Хозяйственный Ваня и Таня-кутурук

     Иванчик любит вырезывать из бумаги оленей. Целое бумажное стадо разбрелось по нашему зимовью, а ему все мало. Вернешься вечером с охотничьего путика, не успеешь и чаю толком попить — а он тут как тут, с ножницами:
     — Ну вы-ырежь оленя!
     — Не умею.
     — А тогда нарисуй!
     Я стал рисовать оленя, но получилась лошадь с рогами. Поразмыслив, я зачеркал рога и на оставшуюся лошадь посадил кавалериста.
     — А что у него в руке? Тдняк?
     Таняк — палка, которой погоняют оленя. Я буркнул:
     — Сабля это, — и нарисовал убегающего белогвардейца, который в панике бросил наземь свою винтовку. Это обстоятельство ошеломило Иванчика. Он долго смотрел на рисунок и презрительно сказал:
     — Ружье бросил. Тоже мне охотник!
     Шестилетний Ваня еще не успел узнать, кто такие были белогвлрдейцы, зато знает, то, охотнику не годится быть трусливым.
     Хвастливым - тоже.
     Однажды они с отцом вышли из дому, перешли по молодому октябрьскому льду реку Ын, и в косматом ельнике отец срубил соболиную ловушку, а сын, как мог, ему помогал.
     — Это твоя ловушка, — сказал отец.
     И случилось так, что первый соболь сезона попал именно в эту кулёмку. Отец смеялся:
     — Ты, Иванчик, почин сделал!
     Ваня взял добычу за лапы, встряхнул, подул в мех, как взрослый: какая, мол, подпушка? Был он в эту минуту бледен и молчалив от восторга. Но уже через полчаса вдруг махнул рукой и сказал:
     - Это папкина добыча, а не моя. Это он место выбирал.
     Легкой славой его не обманешь. Сын эвенка, сын охотника хорошо представляет себе, что охота — штука сложная. Уже два года кочует он с родителями по охотничьим угодьям отца.
     Сколько их у него уже было, этих перекочевок!.. Если зима, Ваня едет в нартах сидя в шубе, как в теплой будке. А летом все едут верхом, и Ваня тоже. Сидит в седле, как настоящий охотник.
     А Тане только четвертый год, и ей особое внимание. Ео садят на большого светло-рогого оленя, в седло, покрытое по деревянной пуке узорной резьбой. Седло старинное, в чем ездил мальчиком еще Танин дед. Спереди подвязывают подушку, сзади подушку, по бокам — дощечки, чтбб не упасть. Укутанная В голубое покрывало, Таня ядет торжественно и сонно, ка« восточная принцесса. А соскучившись глядеть на елки и оленьи спины, приказывает:
     — Воды! И печенья!
     Егоза. Обедали полчаса назад — ничего не желала, только вывозила себе щеки взбитым оленьим молоком... Мать, Екатерина Петровна, подъехав, поправляет ей плеток:
     — Подожди, котой. (Котой - значит, дочка), Здесь перевал, воды нет. Скоро речка будет.
     — Тогда чаю!
     — А чай не из воды, что ли? — возмущенно ерзает в седле Иванчик.
     А Танюхе не столько воды нужно, сколько хочется оказаться в центре внимания. Она это обожает. Зимними вечерами в избушке, когда вся семья в сборе — отец упряжь чинит, мать лепешки печет, бабушка шьет унты, — бывают минуты сосредоточенной тишины. И тогда Таня вздыхает по-старушечьи:
     — Ох, беда, беда!
     Нарочно, чтобы все засмеялись. Для этой цели и другие словечки годятся. Например, «ради бога». Что такое «бога» — этого даже Иванчик не знает. «Ради» — тоже непонятно. А вот «радио» — это понятно, это значит «Спидола». И Теня кричит:
     — Не мешайте вы мне, радио бога!

         * * *

     На каникулах приезжают к ним в тайгу старшие братья Миша-чан и Виталка, школьники. Сколько фильмов пересмотрел Виталчв в колхозе! За пять минут он пытается все их пересказать Иванчику:
     — Он поскакал, а они: бах! А он: хлесь! Тынь! Тынь! Тынь!.,
     — А они? - замиряет Ваня.
     — А они тоже — тынь! Тынь!..
     Потрясающе, Таня и Ваня тоже смотрели кино не раз, но куда им до Виталки!
     В остальном же маленькие эвенки не отстают от жизни. У них те же проблемы, что и у их сверстников в городах.
     — Мама, у реактивных самолетов крылья большие? — спрашивает Иванчик. — Если два самолета встретятся, как они разойдутся?
     Таня над мудреными вопросами голову не ломает, решает их сплеча:
     — Макароны в Огодже растут!
     И точка.
     Ваня с удовольствием рассказал бы вам сказку, да разве Таня даст! Она сразу влезет и начнет рассказывать «Колобок». Из всей сказки она помнит только одну фразу «По амбару метен!» — но зато повторяет ее с упоением минут десять, пока даже добродушный пес Серый не начинает в недоумении стучать под нарами хвостом.
     Сказки им мать читает. Есть у них букварь и азбука, и Ваня за зиму выучил все буквы, а заодно освоил сложение до десяти.

