Рыжая белка дождя
I
В сущности, была осень.
Осторожные листья неторопливо, как перья сгоревшего Икара, падали с хмурого неба, и могло показаться, что вот-вот пойдет дождь.
Нельзя исключать возможность, что где-то он и шел.
Однако на 6-й трансгалактической стоянке в Семантийском порту его не было и в помине: пахло кожей, ландышами, керосином и томатной пастой.
Голубоглазый негр в вязаной шапочке с вышитыми крестиком алыми буквами PJ щедро натирал ей сгоревшие руки.
- Попробуйте в следующий раз добавлять сок свежего лимона, - с вежливой улыбкой посоветовал ему Рыжая Белка-Дождь, мифологический герой димаутрианских сказок.
Негр посмотрел на него взглядом оскорбленного непонимания. Английского он не знал. Мифологический герой, в свою очередь, не изъяснялся по-найпски, но не жалел об этом. Мифологические герои, к вашему сведению, вообще крайне редко о чем-либо жалеют в отличие от простых смертных.
- А при чем тут смертные? – брезгливо поинтересовалось alter ego автора. Ему, надо признать, были свойственны аристократические замашки…
Негр растворился в воздухе, продолжая распространять запах гидропоники.
Шел 476 период эпохи Интегра.
Рыжая Белка-Дождь пересекал заправочную станцию с востока на запад. Одинокие скалы полупрозрачных пластиковых колонок лукаво преломляли солнечные лучи. Красные, желтые, фиолетовые отблески соответствовали разным сортам топлива, и хотя наш герой и не мог знать об этом, он сам становился то красным, то лимонным, то вовсе забавным.
- Адова жара! Не помню, чтобы когда-нибудь на моей памяти был такой уровень солнечной радиации, - закуривая, бросил робот-топливозаправщик.
Рыжая Белка-Дождь понимающе промолчал. Загадочно взглянув на робота, он взобрался на ближайшую колонку и произвел осмотр окрестностей.
Вдруг раздался тоскливый стонущий звук разрываемого воздуха, от которого заныли зубы, и ближайший к станции резервуар взметнулся вверх огромным столбом пламени и черного едкого дыма.
«Не так уж и метко они стреляют» – Рыжая Белка-Дождь в мгновение ока спрыгнул с колонки и затаился в тени невысокого строения.
- Слышали о новой налоговой реформе? – невозмутимо продолжал робот. – Утром в новостях передали. Ставку налога на техобслуживание еще на полтора процента увеличили! И ведь все себе в карман, сволочи!
Робот-пролетарий печально затрещал безнадежно устаревшим винчестером, вспоминая старые добрые времена и до блеска натирая экран с мерцающими ценами на топливо.
- Давненько здесь не было посетителей. Вы – первый человек, который забрел в эту дыру за последние 300 лет. Но… Чертова автоматика!
Рыжая Белка-Дождь никогда не думал о себе как о человеке, но ему искренне не хотелось разочаровывать своего случайного собеседника, и он снова промолчал.
Он улавливал присутствие трех врагов.
Они, без сомнения, тоже давно знали, где он, что он ел на завтрак и какого цвета у него носки.
Главное в жизни – не дать себя обойти. Рыжая Белка-Дождь инстинктивно боялся открытого пространства у себя за спиной.
Робот-топливозаправщик сошел с ума и умер. Его звали Джереми-900V.
Из-за серого здания станции слева от Рыжей Белки-Дождь появился призрак Винса Лайзенгера с дизменталлером на перевес.
Не давая ему осмотреться, Рыжая Белка-Дождь выбросил влево сверкающую конечность. Отравленные иглы со скрежетом прошили оболочку призрака, и тот рухнул в грязь.
Рыжая Белка-Дождь вытащил из кармана баллончик с дезодорантом и распылил аэрозоль над поверженным врагом.
Оставалось еще двое, и они, несомненно, очень скоро придут на зов остаточного излучения старины Винса.
Мифологический герой подобрал выпавший из ослабевшего манипулятора робота тлеющий окурок и, пробормотав коротенькую молитву Амитабхе, затянулся. Крепкий «Лестраминьон» снял напряжение.
Рыжая Белка-Дождь выждал ровно 30 секунд и опрометью бросился прочь. Когда в стену, возле которой он стоял, ударила стайка пуль, он уже был на самом краю станции.
Здесь цивилизация обрывалась в зеленую бездну леса…
II
Лес казался Рыжей Белке-Дождь в высшей степени странным. В мире, где он оказался, явно отсутствовала пифагорейская гармония чисел.
Земля местами была покрыта трещинами, как в пустыне, тут же просторными лужами проглядывало небо, деревья причудливо изгибались черными и вовсе голубыми ветвями, а там, где их не было, торчали пластиковые кусты с листочками из золотистой фольги. Порывы ветра вызывали в этих зарослях громкий металлопластиковый шелест, отпугивающий вредителей.
