Потаённый ключ
Витим уловил хорошо знакомый звук клацнувшего затвора. И тут же услышал:
- Не оборачиваться, ребята! Ручонки - за голову. Извините, правила такие. Уж не извольте серчать, господа старатели. У всякого свои заботы. А поработали вы, смотрю, хорошо. Достойно поработали...
Витим положил весы и покосился на Влада. Тот замер над рюкзаком.
- Я сказал - руки за голову! - прозвучал хриплый приказ. Волнуется, сука, подумал Витим и медленно поднял руки. А Влад
забузил:
- У меня хондроз, я не могу руки задирать.
Сухо щелкнул выстрел, пуля срикошетила о гальку и с визгом ушла в сторону.
- Джентльмены, состояние вашего здоровья мы обсудим потом. А пока быстро ссыпаем песок в мешочек. Взвешивать не надо, я вам верю. Предупреждаю: шаг влево, шаг вправо...
Ну, бляха, детектива, подумал Витим. Влад оказался прав - мы слишком расслабились в последнее время.
А дружан Ковальский все бузил:
- Пополам делить будем или как?
- Или как, приятель. Вы свое еще возьмете, а у меня времени нет. Я с вами и так на две недели задержался. Так что прошу покорно.
- Ну что, Витим, - сказал Влад, - мы, оказывается, задерживаем джентльмена, так что побыстрее упаковывай наш бывший песок. Выходит, нам ничего не отламывается. Это ж надо - два месяца козе под хвост!
Недаром их предупреждали: поосторожней, мужики, время крутнулось обратно, опять началась стрельба. "Это как?"- наивно поинтересовался было пан Ковальский. "Кверху каком,- оборвал его тогда Витим.- Помолчи, Влад, я потом все объясню".
Значит, и впрямь время крутнулось - одни пашут, другие пасут, а потом, когда работа окончена, приходят с пушкой. Вишь, курва, две недели, говорит, пас. Ну волчара...
Все как-то не верилось,что такое может произойти. Витиму, вообще-то, не хотелось связываться с этой затеей. Еще покойный отец утверждал: этот металл ничего кроме шишек не приносит. Так какого ж хрена согласился? Да ладно, чего крайнего искать, сам не младенчик. Влад подзудил - и все. И спортивный интерес был. Он и сейчас не пропал. На этом ключе песка немеряно. Хотя - и что? Намоешь, и опять какое-нибудь фуфло из тайги выйдет, клацнет затвором.
"Стволы в палатке побросали!"- подумалось с досадой. Как дети, епэрэсэтэ. Когда еще лицензию брали, Гребень предупреждал: места опасные, берите оружие. Взяли - и кинули в палатке. Ну, е... Совсем ты, Горша, поплохел.
С золотишком Егор Витимов знаком с детства. Смальства околачивался у отца в экспедиции, а позднее, пацанами, сами стали мыть. Ну, заработать немного деньжат - и ладно. А вот чутье на "желтую забаву" у него было всегда, - это от отца-золоторазведчика. Тут либо дано, либо нет. Тому же Владу Ковальскому, к примеру, не дано. Но хочется. Когда разрешили стараться одиночкам, Влад аж подпрыгнул:
- Витим! Кому сидим, родной? Ты ж его спинным мозгом чуешь. Погнали, а? Я маньки на лицензию найду.
Деньги Ковальский и впрямь нашел, принес Егору, но тот его послал:
- Я в эти игры не играю. Мне папа не велел.
- Горша, ну разик, а?! Уж больно охота попробовать. Ну Витим...
- Че ты мелешь, пан? С кем разик - с тобой? Так ты ж ни хрена в этом деле не петришь. Это, мальчик, бяка, ее не надо трогать.
Все-таки Влад его уболтал. Пан Ковальский и черта уболтает. Он и вертолетчиков уболтал: наворотил с три короба про кетовую рыбалку, икру и балычок под пиво. Про их долю, естественно, - мол, поделимся. А про доски для бутары - что это вроде для коптилки. Витим очухался от всего этого вранья только в тайге, когда вертолет ушел обратным курсом.
- Все? - зло сказал он Владу. - Нашуршался? Ну ты и бол, пан. Выдающийся бол современности!
- И не говори, Горша, - рассмеялся Ковальский. - Аж самому интересно стало. Слушай, а ты хоть рыбу-то когда сетями ловил?
- Я не спец, предупреждаю. Сам осваивай, а я на подхвате.