         * * *

     Но ничто на свете не интересует их так, как деятельность взрослых.
     В сумерках весь запорошенный снегом, замерзший и усталый возвращается в зимовье отец. Наспех привязывает верхового оленя — и греться, Только дверь откроет — а Таня и Ваня уже кричат:
     — Что убил?
     Если Иван Егорович привез одного соболя, Иванчич скажет: «О!» — если двух: «Хм! Молодец!», — а если пусто, то ничего не смажет: всякое бывает, охота есть охота.
     В хозяйственные дела Иванчик вникает до мелочей. У него всегда можно получить нужную консультацию. Скажем, по «оленьему» вопросу.
     На ночь оленей отпускают пастись, а чтобы они далеко не ушли, на шею им вешают чангай — увесистую палку... И если отпускать оленей приходится мне, я зову на помощь Иванчика.
     — Чурап и без чангая не убежит, — наставляет он меня. — Братишка и Большой тоже, они и так за день устают... Это не Братишка, вот Братишка, тоже с одним рогом. Ты опять не узнал, что ли?.. А это Пуйлалак, У-у, дикошарая! Ей самый тяжелый чангай привяжи... Постой, — кричит он, — а кунгулян?
     Чуть не забыл! Развязываю язычки колокольчиков — «кунгулянов», животные уходят в чащу, звон удаляется.
     Попозже Иванчик выйдет из избушки и слушает. Звон колокольчиков еле доносится из темноты, похожий на отдаленный смех, на безумное бормотание. Но Ванино ухо улавливает: это колокольчик Кочерги, а это — верхового по кличке Экимчан...
     — Вверх по ключу пошли, — докладывает он отцу, войдя в избу.
     Наутро отец идет по ключу и пригоняет оленей. У зимовья суматоха. Животных надо поскорее переловить и привядать, не то опятъ уйдут. Их приманиваю» солью, отец бросает аркан. И всюду коверным чертенком носится Ваня: бочком подбирается к оленю и молниеносно хватает его за уздечку...
     Дверь зимовья день-деньской открывается и закрывается, как дверь вокзала. Будто через нее проходят толпы народа. Но непоседливая эта толпа состоит в основном из Вани и Тани, которая всюду следует за братом, как хвостик. Так ее и прозвали — «кутурук», хвостик.
     За день Ваня успевает натаскать помаленьку дров, покормить собак, исполнить тысячу мелких поручений. Он помогает мять и выколачивать пушнину и обижается, если ему не достанется соболья шкурка для обработки. Однажды он взял узкий, бриткий отцов нож и самостоятельно, по всем правилам снял камус с ноги убитого дикого оленя. Шкурки с соболей и белок он еще ни разу не снимал, но наблюдал, запоминал, как это делается, и укажет на малейшую вашу оплошность:
     — Дефект будет!
     Он заметит, что вы неправильно увязали поклажу на нартах. Он пять раз напомнит, какой олень сегодня не пришел к зимовью. Это не пустое надоедание; плохо увязанная кладь может в дороге потеряться, а олень, которого нет уже вторые сутки, уйдет далеко, и тогда ищи его...
     Кяк дятел выклевывает из дерева личинки короеда, так Ваня, насмешливый и дотошный, выклёвывает, где заметит, личинки лени и небрежности.
     — Не нарах валяться — зачем тогда в тайгу ходить? — говорит отец. Эту житейскую философию сын усвоил, и другая ему неведома.

         * * *

     Отец ремонтирует бензопилу.
     — Иванчик, сходи-ка в палатку, принеси молоток.
     За окном зимовья уже темно. Ваня мнется.
     — Бабая боишься? — усмехается отец.
     — Нет.
     — А кого же? Медведи зимой не ходят, ты же знаешь.
     — Да, а вдруг там, за деревом кто-нибудь стоит!
     — А собаки на что? Собаки бы залаяли!
     Убедительно. Надо идти. Когда тебе седьмой год, то двадцать шагов в темноте среди деревьев... Что там говорить.
     Но через две минуты молоток лежит на столе.

         * * *

     Новая весна. Рыжая весенняя вода мчится по руслу речки, выложенному льдом. Светлый олененок, родившийся вчера, поднимается на невероятно длинные ноги.
     Отец пригнал к палатке оленей.
     — Луча! — кричит Танюха. — Ты сколько оленей поймал?
     Луча — русский. Это я.
     — Двух, — отвечаю.
     — А я — вот сколько! — она показывает три папьца и, довольная, ковыляет к Экимчану, который перестает жевать жвачку. Он не боится её, только изумленно таращит глаза.
     Цоп за уздечку!,. Попался, дуралей,..
     Вот и Танька уже помощница.
     А Иванчику осенью в школу.

          

   

   Произведение публиковалось в:
   "Амурская правда". - 1979, 18 марта