Чаяния бизнес-леди
30 декабря Марина Юрьевна Федотова стала миллионершей. Долларовой. С этим событием её поздравил главбух. Он позвонил утром и попросил аудиенции: «Марь Юрьна, зайду?» Федотова поморщилась: понедельник... с утра... или случилось что... «Случилось што, Паш?» Павел Борисович как-то странно-радостно хрюкнул: «Ой, случилось, матушка, ой, случилось!»
Главбух вошёл, поправил галстук, откашлялся и торжественным голосом заявил: «Как и ожидалось, уважаемая Марина Юрьевна, на вашем личном счёте, на том самом — неприкасаемом, на сегодняшний день скопилась сумма в один миллион долларов. Вы просили сообщить, когда это произойдёт, что я и делаю и от души поздравляю».
У владелицы сети магазинов и салонов красоты, уверенно процветающей бизнес-вумеи Марины Федотовой, и впрямь был такой счёт — на чёрный день. На него исправно поступали определённые суммы и капали проценты. Однажды она сказала своему главбуху и доверенному человеку Павлу Стручкову: «Проследи, Паш, и сообщи, когда на этом счёте миллион баксов появится. Как только это произойдёт, сразу отойду от дел. Буду, конечно, рулить, но символически».
Марина Федотова была богатой и одновременно очень бедной женщиной. Вернее, несчастной. У неё не было семьи. Мужа-кобеля она давно выгнала, а детей не родила. Не могла она родить, потому, как в молодости сделала аборт и закупорила трубы. Родители уже ушли в мир иной, а в прошлом году трагически в авиакатастрофе погиб брат и его семья — жена и двое детей. Больше никого у неё не было. Никого на всём белом Свете.
Была у Марины мечта — обзавестись ребёнком. Взять из дома малютки или из детдома. Маленькое чадо, совсем маленькое, такое, чтобы через пару лет, это чадо, глядя на Марину, совершенно определённо знало — вот его мама. Периодически она об этом думала и пыталась порой облекать мысли в конкретные сроки и действия. Даже консультировалась и получала успокаивающую информацию: вам — вполне возможно, только... Что только? А то, что нормальные люди своих детей не бросают, отвечали ей специалисты. Взять-то возьмёте, а вот что дальше будет, что за гены и во что это может со временем выплеснуться... Отрицательных примеров предостаточно, причём превалируют именно отрицательные. Так ей говорили специалисты.
А тут ещё всегдашний ворох проблем, бизнес требует постоянного внимания и жёсткого контроля. Домой приезжала уже ближе к полуночи. До ребёнка ль...
Однажды, вернувшись домой после дневных заморочек, проглотив кое-как котлету трёхдневной давности, села в кресло и заревела белугой. Ну, что за жизнь, а? Всё бегом, бегом, всё дела, всё деньги, а кому они нужны, эти дела и деньги, в гроб их с собой складывать, что ли? Жить-то — когда? О душе-то — когда? В отпуске уже сто лет не была, мужика уже сто лет не имела, прости господи за грешные мысли. Нынче в июне вырвалась на неделю в Хорватию с целью оторваться по полной и что? Ни разу даже из номера не вышла, всю неделю проспала. Просыпалась только, когда еду приносили да по нужде. Какие там мужики, прости господи...
И тогда, в тот печально невыносимый вечер, наревевшись, решила: всё, как появится на «чёрном» счёте заветная сумма — все дела к чёртовой матери, пусть Паша занимается, а если вильнёт в сторону и воровать начнёт — на куски его, болезного.
Тут-то вскоре и появился Паша со своим «торжественным заявлением». Не обрадовала Марию эта весть, честно сказать. Сразу возникла мысль, а что дальше? Ну, не выйду завтра на работу и что? Делать-то что? Балду пинать? Ну, пару дней можно, а потом башка в работу вернётся, и что? Не привыкла её аналитическая головушка к нормальной жизни, к нормальной человеческой размеренной жизни.