Даже без магии было ясно, что уровень радиации в лесу был крайне высоким. Воздух казался слегка наэлектризованным, тишина была торжественной, так что обстановка казалась почти праздничной.
Произойди сейчас конец света, – и Рыжая Белка-Дождь нисколько бы не удивился.
Тем более он не удивился, когда перед ним появилась Данахью и вспомнила о Генри Миллере:
- Перемены в жизни всегда сопровождаются приступами тошноты.
- Из чего я делаю вывод, что с Вашим появлением в моей жизни ничего не изменилось – мне донельзя приятно! – вежливо признался Рыжая Белка-Дождь.
В самом деле: Данахью была завораживающе красива. Иссиня-черная челка прикрывала один глаз, второй же оказался раскосым и янтарным. Он выглядел несколько отстраненным, этот глаз, будто его обладательница не вполне понимала, в чем, собственно, дело, но умел смеяться независимо от лица. Кожа ее отдавала небесной голубизной, говорящей о жизни в темноте и малокровии, а одеждой ее была златотканая юбка, спускающаяся до колен прохладными волнами. Царственная шея и торс Данахью оставались обнаженными, а соски и пупок она выкрасила в золотистый цвет.
Рыжая Белка-Дождь даже сорвал ненастоящий желтый цветок и вставил его стебельком в челку человека. Почему-то захотелось, чтобы стебель вошел в скрытый волосами глаз – тогда соцветие могло бы его заменить. Подсознательно он очень боялся, что этого глаза просто нет.
- Мы уже расстаемся навеки? – спросила Данахью.
- Да. Ведь я Вас не достоин, - ответил Рыжая Белка-Дождь.
Вообще, красота Данахью не подавляла совершенством – в ней было что-то невыносимо трогательное. Жертва научно-технологического прогресса – она рождала мучительное желание и жалость.
Они шли и слушали лес.
Множество пестрых бабочек порхало вокруг них, и Данахью улыбалась.
- В детстве я собрал их целую коллекцию, - весело и как-то по-мальчишески заговорил Рыжая Белка-Дождь. – Прикалывал булавками к пенопласту и каждой подписывал латинское название.
Данахью заплакала одним глазом. Второй и вправду был совсем стеклянным.
Каламара-Пенкрали осторожно вышел из-за голографического дерева и произнес:
- А вы задумывались, почему именно мужчины создали римское частное право и кинематограф?
Лишь женщинам и хнортам доступна сиюминутность красоты. Им уже не нужен смысл жизни. Настоящим же людям не дано наслаждаться вещами, - они хотят лишь владеть ими.
Никто не обиделся, потому что не чувствовал себя настоящим.
Данахью даже покусала себя за палец и пришла к следующим выводам:
- Наверное, я вещь… Мне офигительно хорошо, когда меня имеют, а тем более – делят на части.
(Она была честна, хотя и вычитала об этом в древней газете, с гордостью ощутив себя женщиной.)
Каламара-Пенкрали с грустью глядел вслед удаляющимся инопланетянам, обмахиваясь кружевным веером, и думал о душах собак.
Но вскоре снова исчез за деревом, – наступало время урока корейской кухни.
III
Небо было очень синим.
В этом смысле наш следующий герой был черным.
Дело, видите ли, в том, что чем чернее ты становишься, тем больше энергии поглощаешь и, соответственно, меньше отдаешь другим.
Все называют тебя мудаком, а ты, между тем, становишься все счастливее, пока не достигаешь статуса Идеально Черного Тела.
Рыжая Белка-Дождь и Данахью прошли сквозь него, не замаравшись, и глава на этом закончилась.
IV
Экстраль догорал.
Столица всего Димаута лежала в руинах, и никто не знал зачем.
Так всегда бывает от войны.
Серые кружевные крылья из пепла медленно складывались над равниной Комарьянагива.
Данахью подумала, что смерть – это красиво.
Она не знала, что опять изобрела трагедию, - просто стояла на холме, возвышавшимся над могилой города, рядом с Рыжей Белкой-Дождь, с которым уже чувствовала какую-то непонятную близость.
Быть может, оттого что у нее жутко чесалась левая ляжка.
- Я вернулся домой, а мой мир умирает, - говорит Рыжая Белка-Дождь.
– Он разваливается на куски, распадается на атомы, превращается в обрывки памяти…
Обычно наш герой молчал – участливо или равнодушно – но когда было нужно, умел говорить красиво.
Данахью этого не умела, зато была предельно искренна:
- Дерьмо, - сказала она и наконец позволила себе почесаться.
Потом впала в минутную гармонию с самой собой и спросила:
- А это обязательно – иметь какой-то свой мир?
- Да нет… Наверное… Просто нужно куда-то возвращаться время от времени. Хотя если у тебя несколько миров, проще выжить. Поэтому я иногда меняю лицо, пол, имя…
- Клево, что сейчас ты мужик, - изрекла Данахью.
Рыжую Белку-Дождь эта мысль удивила и даже порадовала.