- Так мы ж не за этим, а за металлом приехали...
- Не, пан, - отрезал Витим, - мы за рыбой, а металл - так, между делом. Сети они стали ставить где-то через неделю, а сперва Витим шнырял
по округе с лотком и возвращался злой: не мог найти помеченный когда-то им самим ключ.
- Как хреном сдуло, ты посмотри-ка...
- Не психуй, Витим, - успокаивал Ковальский, - куда оно денется? Лесовичок проказничает, пусть потешится.
Ключ Витим и вправду нашел - на третий день. Может, и не тот самый, но пробы были хорошие, даже самородочек грамма на четыре-пять попался. Решили в этом месте мыть, а там - как фарт пойдет. Бутару собрали быстро, - Витим еще дома ее сделал, тут пришлось только сбить. Но Егор все не начинал, будто ждал чего. Ждал он настроения, к себе прислушивался.
Влад тем временем разбирался с сетями. Пан Ковальский был человек хваткий - если за что брался, осваивал надежно, а главное - быстро. Уже на второй день стал "двадцаткой" таскать хариусов. Рыбка царская. С первого улова они ее прямо сырой ели, с солью и перцем.
- Огурчиком пахнет, - урчал довольный Влад.
- Сорок лет ее пробую и никак огурца не унюхаю, - хмыкнул Витим. - Ты особо-то не гони, а то как бы не обделаться.
Под утро Влад и впрямь как ошпаренный выскочил из палатки. А когда вернулся, сказал обиженно:
- Ну и язычок у тебя, Горша, ты его придерживай.
- Заварки хвати ложку, пройдет.
Все бытовые заботы Влад взял на себя - обустроил лагерь, кухова-рил, добывал таежный корм. Время было что надо - конец июля. Уже и грибки первые пошли, и ягоды - смородина, малина, костяника. Жимолость отходила. Дикого лука и чеснока полно. И рыбы сколько влезет. Зверя и птицу Егор трогать запретил: потомство еще не подросло.
В тайге речь Витима странно изменилась, стала просторечней, к исконным корням поближе.
- Витим, у тебя какой-то старообрядческий базар попер, - отметил Ковальский.
- А у тебя уголовный.
- Так тайга расслабляет.
- Тайга подтягивает, паря.
- Это точно. Энергии столько, Витим, откуда что берется! В городе я юркий, но не так.
- В городе, пан, суеты много. А тут ничего лишнего быть не может - природа.
Витимов и Ковальский - старые друзья. Егор, правда, постарше лет на семь. Познакомились в археологической экспедиции, где Витим отбывал практику, а Влад душу грел, историей и археологией увлечен был сильно, хоть и окончил медицинский.
Егор по образованию учитель, три года в деревенской школе отработал, а дальше стал метаться, искать свое место. То у геологов сезон отмотает, то в газете приткнется, то сидит чего-то пишет, пока деньги есть. Единичный философ, как прозвал его Влад. Приклеилось прозвище, когда куваевскую "Территорию" прочитали. Вот тогда и "заболел" Витим розовой чайкой. "Все, - сказал, - пан, пока розовую чайку не увижу, не будет мне покоя". Но пока до чайки своей не добрался.
Один человечек из якутского Заполярья, узнав об этой мечте, сказал Витиму:
- А ты к нам в Чекурдах приезжай, там розовые чайки по мусорным контейнерам промышляют.
И тут же нарвался на кулак Ковальского.
- За что? - опешил тот.
- А на хрен ты ему мечту ломаешь? Ладно, не серчай, а? У меня левая быстрей головы срабатывает...
По утрам Влад быстро готовил завтрак, заваривал крепкий чай и будил Витима. Они не спеша ели.
На третий день Ковальский осторожно спросил:
- Ну че?..
- Хрен через плечо, - буркнул Егор, взял лоток и ушел. - Ковальский пожал плечами и пошел к реке проверять сети. Больше
он Витима не спрашивал: лучше не трогать, будет что - сам скажет. Витим пахал без передыху, прерывался только в обед, наскоро ел и опять уходил.
На пятый день, отобедав, Егор глянул на него:
- Тащи весы, они в рюкзаке, в левой боковушке.
. Ковальский понял - есть!. Мигом принес весы, но когда Витим раскрыл ладонь, на которой лежал грязно-желтый камешек, разочарованно протянул:
- Это оно и есть?..
- Оно, пан, оно. Не впечатляет? Давай взвесим. Раньше мне такие не попадались.
