Каранайра! – не осмеливаясь повысить голоса, прозвучало эхо былого преклонения.
- Как все правители, мечтала подчиняться. – Под глазами легли печальные тени воспоминаний о матери, но в их раскосых уголках, путаясь в длинных ресницах, затанцевали кокетливые огоньки. – Без податливого воска не бывает гордого пламени.
- Подчиняйся! – со скрежетом вышел из ножен клинок.
- Помоги расстегнуть, - откровенно улыбнулась мертвая красавица и повернулась к нему спиной.
Существо №16 приблизилось к ней вплотную и начало расстегивать янтарные пуговицы ее платья, освобождая из плена красного бархата мраморно холодную тайну гладкой спины и изящные крылья лопаток.
«Все это время я мечтала о живом мужчине», - тоном неопытной мейгры обратилась Келевен к самой себе.
- Мы не мужчина, - отметило Существо №16.
«Что ж, на самом деле только женщины созданы для любви», - размышляла своим мертвым, но по- прежнему наивным мозгом царевна, вспоминая, как при жизни, когда ей надоедало общество сестры, навещала свою знакомую, самиру Верлон из храма Мэнпири. Теплая белизна ее груди напоминала согретое в ладонях молоко пелайма с алой нежной мякотью метены, которое когда- то в детстве готовила ей мать. Именно она научила молодую каранайру часами разжигать желание и, когда оно вырывалось на волю, немыслимо долго парить в восходящих потоках наслаждения, пока, наконец, два источника живительной влаги не сливались в один бушующий океан блаженства, в котором она тонула, теряя сознание.
- Но они и не женщина, - произнесла дверь комнаты, превратившись в темно- синие сухие губы, и захлопнулась в саркастической усмешке.
Существо №16 уже знало наперед все, что произойдет в следующий момент, знало, что кожа между лопатками мертвой красавицы с хрустом лопнет, выбросив ему в лицо фонтанчик затхлой пыли, и из образовавшегося отверстия вырастет третья маленькая ручка с тонкими детскими пальчиками. Она с видимым удовольствием почешет бесчувственную спину и отвалится, чтобы продолжать жить самостоятельной жизнью на полу. Келевен наступит на ее мизинец своим острым каблуком и будет давить и топтать ее, превращая в окровавленную пищащую кашицу. Половина спины царевны вывалится из платья на пол, словно кусок изъеденной проказой плоти, обнажив истлевшие внутренности, половину почерневшего позвоночника и засохший ствол спинного мозга, кишащего личинками мух. Оно знало, что, не обращая на это внимания, Келевен сбросит с себя платье и повернется к нему лицом, чтобы положить его руки себе на плечи.
Вспомнив ее совет, Существо №16 закрыло глаза и толкнуло холодный труп в провал окна.
Оно позволило себе разомкнуть веки, лишь услышав глухой звук его падения на камни двора. Дверь за спиной засмеялась страшным смехом безысходности и ненависти, и Существо №16 поняло, что Цетагар не простит случившегося ни себе, ни ему. Оно посмотрела из окна вниз, чтобы увидеть торчащую из воды изломанную окоченевшую руку, рядом с которой плавала раскрытая книга под названием «Дневник маленькой Фло»…
Со стен посыпалась штукатурка, окно из квадрата превратилось в овал, а потолок начал расползаться в стороны, будто бумага, на которую капнули кислотой. Капли вошедшего в комнату дождя, падая на пол, становились разноцветными мохнатыми пауками. Вскоре они сожрали оставшееся от девушки серое месиво и расползлись повсюду в поисках новой добычи, но, не найдя ее, принялись с увлечением поедать друг друга. Через минуту живой ковер из этих копошащихся тварей дошел Существу №16 до колен. Они ползали у него под одеждой, опутывая его тело липкой паутиной забытья. Но оно не чувствовало ни щекочущих нитей, ни жалящих его челюстей, потому что оно впервые видело по настоящему, ВИДЕЛО, как на лике дождя за окном выросли огромные и безумные глаза, в глубине которых бессмертной виной горело все то же синее пламя последней закатной зари, зари, которой уже не суждено было проснуться. И тогда Существо №16 поняло, что оно смотрит в свои собственные глаза, а дождь – это всего лишь слезы на его лице.
КОРОЛЛАРИУМ
С вершины горы Атаранбалена весь Менлайн был виден как на ладони. Материк еще лежал в ночной тени. В ее темно- фиолетовой мгле яркими языками пламени догорали последние человеческие города, отбрасывая алые отсветы на склоны Нефета. Холодным фосфоресцирующим налетом выпала на вершины джунглей радиоактивная роса. Дождь прекратился, отгремели взрывы, отшумели все песни, и на планету опустилась оглушающая тишина, нарушаемая лишь эхом грядущего звездного прибоя.
Но Время неумолимо продолжало свое движения, хотя теперь некому было сосчитать песчинки мгновений, и вскоре костры прошлого превратились в курганы остывающего пепла. А на востоке запылал новый пожар: там, за горизонтом, огнедышащий зверь Океан снова сражается с Солнцем, еще не зная, что Оно рождено, чтобы править. Рассветные лучи яркими бликами упали на ледниковую корону Нефета, и ветер с ревом затрубил в раковины ущелий, встречая восход своей светозарной Повелительницы, облившей весь мир своими струящимися черно- красными локонами. Темный Нахута и его верные слуги, Злоба и Страх, прятались под землю, в свои глухие и черные норы. А в садах погибшего мира снова зацветали цветы, хотя знали, что никто никогда уже не вдохнет их аромат.
|