Точнее, ему было приятно от того факта, что он доставил удовольствие этому существу рядом с ним.
У Верховной Жрицы Нра-Лута, Желтого Зайца Солнца, которому поклонялись жители Димаута, Ее Преподобия Триады Геш другого мира не было.
Уже вечерело.
В серебристых роскошных лохмотьях и с перемазанным сажей, но по-прежнему прекрасным и гордым лицом она сидит на кубе, который совсем недавно был базисом одной из колонн главного храма Экстраля.
Триада Геш не болтает ногами, хотя они красивые, голые и не достают до земли.
Изящество ее стоп покрывает белая пыль, похожая на муку.
Она тоже видит эту пыль и понимает, что заигрывания Доминатора Айны Пеллатора с Темным Союзом ни к чему хорошему привести не могли.
Олакхаи кинули всех своих грифонов из Третьей Воздушно-десантной Бригады и димаутрианские латники просто поджарились в своих латах, как селедки на сковородке, под огненным дождем. А эти проклятые маги свернули трубочкой приморский ландшафт, а потом развернули обратно, обратив города в развалины. Почему она не предусмотрела всего этого?
Но Триада Геш не плакала. Ее молчаливый взгляд уже превратился в небо и прозрачной птицей стремительно парил над облаками.
Они были кучевые и красивые. Солнечные лучи ложились на них алыми отсветами, играя столь краткую пьесу заката.
«Если бы этого не случилось, я бы обязательно придумала напиток, похожий на небо. Он был бы голубого цвета с белой пеной наверху. Люди пили бы его и становились счастливыми».
Вдруг к ней подсел забавный человек: на нем была рваная хламида, и он носил бороду и длинные волосы, перевязанные ленточкой. Глаза человека были чистыми, как не придуманный Триадой напиток, и лучились пониманием и добротой.
- Живи ради меня, - предложил он жрице, коснувшись ее плеча.
- Ради тебя только убивали и умирали, - произнес кто-то из тени, сгустившейся на востоке, вспыхнув угольками лукавых глаз.
Триада Геш не слышала их слов. Она была безумно далека от добра и зла. Ее сердце рвала на части тоска. Умерла. Никогда ей уже не увидеть ее возлюбленную, сестру и подругу Алую Штамар.
Их богом было Солнце, их работой была власть, а отдыхом – любовь.
Ароматная белизна акаций, сиреневые вечера и стройные кипарисы трепещут под ласковым бризом.
Ее лицо осветила улыбка, а уголки глаз украсили две крошечные слезинки.
Повинуясь грациозному движению руки, развязавшей ленту на гладком плече, в котором отражался закат, изорванная туника жрицы упала к ее ногам.
Она легко переступила через нее и направилась к залитому мягким светом последних солнечных лучей морю.
Длинная изукрашенная заколка упала в белую пыль, и враново-черные волны волос хлынули ей на плечи.
Святой и Сатана остались позади, - Триада Геш уходила в прибой, уходила такой же нагой и беззащитной, какой пришла в этот мир.
V
- А почему ты Рыжая Белка-Дождь? – вопрошал как-то раз Рыжую Белку-Дождь Каламара-Пенкрали, когда солнечные лучи осветили розовые цветы сакуры.
И ответил ему Рыжая Белка-Дождь:
- Разве у человека есть причины быть? В моем имени не больше смысла, чем во мне самом.
- Он ненавидит рыжий цвет, - сказала Данахью. - Как и красный, впрочем…
Она делает себе педикюр и красит ногти голубым лаком.
- А еще он обожает белок. Когда он родился, вокруг были белки: десятки, сотни, тысячи белок! Они были совсем ручные. Пушистые такие и милые. М-м-мм… белочки! – Данахью даже состроила гримаску и обняла саму себя от умиления.
Потом снова принялась за свои ножки.
- А при чем здесь дождь? – снова спросил любознательный хнорт.
И отвечала ему Данахью:
- А хрен его знает.
- Просто дождь. Он вернулся. Время пропалывать крылья, - пояснил Рыжая Белка-Дождь.
VI
- Это знак! – воскликнул прямоходящий ежик в малиновых трусах в белый горошек, доходивших ему до колен.
При жизни его звали Монтгомери Джонсон, и он был прирожденным адвокатом.
Только немного тронутым.
Мистер Джонсон кругами ходил вокруг платана по имени Бо, под которым в прострации сидел Рыжая Белка-Дождь, и увлеченно говорил:
- Нельзя игнорировать наметившуюся во всем мире тенденцию к распаду. Вначале ты устраняешь из игры космический флот Старгелонов и помещаешь его на какую-то задрипанную Гиперуранию. Чушь вопиющая! Из человека, владеющего ситуацией, ты превращаешься в марионетку собственного гуманизма, вернее – старческого маразма. Но тебе этого мало, - ты устраиваешь конец света на Менлайне, пытаясь превратить его в сверхновую звезду. Утопить роскошную цивилизацию в ядерном гное! …Правда, ты еще до этого умудрился своими идиотскими экспериментами превратить ее в произведение художника-сюрреалиста…
Конечно! Тебе хотелось заткнуть за пояс Нерона, Гитлера и Сталина, - ты не стал размениваться на города, религии и народы и сжег целую планету! Этот еще юный, обладающий первобытной энергией, но уже достигший сверхтехнологий мир, мир, с которым ты мог бы стать повелителем с большой буквы.