Камень потянул на сто двадцать семь граммов. Витим подбросил его на ладони:
- Ну что, Владислав Юрьевич, начнем мыть?
- Как скажешь, Витим...
- А куда ты его девать будешь?
- И сколько тебе нужно денежек для полного счастья?
- Денежек всегда нужно много, Витим. С ними жить не скушно. А у меня, в отличие от некоторых, семья, как никак три девки.
- И то верно. Значит, начнем. Дадим Родине металл, а твоим девкам денежков. Только смотри, пан, не пищать, - работа тяжелая.
Григорьев с весны запсиховал. Казалось бы, на десятом году уже и причин нет - давно освоился, прижился в зоне, стал своим. Что случилось, он сам ни понять, ни объяснить не мог. Просто осточертело все до блевотины...
Аркадий Григорьев, Кадя, получил двенадцать лет строгого режима за убийство жены. Когда зачитали приговор, у него в голове что-то щелкнуло. Понял, что столько ему не выдержать, и поставил на себе крест.
Кадя вырос на прииске, но после школы подался в Питер, где учились в художественно-графическом училище его братья. Окончил то же училище с отличием, - от бога этот дар у братьев Григорьевых. И женился как бы с отличием: Таисия Муромова была искусствовед, единственная дочка потомственных интеллигентов. Жили у ее родителей, и поначалу вполне хорошо жили. Тесть и теща, перенесшие блокаду, были люди тихие, терпеливые - жизнь так крутнула. А вот Тайка оказалась дамой непредсказуемой и капризной. Поздно ее родили, избаловали.
Пока были кой-какие деньжата, которые подкинули богатенькие северные родители Кади, жизнь текла очень даже сносно, временами и шумновато. Но денежки кончились, и жизнь вмиг потускнела. Зарабатывали мизер, а запросы нешуточные. Началась скука, и стало ясно, что это не для Тайки. Она стала приходить поздно, под хмельком, Кадю с собой не брала. Родители вздыхали, Кадя морщился. Пробовал всерьез поговорить с Тайкой, но она заявила:
- За все нужно платить, миленький, а ты нынче некредитоспособен.
Кадя мрачнел, не знал, что делать. А тут пришло письмо из дому. Мать писала, что на прииске создается старательская артель, перспективы хорошие.
Как всякий приисковый человек, Кадя Григорьев старательское дело знал, и весточка эта пришла вовремя. Попахать, конечно, придется, зато будут хорошие бабки. Сказал Тайке, что, вот решил ехать, а та вдруг попросила: "Возьми меня с собой, Аркаш, а?". Так они и оказались в родном поселке.
В артель было не пробиться, но отец помог, и Кадя встал за монитор в надежде, что появится дополнительный бульдозер. Работали неподалеку от поселка, и на ночь Кадя, когда пахал в первую смену, приезжал домой. Тайка первое время взахлеб рассказывала о своих походах по окрестной тайге, восхищалась природой, людьми, собаками, коровами и лошадьми. Но вскоре все это ей приелось, она стала скучать, а потом так прямо выть от тоски. Хотела уехать домой, в Питер, да Кадя на свою же беду уговорил подождать до конца сезона: мол, получим башли и поедем вместе.
Не дождавшись конца сезона, Тайка вышла "на большой круг", начала пить и трахаться направо и налево. Хорошо хоть родители уехали в отпуск, на юг. Перед отъездом мать попросила: "Уезжайте, Аркаша, оба, добром это не кончится". Как в воду глядела. Вернувшись как-то со смены, Кадя застал пьяную Тайку со своим одноклассником Клепой. Тот успел смыться, получив по челюсти, а жену Кадя долго бил бутылкой - как в бреду, не мог остановиться. Спасти ее не смогли. Так Кадя и загремел на двенадцать лет.
Первое время было - не сказать, как. Удалось как-то вывернуться, когда его хотели "опустить" матерые зеки, но легче от этого не стало. Каждый день избивали. Могли забить насмерть. Ладно Григорьев вовремя сообразил: надо матерых "подсластить". Сделал как-то карандашный портрет пахана. Сходство было поразительное, и зеки купились. Посыпались заказы, Кадю стали освобождать от поденки, достали ему кисти, краски, холст. А когда сделал портрет начальника зоны, жизнь совсем наладилась.