Но при всём том из кабинета своего Федотова вышла, прошла к главбуху и сказала: «Всё, Пашуля, я в завязке. Мои условия помнишь, надумаешь мудрить — зарою, ты меня знаешь, разлюбезный Пал Борисыч. Неделю буду дома, документы на подпись в пятницу привезёшь. Спрашивать кто станет — приболела».
Приехав домой (в 10.30 дня — жуть-то какая!!!), позвонила своей единственной подруге Светке: «Малыш, работу срочно бросай, и ко мне, пить сегодня будем по-тяжёлой. Мужа предупреди, скажи, мол, у Мани крыша отъехала, пусть сегодня не ждёт». Светка перепугалась не на шутку и начала что-то лепетать, но не забыла при этом сказать своё сокровенно-обычное: «Дура ты, Федот, доработалась, а я тебя предупреждала. Щас подъеду, только начальство предупрежу». Марина хмыкнула: «Предупреждай, начальство на проводе». Светлана Малышева руководила сетью салонов красоты госпожи Федотовой. Светка выматерилась: «Ну, ё... Точно надо нажраться, с тобой тоже дурой полной стала, леди».
Примчавшись, Светка с тревогой посмотрела на подругу-начальство и спросила: «И чё?» Федотова махнула рукой: «Хрен через плечо, подруга. Гуляем!»
Пили крепко. Так напились, что песни стали петь (да что там петь — орать!) и плясать. А потом стриптизёров заказали. Вот времена наступили, а? Любой каприз за ваши бабки. Стри-пачи прибыли, а увидев пьяных тёток, заволновались, и один сказал: «Значит так. Мы раздеваться готовы, но трахаться не будем». Услышав это, «тётки» согнулись от хохота, а чуть приостыв, отпустили мальцов с миром, оплатив их испуг ударным гонораром. Марина денег не жалела. Проводив стрипачей, она рухнула на ковёр и тут лее заснула сном мертвецким — хорошим, крепким сном. И очень полезным. Светка в свою очередь рухнула рядом, но при этом не забыла поставить рядом графин с водой, и пробормотала напоследок: «Пить так пить, — сказал котёнок, — когда несли его топить».
Утром в квартире миллионерши Федотовой раздавался вселенский стон. Болели подруги сильно, а встать не могли. Слава Богу, к обеду приехал муж Светки, и, слава господину Случаю, дверь входная была открыта (вечером, а скорее, глубокой ночью, подружки выползали на выгул, а, вернувшись, дверь закрыть забыли), и он, Геша Малышев, знаменитый в этих местах адвокат, женщин этих, ушедших в странный загул, считай, спас. Метнулся кабанчиком в магазин и притащил всякой толковой жидкости: минеральной воды, соков, коньяка, водки, а к ним лимон и банку солёных огурчиков по прозванию корнишоны. Отпаивал их и беззлобно матерился: «Алкоголички сраные, туда же, матерь вашу...»
На третий день Марина Юрьевна кое-как пришла в себя, подписала деловые бумаги, которые привёз на дом верный Паша и сказала-приказала: «Завтра ещё в городе буду, так что оцени ситуацию и к вечеру подъезжай с докладом и бумагами. Послезавтра исчезну на неделю. Куда — пока не решила. С богом, Паша».
На самом-то деле всё она решила. И не в пользу Европы или там Бали с Вьетнамом, а в пользу своего родного городка — столицы Смоленской области. Туда — в Смоленск, на родительские могилы взглянуть, кого-никого из оставшихся там одноклассников поприветствовать, а главное — в тамошний детдом попасть. А вдруг...
И сделала, всё, как планировала (любила бизнес-леди М.Ю. Федотова порядок во всём и чёткое планирование): и могилы посетила, и одноклассникам собирушку устроила в уютном ресторанчике. А вот в детском доме по её схеме не получилось. Во-первых, она ещё на крыльце наткнулась на однокурсницу Верку Горькавую, узнала её, приобняла душевно, а потом настороженно спросила: «Ты чё здесь, Верунчик?» Во-вторых, оказалось, что «Верунчик» (кстати, вечная троечница в их группе) ни много ни мало — директор этого детдома. Как по направлению сюда попала, так и работает уже двадцать с лишним лет. «С воспитателей начинала, а теперь вот..,», — как-то совсем без радости и гордости подытожила Вера Константиновна.