Но ты не останавливаешься и на этом: ты отдаешь половину своей власти Герцогу Аргайлу. Шизофреник! Вселенной, которой необходим электрошок, ты прописал массаж и водные процедуры: локальные конфликты и вялый экономический рост. Ты больной, - таких, как ты, нельзя пускать в Демиурги!
Монолог Монтгомери Джонсона продолжался еще долго, но Рыжая Белка-Дождь не слушал его.
Он был в нирване – Данахью делала ему минет.
Они двумя частицами света неслись по голубым туннелям.
Время от времени на пути с оглушительным хлопком падали снопы сверкающих искр, и они пролетали сквозь огненную пленку, с наслаждением вдыхая напоенный озоном воздух.
Иногда она резко хватала его за руку и увлекала в боковой туннель, отчего сердце, продолжавшее лететь по прямой, на миг останавливалось и мучительно долго и сладко выходило из пике.
Где-то в краю красных огней, которые вспыхивали на стенках и постепенно гасли цветками из пунктирных линий, он потерял ощущение направления и забыл, что такое верх и низ, – так быстро они менялись местами.
Она что-то говорила в полете, и по ее лицу было видно, что она смеется, но до его слуха доносился лишь едва уловимый звон хрустальных колокольчиков.
Ресницы ее странно удлинились, а глаза осветились изнутри каким-то древним безумным огнем. В них вырос лес из говорящих на французском языке деревьев с золотистой листвой, на ветвях у которых, в тени ее пушистых ресниц танцевали крохотные феи любви. Две из них нежно вспороли кожу у нее на лопатках и пролились в небо прозрачными, почти невидимыми крыльями, а две другие вошли в ее ладони, порхавшие у него над головой, и он увидел, что при каждом движении с истончившихся пальцев ее осыпается сверкающая пыльца.
Он почувствовал, что и сам неуловимо преобразился: вся поверхность его кожи стала светочувствительной, так что он стал видеть всем телом. А когда он скользнул этим всеобъемлющим взглядом по своей руке, она вдруг раскрылась с мягким всплеском в огромное крыло, где каждый палец стал пером и в то же время полоской радуги.
Он нежно взлетел ими по реке жизни, текущей вверх из ее крестца и расходящейся кружевным веером в уголках ее раскосых глаз, прошелестев кончиками перьев по ее волнующим плечам, отчего она почувствовала невыносимо сладкую щекотку где-то в пояснице, обнял облаками ладоней чуть колыхающиеся голубые горы, и те брызнули в небо фейерверками огненной лавы.
Его дыхание сделалось обжигающим ураганом, а влага – животворным потоком, хлынувшим в ее раскрывшиеся от жажды долины. По ее коже будто заструились ручьи и реки, становившиеся живыми гибкими побегами, которые ласковыми лианами опутали все ее тело, вспыхнув диковинными цветами, напоившими ее сладостным белым нектаром. И он снова и снова пил из розовой раковины ее губ, любовно пересчитывая жемчужины ее зубов и втягивая в себя нежную мякоть живущего среди них моллюска, и, как и тысячи лет назад, мед и молоко было под языком ее.
Да, она вся превратилась для него в раскрывающийся цветок, исходящий соком и ароматом. И он пил ее, и дышал ею, жадно ласкал и сминал нежную беззащитность ее лепестков, мотыльками блаженства сгоравших в его огне. И лишь когда она распустилась полностью и подрагивала от нетерпения, он, словно неторопливый и понимающий хоботок какой-то огромной бабочки, стал погружаться в ее глубину. Под его напором в ней медленно раздвигались какие-то стеночки, лопались пленочки, отзываясь только что открытыми струнками в ее мозгу, перебирая которые, он заставлял ее стонать и всхлипывать, и она, конечно, упустила тот миг, когда он превратился в стремительный поток, сметающий все на своем пути. Он врастал в ее податливую плоть, заполняя ее целиком, и когда этот нежный и скользящий побег стал вздрагивать, задевая в ней какой-то комочек счастья, она закричала и опала, как скошенная трава…
VII
«Когда умеешь летать, трудно сохранить умение ползать», - любил говорить Эстемар, глядя на удаляющееся за горизонт солнце сквозь густые кроны тополей.
Слева Иллюзорный считал, что эти слова вызывали к жизни прохладные прикосновения вечернего тумана к его рукам, открытым свободно ниспадавшей толорой, и иронично восклицал:
- Tantum ergo sacramentum! (* лат. Вот великое таинство!)
- Для нас не осталось тайн, мой друг, - ответил в этот раз Эстемар, - ты был моей последней загадкой на пройденном пути.