Через некоторое время Кадя успешно овладел парикмахерским делом - классные прически у него получались. Плату брал куревом, продуктами, водкой. Водку Кадя, правда, не пил -менял ее на кофе. Освоил и женские прически, начав с жены начальника отряда, которая работала в зоне. Это сделало его знаменитым. К нему стали приезжать и жены крупного начальства. Прическа "отГриго" считалась шиком. Кадя имел с ними дело только как с клиентками.
- Дурак ты, Аркан, - говорили ему сокамерники. - Трахал бы этих баб, - как сыр в масле бы катался.
Но Кадя на Тайке перегорел, бабы его больше не интересовали. Когда плоть уж сильно донимала, отпрашивался ненадолго и проводил время за зоной, у вольнонаемной врачицы Лидочки Курцман. Та не возражала, но и особого восторга не испытывала. Лидочка была женщиной "с прибабахом". Она недавно освободилась, но в родные места не поехала, устроилась при зоне врачом-терапевтом. Поговаривали, что срок Лидочка получила за наркотики, что и сама в свое время сиживала на игле, что она лесбиянка. Григорьева все это особо не трогало.
Кадя сильно надеялся на амнистию: вел себя исправно, никаких замечаний. Амнистии были, но обходили его. Поначалу он горевал, возмущался. Как-то пожаловался жене начальника зоны. Та усмехнулась:
- Как же мы тут без тебя, Аркаша? Ты не торопись, живи себе. А скушно будет - только скажи/все тебе устроим.
И Кадя понял: сглупил со своим парикмахерством, амнистии ему теперь не видать. А поняв, затосковал. Кончился его лагерный ресурс.
Когда кончается ресурс, начинается беда, в любой зоне это подтвердят. Из этой ситуации только два выхода - в петлю либо в побег. Кадя выбрал второе.
Свалить из зоны ему было просто - на денек-другой его отпускали по первой просьбе. Он признался Лидочке (знал, что она не продаст), дал ей денег, попросил купить продуктов, а еще - карабин и с десяток патронных обойм у заезжего прапора. Прапор был лихой, за водяру мог и БТР отдать. Лидочка все сделала и, прощаясь рано утром, вздохнула:
- Блаженный ты, Аркашка. Ну да иди с Богом.
И Кадя пошел.
Пахали и впрямь тяжело. Черновая работа легла на узкие плечи пана Ковальского. Он таскал породу, высыпал ее на бутару, носил воду, а Витим промывал. Предлагал меняться, но Влад отказывался:
- Не, Горша, если я промывать буду, оно пропадет.
Металл шел хороший, пахать бы да пахать, но на четвертый день
Влад сломался. Витим посмотрел на его руки - волдырь на волдыре, хоть и работал в верхонках. Порылся в рюкзаке, достал баночку с барсучьим салом. Срезал Владу волдыри, обработал йодом, а когда подсохло, смазал жиром из баночки.
- Ну вот, через пару дней твои грабли будут как новые. Не торопись, пан, попинай балду, я пока сам с лотком поиграюсь.
Отдыхать было славно, но непривычно. Влад маялся, крутился по табору, собирал сушняк для костра, щипал дикий лук и чеснок.
Витим тем временем работал за двоих. Но это было ему не в тягость. Он не любил металл, зато любил связанную с ним работу. К вечеру, пока еще было светло, ртутью собирал драгоценный песок, выпаривал в маленьком совке, ссыпал в мешочек, взвешивал. За четыре дня они намыли почти триста граммов. Вадим суеверно ежился, - здорово прет, не зря батя говорил, что здесь его немеряно. Отец опасался этого места. Еще студентом Витим предложил ему сбить команду и поработать здесь. Но тогда частные экспедиции были строго-настрого запрещены. Отец сказал хмуро:
- Не тешь беса, парень. Не жили богато, не хрен и начинать. Успокойся.
И Витим успокоился. Только иногда на сплавах, просто из спортивного интереса, брал пробы в особо интересных местах. Промывал в чашке, смотрел и тут же выплескивал в реку. И вот нарушил-таки отцовскую заповедь. Правда, "дикарям" теперь работать разрешалось. Раньше старателей-одиночек государство гнобило, а теперь словно отмахнулось от них, - ладно, работайте, добывайте Родине драгметалл.
Руки у Влада и впрямь зажили быстро. На третий день он вкалывал так, что Витиму приходилось тормозить:
- Не гони, пан, опять кожу порвешь.
Ковальский только усмехался. Таким яростным в работе Витим его
еще не видел. Когда дневная промывка поперла за триста граммов, Витим объявил:
- Делаем дневку, пан!