Почему так, без должного удовлетворения, Федотова быстро поняла: нищета и запустение царили здесь. Чистенько вроде, дети опрятные, но грусть-печаль во всём, в том числе и в глазах детских, не по возрасту серьёзных.
— Как вижу, с деньгами у тебя тут совсем туго, Вера?
— Туго — не то слово, Мариш. Беда. Детишки не доедают. Я уж и так, и эдак... а чё толку. Нам — в последнюю очередь. А ведь детдом, Мариш... Казалось бы, в первую очередь... Как при Советах было. Нет...
Деловая женщина Федотова без обиняков рубанула: «Обижайся, не обижайся, но всё дело в тебе лично, Вера Константиновна. Растяпа ты, Горькавая, отсюда и все проблемы». Вера опустила голову: «Это понятно, только на моё место никто не торопится, Марина, а я бросить детей не могу».
Везде прошли, всё посмотрели, а на кухне Марина Сергеевна притормозила, походила, кругом позаглядывала, на повара, дородную женщину с глазами-щёлками особенно засмотрелась и сказала жёстко: «Ты её гони, Горькавая, тащит эта баба, сразу видно». Но тут же осеклась, одёрнула себя мысленно: «Цыть, Федот. Раскудахталась, перья распустила. Тут свои заморочки, и пусть Верка сама в этом вертится. Знать, ей так удобно — сиротинушкой прикидываться. Но по мне бы — на дух не подпустила б к детям таких исполнителей. Сама ведь наверняка заодно с поварихой тащит».
Уходя, сказала: «Завтра приду, подумаем вместе, что можно сделать. А вообще-то, Вер Констинна, я сюда по другому делу пришла, по очень сложному — ребёнка хочу усыновить. Ты помысли, а я в долгу не останусь...»
Задержалась Федотова в родном городе основательно. Паша дважды приезжал в Смоленск с кипой документов на подпись и поскуливал: «Марь Юрьна, надо бы возвращаться, дел накопилось». Она отмахивалась: «Дела у прокурора, Паня, а у нас — так себе, делишки. Не придумывай сложности и не ной, а то премию забуду выписать лично тебе».
Паша уезжал, а Федотова продолжала терпеливо обивать пороги городской администрации, пытаясь добиться хоть малых льгот или каких-то денег для детдома. Ей не отказывали, но и не делали ничего. Классика чиновничьего жанра. Никогда не надо отказывать, никогда! Надо выслушать, вникнуть в ситуацию, а потом просто тянуть резину — «Ваш вопрос на контроле. Ждите». И Марина ждала, не желая входить в крайности. Она деликатно ждала до тех пор, пока в Смоленске не появились супруги Малышевы, и Геша удивлённо спросил: «Ты чё, Федот, с дуба рухнула?! Ты ли это, Маня? Тебя ж за дуру держат и в ладоши хлопают».
И тогда Марина психанула и разнесла на запчасти мэра города. Она вошла в приёмную — бизнес-леди в великолепном деловом костюме — строго повела бровью, и уже в следующее мгновение сидела напротив главы администрации города.
Назавтра в детдоме работала комиссия, а ещё через день это учреждение поставили на дополнительное довольствие. Горькавая плакала от счастья, а Марина печально гладила головёнку пятилетней Лизы Селезнёвой, мгновенно признавшей «тётю Мару» своей личной мамой. Она так и сказала своим товаркам: «Тётя Мара — моя личная мама, вот!»
Забрав Лизу, Марина Федотова с горечью осознала, что проблем этого детдома не решила ни на сантиметр, и осталась здесь. Навсегда. Наверно.
А верный паж Паша по-прежнему приезжает в Смоленск с увесистой папкой документов на подпись...
Произведение публиковалось в:
"Друг мой Иисус", повести, рассказы. Благовещенск, Амурский пресс-клуб, 2017