- Об этом такую древнюю быль повествуют, - продолжал Слева Иллюзорный (он часто говорил чужими словами и порой с трудом отличал их от своих). – Есть притча об отроке, ныне известная лишь немногим.
- Поведай, о многославный! – поддержал его Эстемар.
- Один отрок с детства хотел узнать какова бесконечность. День и ночь думал он о ней, даже спать перестал, но никак не мог себе ее представить. Однажды вечером встретился ему Ставший Камнем и спросил его: «Чего хочешь ты больше всего на свете?» И отрок ответил: «Познать бесконечность». «Чего желаешь, то и получишь. Иди, отныне и навсегда ты будешь бесконечно несчастен», - сказал Отпирающий Двери и отправился вслед за полночью.
- А ты не спрашивал его, почему он был так жесток с этим отроком? – рассмеявшись звуками бьющегося стекла, поинтересовался Эстемар.
- Я дал ему лучшее, что у меня было.
VIII
- Окучиватель, как мне все это надоело! – воскликнул Каламара-Пенкрали, откинувшись на пластиковую спинку своего кресла.
Его крашенный в серебристо-серый цвет коготь безжизненно замер на клавише с изображением восклицательного знака, и несколько минут информатор глотал эти символы десятками, сотнями и тысячами, заполняя все новые и новые экраны разноцветными восклицательными знаками.
Всепонимающий эфир не ответил Пенкрали.
Пенкрали постигал пустоту, чтобы опередить ее и не дать ей настигнуть его.
Обзорные экраны, покрывавшие целиком одну из трех стен и потолок каюты, заполняла космическая ночь. Она столь забавно контрастировала с мягким зеленоватым полумраком, в котором купалась плоть Пенкрали, что тот невольно рассмеялся своим квакающим, почти беззвучным смехом, а в довершение издал пронзительную звенящую трель, увенчанную изящным свистом.
Будто повинуясь этой песне, тонкая полоска неземной голубизны вдруг появилась на левом экране. Пенкрали все пел и пел, и раскосая улыбка Сектора 0 становилась все шире. Ее пересекали потоки струящегося тумана: лебединые перья, лепестки белых роз, не распустившихся, но уже опавших, тонкие лоскутья девичьей кожи, снятой со злобной ведьмы, парили в лазурной глубине этого бездонного моря, путаясь в циклонах, словно седые локоны – в пронзительных струнах солнечного ветра.
Отсюда, с орбиты нельзя было заметить бушующих в океане Сектора 0 бурь. Он выглядел гладкой каплей влаги, огромной каплей, давшей жизнь миллиардам организмов, и в то же время, это был глаз – их общий единственный глаз, лишенный зрачка и хрусталика, который не мигая разглядывал космическую бездну и самого Пенкрали.
Порой этот взгляд казался молодому хнорту божественным и полным всезнающей любовью. Так смотрит на вас Да Винчи, когда рисует Джоконду, или Христос на бесплатных плакатиках, которые часто распространяют экзальтированные юнцы и старые девы.
Но гораздо чаще Сектор 0 взирал на него безлико, не выражая никаких известных хнорту эмоций. Он миллиарды лет изучал Вселенную, и в пернатой голове Пенкрали не укладывалось, что он прибыл сюда изучать Его. Этот равнодушный взгляд даже не замечал пришельца.
Поэтому Пенкрали смеялся, глядя на Сектор 0.
- Зачем ты здесь? – с состраданием спросил его Рыжая Белка-Дождь.
Флагман «Ке-Ариган», лучший крейсер класса Хибонар, построенный в Мондастаре, парил сквозь вечную космическую ночь, неторопливый и уверенный, будто разговор двух мужчин, оказавшихся на нем в это миг.
- Я пишу книгу о тебе, - отвечал Пенкрали. – Разве ты не заметил?
- Вы извлекли из-под обломков мой геном… вы узнали обо мне все, вшив матрицу нервной системы в свои информаторы. Я восхищаюсь тем тончайшим клонированием, которое произвели ваши ученые. Да, раньше тело у меня было лучше, но так или иначе – это я, а не кто иной. Зачем вам это – вот что мне непонятно?
- Мы в свою очередь восхищаемся теми мирами, которые ты создал. Ты необычный Демиург: отходя от стандартных схем, ты любил свои порождения и творил их непохожими ни на что другое. Более того, у нас есть все основания считать, что и Лейскую цивилизацию создал ты. Просто скажи об этом, и за тобой пойдут миллиарды. Ты станешь Мессией, Императором, Богом!
- Я и так Бог, - со смешком ответил Рыжая Белка-Дождь. – Зачем нужны какие-то лишние слова?
- Мы хотим, чтобы ты доказал это, сотворив что-то новое.
- Я устал, Каламара. Рано или поздно твои творения понимают, какую гадость ты им сделал, подарив жизнь и смерть, и начинают охоту на тебя.