Владтрижды гаркнул "Ура!" и пошел со спиннингом нареку, пообещав, что ужин будет царский.
Витим неторопливо стирал свое походное шмутье, когда до него донеслось:
- Горша, тащи ствол!
Он понял, что пан "сел на крупняка" - посадил на крючок крупную рыбу и не может с ней справиться. Быстро нырнул в палатку, схватил дробовик, зарядил один ствол картечью, другой пулей и метнулся к Владу. Тот спокойно подергивал пальцем леску. У рыбаков это называется "щипать струну". Этот прием используется, когда рыба велика и ее трудно взять. Медленно пощипываешь леску и ждешь. Рыба не выдерживает вибрации и, устав, всплывает вверх брюхом.
Ковальский покосился на Витима:
- Не желает, курвец!..
- Подтягивай, я ему впендюрю по башке.
- Сам впендюрю. Давай ружжо и вали себе.
Витим взвел курки и осторожно опустил ружье на косу около Влада.
Ковальский стал подтягивать рыбу, а когда на миг мелькнула голова, подхватил централку, другой рукой продолжая пощипывать леску. Рыба была совсем рядом, но не всплывала. Минуты медленно текли. Ствол ружья закачался из стороны в сторону, - устал пан.
Витим хотел уже было подойти и помочь ему, но тут грохнул выстрел, и все заволокло дымом. "Надо же, дымным зарядил, ек-комарок!" -с досадой подумал Витим. А когда дым рассеялся, увидел, что Влад валяется на берегу, в руке у него по-прежнему зажат спиннинг, в стороне -ружье, а у берега колышется на воде безголовый таймень.
- Красивая работа, - хмыкнул Витим.
- У красивых людей все красиво, -.заулыбался Влад.
Ужин и впрямь получился царский - тайменья уха и жаркое, таежная собируха из тушенки, вермишели, дикого лука и чеснока, тушеные грибы, компот из дикой смородины. По такому случаю достали заветную флягу со спиртом. Влад поднял кружку.
- Скажу слово. Давно знаю тебя, Горша, ценю наши отношения...
- Понесло...
- Заткнись, а? Так вот, я глубоко признателен вам, сударь, за эту экспедицию. Неважно, станем мы богатыми или нет, хотя все равно не станем, важно,что я многому научился здесь, благодаря тебе, старый башмак... Ответный тост не требуется, поехали.
Они дружно "хукнули" в сторону и залпом выпили. Уха была - что надо. Витим мычал от удовольствия. За спиной попискивали редкие комары, ухнул неподалеку козел. Влад плеснул еще немного в кружки:
- Когда планируешь финиш, Горша?
- Не знаю. Когда доберемся до намеченной цифры. Ковальский не стал уточнять, - Витим сам скажет, когда наступит
время. С ним было надежно и спокойно.
- Пан, спасибо тебе за доброе слова. Мы вместе - и это хорошо. Но видит Бог, как ты осточертел мне за двадцать лет, кусок недожаренной вороны.
Они чокнулись кружками и улыбнулись.
На железку Григорьеву путь был закрыт, тем более в аэропорты. До Питера восемь тысяч километров, и добраться туда он мог только автостопом, но сперва надо было пробраться тайгой до основной трассы.
Кадя тайги не боялся, вырос в ней. Лидочка Курцман достала ему все необходимое, даже плащ химзащиты, который очень пригодится в дожди. Еще пуховый спальник и большой кусок полиэтилена. Кадя все больше шел ночью, днем отсыпался в глухих местах. Первую неделю даже огонь не решался разжигать. Питался консервами и галетами. Иногда ловил пескарей и хариусов, ел их сырыми. Все бы ничего, но сильно хотелось кофе - привык. В рюкзаке его было в достатке. Через неделю не выдержал и развел маленький костерок. Напившись всласть кофейку, на пару дней успокоился. Шел он сноровисто, изредка сверяя маршрут по компасу. Да у него и в голове был незримый компас, действовал безотказно.
Далеких планов Кадя не держал. Главное - добраться до Питера, там есть где затеряться. Деньжат на первое время хватит, а про черный день было немного заветного песочка и несколько камешков - перед смертью подарил старик Землянцев: "Возьми, Кадя, ты молодой и хваткий, тебе сгодится. А напоследок постриги меня под полубокс, как в мою юность носили, да чифирку спроворь." Ночью он умер. Мешочек из плотной ткани Кадя надежно спрятал.