Чтобы успокоиться, Каламара-Пенкрали включил музыку и стал танцевать, размахивая руками. Рыжая Белка-Дождь превратился для него в большую черную бабочку и стал летать вокруг головы хнорта.
Они смеялись и понимали друг друга.
- Тогда зачем ты здесь? – вдруг спросил Пенкрали.
- Тебе виднее – ты же пишешь книгу обо мне…
IX
Иезекия Пилдит-Нарич уже был в весне.
Поэтому, в общем-то, нет ничего удивительного в том, что он появляется и осенью.
У него новехонький серебристый корпус конверсионной дагобарской сборки с миксером и соковыжималкой вместо квантового блока уничтожения, и поэтому он зовет себя Модель-22.
Мы будем называть его так же.
- У тебя случайно нет встроенного фена? – спрашивает Данахью.
Она голая и сидит у костра, обхватив руками свое колено, и ее волосы черными завитками спускаются по освещенному плечу до самого локтя.
Ее взгляд устремлен на огонь.
Время от времени она наклоняется и целует свою коленку.
- Есть, - отвечает Модель-22. И выдержав паузу, добавляет:
- Но он не работает. Там сбой по 6-му прерыванию опять.
- Твоя высшая нервная – сплошной глюк! – восклицает голая Данахью.
- Вот дерьмо, - подытожила она и залезла верхом на Рыжую Белку Дождь, который делает вид, что спит.
Ему нравилось любоваться, как отсветы пламени играют на ее блестящем теле и отражаются в ее глазах.
- Димаут – он погиб, - печально говорит Рыжая Белка-Дождь, пытаясь уловить траекторию ее взгляда.
- Зачем он тебе? Разве тебе мало меня? – И вправду: Данахью делает все, чтобы ему не показалось мало.
- Там обитали духи моих предков, - театрально и поэтому искренне наш герой страдает под женщиной, которая его любит.
Он пьет коктейль из грусти и наслаждения. Они уравновешивают друг друга, и ни то, ни другое не может заполнить его целиком.
- От предков вечно одни проблемы, - задыхаясь, говорит Данахью.
Рыжая Белка-Дождь молчаливо соглашается с ней: главной его проблемой всегда был он сам.
Модель-22 сидит в падмасане, гладит трехногую кошку и решает методом матричного счисления, сколько литров шоколадного коктейля понадобится людям после секса.
- У меня нет предков - одни проблемы, - подвел он пессимистическую синтагму своей жизни.
- А я не даос, - молвил Рыжая Белка-Дождь, когда страсть, наконец, уступила место нежности.
- Почему? – спросила Данахью. Она уже успела одна выпить весь коктейль, чем поставила в тупик арифметический сопроцессор Модели-22.
- Они выпивали энергию и страсть женщины, сами оставаясь невозмутимыми. Но с тобой это не проходит.
- Дурак ты, - ласково говорит Данахью и смеется.
X
И вот – наступает время охоты на Ховердроидов.
У Ховердроидов в свою очередь наступает время охоты на людей.
Секрет успеха Рыжей Белки-Дождь в этой ситуации лишь в том, что он не считает себя человеком.
Хотя на самом деле это обстоятельство – секрет успеха и во многих других ситуациях.
Данахью, Рыжая Белка-Дождь и Модель-22 спустились на пневматическом лифте в зеленое подземелье. Однако когда двери лифта распахнулись, оно оказалось совершенно черным. То есть, может быть, стенки туннелей и были зелеными, но из-за полного отсутствия света этого нельзя было разглядеть.
«Теперь я понимаю, что значит – быть слепым» – подумал Рыжая Белка-Дождь. Ему всегда хотелось пережить это ощущение, но не навсегда.
Он взял на прокат паралайзер.
Наш герой вообще не любил убивать, хоть и не носил белую шляпу.
- Вот черт! – смачно выругалась Данахью. Она заплела волосы в «конский хвост» и тащила на себе громоздкую металлическую штуковину, которая могла с огромной скоростью метать ножи, эффектно вращавшиеся в полете и взрывавшиеся при попадании в цель.
О, она была подчеркнуто агрессивна и сексуальна, и ей стало обидно, что никто этого не увидит.
- Просто «веерное» отключение электроэнергии, - успокоил всех Модель-22.
Он был вооружен «Руководством пользователя Вселенной».
Вообще, их индивидуальный гид в костюме Харона заверял, что в этой зоне - совершенно незабываемая охота на Ховердроидов, а на последнем уровне обитает самая опасная и стремительная их разновидность. Но он не предупреждал их, что будет темно.
Впрочем, теперь спрашивать было не с кого, - Данахью испытала на гиде свое оружие, заявив, что без него охота будет еще увлекательнее и опаснее.
Никто не знал, как готовились к этой охоте Ховердроиды, но зато все знали, что эти существа запрограммированы на уничтожение всего живого.
Их создала группа ученых-сектантов, решивших таким экстравагантным способом покончить с собой и расквитаться с одиозным обществом, толкнувшим их к суициду.
Охотники, преодолевая страх, уселись в открытую машину на воздушной подушке и принялись носиться по запутанному лабиринту из темных туннелей.
К счастью, встроенный в машину компьютер каким-то образом ориентировался в темноте, а ремни безопасности держали их крепко, как капканы, не давая вывалиться на крутых виражах.
Страсти накалялись. Данахью крепко вцепилась всеми руками в локоть Рыжей Белки-Дождь и оглушительно визжала на поворотах. Но ни одного Ховердроида они так и не встретили.
Хотя правильнее было бы сказать, что они вообще никого не встретили.
Все посмотрели на Модель-22.
- А что я?! – воскликнул тот, но часы на его дисплее показывали четверть часа с момента спуска.
Рыжая Белка-Дождь снизил скорость до минимума и стал насвистывать тему «Одинокий ковбой».
Возможно, что Ховердроиды тоже любят музыку.
- Хэйа-гоу! – вскричала Данахью и продемонстрировала темному провалу впереди свой голый зад.
Они уже исчерпали все способы привлечь внимание и стали скучать, когда впереди возникло слабое свечение. Оно усиливалось с поразительной быстротой, разрастаясь ярким пятном света, и через несколько секунд из-за поворота выскользнуло Нечто.
Данахью исторгла то ли вопль ужаса, то ли какой-то дикий боевой клич, и они выстрелили из всех видов оружия. Даже Модель-22 одновременно активизировал миксер и соковыжималку.
Свет впереди уже погас, а они все продолжали стрелять.
У них был дохлый Ховердроид и два литра холодного клубничного коктейля.
- А вы уверены, что это был Ховердроид? – спросил Модель-22, задумчиво перелистывая «Руководство…» при свете собственного дисплея.
- Знаете ли вы, что есть целая реальность, которая до сих пор неизвестна человеку благодаря пресловутому «парадоксу Ховердроида»?
Все знают наизусть эту простую строчку из «Руководства пользователя…»:
«В появляющихся Ховердроидов нужно стрелять мгновенно».
Но мало кому приходило в голову, что именно этот пункт «Руководства» является причиной полного отсутствия какой бы то ни было информации об объектах с этим странным названием – Ховердроиды.
Впрочем, сами они представляют собой лишь малую часть той реальности. В определенном смысле они даже могут служить ее метафорой.
Действительно, давайте задумаемся, как много мыслей отсекается человеческим мозгом еще в зародыше лишь потому, что они противоречат неким устойчивым конвенциям, принятым в том или ином социуме. Какие грандиозные объемы информации остаются неиспользованными!
Более того, мы даже не можем с уверенностью утверждать, что они существуют, ведь единственным предикатом Ховердроида является необходимость его моментального уничтожения. Благодаря этому в класс Ховердроидов попадают все (я повторяю: ВСЕ!) объекты, не имеющие иного, закрепленного «Руководством» идентификатора.
XI
Казалось бы, все было так же…
Но в то же время явно что-то было не так.
Ах да! Тогда было лето…
Сирень под окнами. Тополиные аллеи осыпали пухом весь мир, где, воспевая жизнь, заливались соловьи.
Рыжая Белка-Дождь улыбнулся улыбкой человека, сдвинувшегося на компьютерных играх.
Данахью мерзла в его тени.
Вдруг дверь деревянного покосившегося сарая со скрипом открылась сама собой и тут же захлопнулась.
Рыжая Белка-Дождь вскинул дробовик и выстрелом снес дверь с петель.
За ней, как он и предполагал, никого не было.
Он не любил это место, поэтому вряд ли они станут его здесь искать.
Данахью отерла у него со лба капельки холодного пота и сжала в своих теплых ладонях его исхудавшие трясущиеся руки:
- Милый, это просто кошмарный сон.
- Я ведь никогда ничего не боялся!
Внутри тоже ничего не изменилось: заплетенная виноградом веранда, запах сырости и пыльные стопки журналов на полках.
- Что это за дыра? – спросила Данахью.
- Добро пожаловать в Убежище№5, - с беззубой улыбкой поприветствовал ее гоблин-дворецкий. – А напрасно Вы, кстати, так! Тут очень даже неплохо. – Он явно обиделся. – Хозяйство свое держим, знаете ли. Все свое: картошечка, капуста… Совсем недурственно. Грибки опять же. А по осени так и вовсе красота! Особливо, возьмешь, поросеночка заколбасишь! – Гоблин сладострастно заурчал, потирая лоснящиеся руки. – Мы Вам шашлычок организуем-с… Кстати, забыл представиться – Эдуард Гордеев.
- Многообещающе, - хмыкнула Данахью. – Для начала – ванну.
Гоблин Эдуард Гордеев тут же юркнул за печку по своим подпольным делам.
- До чего неприятный тип. – Данахью поморщилась и прикрыла дверь.
За ней, прислонившись к стене и сложив на груди все четыре руки, стоял Каламара-Пенкрали. Он учился курить, вставив за оба пера по не зажженной сигарете.