Когда было сухо, Кадя шел в легких кроссовках, а в дождь переобувался в болотники. В сырые дни перед сном выпивал немного спирта, чтоб не простудиться. Промашки в его ситуации были недопустимы. Дважды попадались зимовья, но он их обходил. На третью неделю кончились консервы и галеты. Была мука, но печь лепешки Григорьев боялся. Стрелять тоже было опасно. Рыба вскоре осточертела до рвоты. От наскоро обжаренных грибов запоносил. Стало одолевать раздражение, и он прицыкнул на себя: "Завяжи шнурки, воша!"
В дождливый день развел под большой коряжиной костер, нажарил впрок лепешек, отварил побольше грибов, поймал силками двух ряб-цов, удачно пришиб булыжником зазевавшегося глухаря, поджарил. И потом почти две недели шел без проволочек, понемногу съедая приготовленную пищу.
Наконец добрался до нужной реки, собрался пройти по перекату, благо вода небольшая была, как вдруг услышал стук - кто-то работал топором. Сразу прошибло потом. Кто здесь?.. Что делает в такой глухомани?.. Один, двое, сколько?..
Догадался: старатели. Слыхал в зоне, что разрешили работать дикарям. А что если... Тогда можно было бы в Питере достать паспорт и перебраться в Финляндию, а там... Тихим ужом подобрался, выглянул. Точно, дикари. Двое. Работают на бутаре. Ловко работают, - похоже, давно уже. Подобрался поближе, засел в плотном кустарнике, наблюдал. Ближе к вечеру мужик постарше выжег добытый за день песок, ссыпал в плотный уже мешочек. Солидно намыли, оценил Григорьев. Значит, фартовое место.
Что-то обеспокоило Кадю, когда он разглядывал старшего. Вроде незнакомый, тогда что?.. Отошел подальше, решил: пусть попашут еще, торопиться некуда. Костер больше не разжигал, нашел небольшое озерцо, ловил гольянов и ел сырьем. Смородину собирал, сыроежки. Мутило...
Еще неделю, подумал Витим, ссыпая песок в мешочек. Неделю - и надо ставить точку. Жадность - она и в Африке жадность... Добью сам лотком, а Влад пускай рыбой занимается. Кета пошла, а бочки пустые. Возни много, особенно с икрой. Вертак придет через десять дней, успеем. Поиграем в удачную рыбалку - летуны поверят.
Обернулся к Ковальскому, готовившему у костра ужин:
- Пан, завтра займешься рыбой, пора.
С утра, слегка перекусив, Егор собрал нехитрый скарб - саперную лопатку, лоток, чашку. Взял большую кружку, чай, сахар.
- С сетями один потянешь?
- Все вэл, начальник, не беспокойся. Лодку я подклеил, так что без проблем. Далеко пойдешь?
- Да пройдусь тут...
- Ствол возьми, мало ли.
Витим надел на плечо одностволку и двинулся вверх по ключу. Он не сомневался в удаче, не просто чувствовал, а точно знал: промаха не будет. Он любил такое состояние в себе - знать. Так случалось не всегда, была масса неудач, маленьких и побольше. А сейчас вот - железная уверенность, знание. Такое ощущение,что кто-то ведет его в таких случаях. Судьба, добрый ангел, дьявол - неважно.
Поэтому и не удивился особо, когда наткнулся в ручье на небольшую кучку желтых камешков. Улыбнулся и пересчитал - семь. Самый большой - граммов на шестьдесят-семьдесят. Даже подбирать не стал, решил, что прихватит на обратном пути. Работал азартно, но неторопливо. Давал отдых спине и рукам, грел их у костра - вода в ключе была ледяная.
Как-то, соскребая промытый песок из лотка в чашку, вдруг почувствовал, будто кто-то смотрит. Обернулся - неужели пан? Но никого не было. Витим продолжал работать, но неприятный осадок остался. Он цыкнул на себя: без соплей! - и наполнил лоток. Решил: если учесть те камешки, сроки сокращаются наполовину.
Пан Ковальский делал второй заход. С первой сетью намучился из- ,' рядно: одному было неловко. Все же поставил "сороковку". Вторую сеть воткнул за перекатом, ближе к улову. Влад мало что соображал в рыбалке сетями, ставил наобум - авось повезет. Везло, как в детских прибаутках, - дуракам везет. Не успел вернуться к табору, как первая сеть уже задвигалась. Он выпутывал рыбу, глушил ее обухом топорика и бросал на дно маленькой резиновой лодки. На семнадцатой рыбине остановился, поняв, что лодке больше не потянуть. Понял и другое: рыба поперла. Набить бочки будет не проблема, а вот как успеть обрабо тать?