- Я знал только одного хорошего человека, - сказал хнорт. – Он был педиком.
Модель-22 незамедлительно занялся приготовлением ужина, параллельно сочиняя рок-оперу на тему библейского сюжета о хлебах и рыбах.
Данахью же, сбросив пропылившуюся в пути одежду, забралась в возникшую посреди комнаты золотую сидячую ванну, чтобы смыть накопившуюся усталость.
И лишь Рыжая Белка-Дождь, поставив в угол свой дробовик, остановившимся взглядом смотрел в пустоту.
Его Вселенная распадалась, и он видел в разломах и трещинах серой кожи осколки костей и вяло пульсирующие, тронутые разложением внутренности.
В левом нижнем углу его поля зрения появился небольшой секундомер, показывавший, сколько осталось.
Перед внутренним взором Рыжей Белки-Дождь бесконечной чередой проходили лица людей, которых он знал. С них медленно слазила кожа и плоть, хотя они продолжали улыбаться и говорить ему что-то. Он не слышал их слов – видел только, что они шевелят губами, трескающимися, чернеющими на глазах губами.
Сквозь лопающиеся покровы Вселенной стали видны ее потаенные механизмы, и Рыжая Белка-Дождь впервые с оглушительной ясностью осознал ее законы, остававшиеся незаметными и абстрактными физическими формулами, пока они работали.
Он увидел вращающиеся с огромной скоростью громадные маховики и шестерни, дробящие в прах отдельные судьбы и целые цивилизации; их ржавые детали были обмотаны дымящимися внутренностями, а зубцы, подобно жерновам, обращавшие в костную муку человеческие черепа, покрывали темные пятна крови и серой мозговой жидкости.
Рыжая Белка-Дождь закрыл глаза. Но спасения не было и там: сквозь разлезающиеся от кислоты времени лица своих знакомых, друзей и врагов он видел их мысли, скрытые от всех желания и воспоминания. Его сознание заполнили тонны рваной кинопленки чужих жизней, словно электрошоком, по мозгу ударили мегаватты страданий. Цикл боль/удовольствие достиг частоты работы сердца, и его каждую секунду кидало то в жар, то в холод. С ужасом и удивлением он разглядывал содержимое всех этих кишок и мозгов.
Не в силах больше терпеть Рыжая Белка-Дождь подошел к ванной и оперся об ее борта обеими руками.
Данахью широко улыбалась ему, обнажив желтые от табака зубы и раздвинув ноги. Под колеблющимся зеркалом воды он увидел раскрытые и мокрые губы ее лона, будто приглашавшие его в черную пещеру забвения. Ему пришло в голову, что если наложить его губы на эту расщелину, то получится святой крест.
От напряжения что-то лопнуло в его мозгу, и вдруг лоно Данахью стало на глазах расти и непомерно разбухать, заполняя собой весь мир. Ему сделалось жутко: ведь сейчас оно взорвется! Все вокруг поглотил душераздирающий вопль, от которого завибрировали даже клетки его тела, вспомнившие ужас собственного рождения. Он длился целую вечность, пока не оборвался на невыносимо высокой ноте, и плотину прорвало: из огромной черной дыры между ног Данахью на него хлынули околоплодные воды Эволюции.
В крови и ошметках плоти на него плыли разнообразнейшие существа: от членистоногих и никогда невиданных химер, покрытых хитином и секущих воздух длинными щупальцами, до голых и скользких человеческих младенцев, некоторые из которых были какого-то желтого цвета, некоторые без голов или, наоборот, – с двумя головами.
Этот мутный живой поток захлестнул Рыжую Белку-Дождь с головой, и захлебываясь в соленой жиже, он понял, что на самом деле является всего лишь его частью. Он с огромной скоростью стал подниматься вверх, продолжая видеть внизу, под собой собственное смятое тело, и его начало рвать прямо в ванну.
- Да что с тобой, черт возьми?! – кричит Данахью, залепив Рыжей Белке-Дождь звонкую пощечину.
- «И оглянулся я на все дела свои и на труд, которым трудились руки мои, делая их, и вот – все суета сует и томление духа», - ответил Модель-22. - Его тошнит от содеянного, mon ami. Кстати, ужин готов…
Рыжая Белка-Дождь почувствовал себя лучше. Признаться, он любил хорошо поесть.
- Прости меня, - сказал он, и Данахью, конечно, его простила.
Они сели ужинать.
- Зачем тебе нужны эти дурацкие миры, когда у тебя есть я? – спросила Данахью. Она еще немного сердилась на него.
И они говорили только о цветах, о лошадях и кошках, и, конечно, о ярких коралловых рыбах.
И он был усталым и нежным.
И она была ласкова и свежа, как рассвет нового мира.
Стоп.
- Зачем мне нужны эти дурацкие миры, когда у меня есть ты!
И была тихая-тихая музыка.
И был вечер, и было утро – день последний.
|