Первую партию, рыбы он кое-как доволок до табора. Слава Богу, бочки были готовы: Ковальский выжег их, когда подлечивал руки. Он разделал тушки, осторожно вытащил пленки с икрой. Самок было девять. Разделав и промыв рыбу, пересыпал ее солью и уложил в бочку. Потом на небольшом самодельном грохоте обработал икру. Отварил тузлук, остудил его в реке и положил туда икру. Посмотрев на часы, присвистнул: на первую партию ушло почти четыре часа! Придется как-то ускорять обработку.
Второй заход на ту же сетку его просто ошеломил: сетка играла, как живая. Ковальский быстро двинул лодку от берега. Он вытащил из сет- У ки сорок три кетины - из них двадцать одну самку! "Очко! Везуха!" Обрабатывал тут же на берегу. Разделывал уже сноровистее, икру складывал отдельно. Перенес в два приема, засолил, уложил икру в тузлук. Сил больше не было, и уже вечерело, надо заниматься ужином. Надолго ли его хватит при таком темпе?..
Витим вернулся, когда солнце уже завалилось за сопку. Бросил рюкзак, положил ружье. .
- Ну что, рыбак, совсем выжатый?
- Есть немного, Горша. Рыба дурняком прет, даже страшно. А как у тебя?
- Примерно так же.
Они молча поужинали. Витим одобрил:
- Вкуснотища. А столько икры я враз никогда не ел. Спасибо, пан, за праздник живота.
- Ладно, укладывайся, Витим, а я переложу икру в марлю и тоже завалюсь. Спина совсем немая.
Утром Витим поднялся первым, приготовил завтрак, заварил крепкого чаю. Решил остаться, помочь Владу. С песком успеется, осталось немного, всего на пару дней. Ковальский было заерепенился:
- Витим, я сам управлюсь. Еще день - и наберу форму, а там вторая дыхалка откроется.
- Вот откроется - тогда и пойду на ключ.
Вдвоем было гораздо сподручнее. До обеда сняли без малого сто ке-тин с обеих сетей. Влад разделывал, Витим носил к бочкам и солил. Обрабатывая икру и рыбу, подумал: "А какого хрена мы носим оттуда сюда? Куда проще было перекатить бочки поближе к сеткам". Первая бочка была уже неподъемной, вторую он таки перекатил. Ковальский покрутил пальцем у виска, - мол, как же я сразу не допер...
- Потом бидон с икрой перетащим и соль, - сказал Витим.
- Кладезь мудрости твой шарабан, о учитель! За день они почти заполнили первую бочку.
Кадя наблюдал за старателями вторую неделю. Это были хваткие мужики, все успевали. Один занимался металлом, другой рыбой, потом оба вдарили по рыбе, и Кадя задумался: то ли с песком непруха, то ли его уже в достатке и они решили плотно упаковаться рыбой и икрой. Но ничего делать не стал, решил еще подождать. Костерок он приноровился разжигать на короткое время в первой половине ночи, когда старатели крепко спали. Он знал, что крепко, потому что видел, как они пашут.Эти люди вызывали в нем уважение.
Иногда ему хотелось выйти и поздороваться, просто поговорить, сказать, - мол, классно работаете, парни, приятно смотреть на вас, самому охота повкалывать в вашей команде. А еще ему захотелось посидеть рядом с ними и написать их на холсте...
Григорьев сам умел работать и уважал людей работящих. Это в Питере он малость расклеился в полубогемном мирке искусства. Там все было пропитано необязательностью, и поначалу это тяготило. Потом, правда, втянулся, стал таким же необязательно-ленивым, расхристанным. Как и Тайка... Но приехав в поселок, Кадя словно очнулся от долгого сна, ожил, зашевелился, в артели работал азартно. Если б не Тайкины заморочки... Да что уж теперь. Знать, так ему на роду написано.
А что дальше? Он неслышно кружил по полянке. Что дальше? С каж-. дым днем намеченный план все меньше привлекал его. Он видел цену труда этих людей и понимал, что его мысли не просто грешны, они бессовестны, бесчеловечны. Но через минуту Кадя взвинчивался и мысленно кричал: "Да какого хрена мне до них! У каждого свои проблемы. Мне иначе не выкарабкаться. Бог простит, он все прощает...".
Ночью жарил лепешки, наедался, отпивался кофейком и успокаивался. Днем долго спал, а потом неотрывно наблюдал за старателями.
С каждым днем он все лучше узнавал их, и они все больше ему нравились. Юркий - крепко сбитый мужик среднего роста - весь день крутился как заводной, все время что-то делал и при этом насвистывал одну и ту же мелодию, что-то из негритянских блюзов. А другой - Бугор - был нетороплив и основателен. Кадя быстро понял,что в металле Бугор "держит верх". Это подтвердилось, когда Бугор стал один работать лотком. Все чаще Григорьев ловил себя на мысли, что откуда-то знает его, но вспомнить не мог. Знакомы были и походка, и фигура, но заросшее рыжеватой полуседой бородой лицо не припоминалось.
Вечером Ковальский объявил:
- С рыбой и икрой финиш, Витим.
- Значит, будем закругляться, пан. С металлом тоже точка. Вертак придет послезавтра, если твои ребята не подведут.
- Не должны. Игнат - парень надежный, опять же летуны знают, что им отломится из нашей рыбки.
- Вот и славно. Завтра упаковываемся.
- Витим, а что дальше?
- Твои проблемы, Влад. На цивиле меня это не колышет. Как скажешь, так и будет.
- Горша, а что ты станешь делать с деньгами?
- Заткнись, пан! Где ты видишь деньги? Сперва выберись отсюда.
- Прости, Витим, я, как всегда, бегу впереди себя...
- Бог простит. Тебя уже не переделать. Давай вытаскивай фляжку, заслужили.
Ковальский накрыл ужин на куске полиэтилена, достал флягу, плеснул в кружки.
- Твое слово, Горша.
- Что сказать, пан... Поработали славно, я тебе признателен, что затащил меня сюда. Да и ты стал совсем таежным парнем, рад за тебя. Ты узнал металл и цену, которой он достается. Ты стал выдающимся браконьером и меня научил этому законовредному делу. За два месяца мы ни разу не тяв-кнулись - это очень важно. О чем тут еще говорить? За тебя, Влад!
И снова был царский ужин - уха из хариусов и налима, жареная кета, добрая чашка икры, тушеные грибы, лук, чеснок, кисловатый ревень на любителя, компот из смородины, на десерт лесная малина. Ели вовсю, наслаждаясь таежными дарами, Витим, как всегда, причмокивал, мычал и закатывал глаза. Пан Ковальский смотрел на друга и жмурился от удовольствия.
Кадя проснулся ближе к обеду, умылся в озерце, допил остатки кофе, съел лепешку и неторопливо пошел на "наблюдательный пункт". Окинув беглым взглядом табор, понял, что мужики сворачиваются: сети развешены между деревьями, бутара разобрана, вещи постираны, спальники вывернуты.
Кадя заволновался - что делать? "Спокойно, без психа!"- приказал он себе. Сложил шмутье, упаковал спальник, завязал рюкзак, поправил его на спине. Все, теперь вперед.
Подойдя ближе, увидел, что Бугор неторопливо взвешивает песок. "Самое время!". До табора было метров восемь-десять, но они показались ему километром. Кадя ступал осторожно, бесшумно. По спине и лицу катился обильный пот. Выручал радиоприемник, включенный Владом на полную громкость, - почти не было слышно, как похрустывает галечник. Когда осталось метра три, Григорьев передернул затвор...
...Мешочек лежал рядом с Бугром. По команде Кади тот пересыпал остатки песка в мешочек, завязал его и опустил на землю.
- Бросайте сюда, уважаемый.
Витим лихорадочно вспоминал, где он слышал этот тонкий, с ехидцей голос? "Ты Должен знать этого человека, Витим. Обернись, посмотри!". Команда бросать раздалась вовремя. Взяв мешочек, Витим обернулся...
Перед ним стоял его земляк и школьный приятель Кадя Григорьев. Только взрослый и совсем седой...
- Опусти пушку, Кадя,- спокойно и отчетливо сказал Витим. - Ты лучше смотришься с теннисной ракеткой, Пострел, - это было школьное прозвище чемпиона по настольному теннису Кади Григорьева.
- Витим?.. - жалобно протянул Кадя. - Витим, так это ты... А я все никак не мог вспомнить...
Он опустил карабин на камни и шагнул к Егору.
Произведение публиковалось в:
"Приамурье–1997": литературно-художественный альманах. – Благовещенск, 1997