Почти советский митинг
Случилось это в феврале 2012 года, аккурат перед президентскими выборами 4 марта. Новоявленный пенсионер Анатолий Степанович Андреев готовил ужин в ожидании жены. Супруга - Алла Кирилловна - пришла с работы и сообщила не без раздражения, но и не без сарказма: «Представляешь, Андреев, нас в субботу на митинг загоняют». Как на митинг, какой митинг, двенадцатый год двадцать первого века! «А вот так! Митинг в поддержку будущего президента». Да ну! Единороссы, что ли загоняют?! Так не по правилам. Ты не член этой партии, так что забей на это дело и не ходи. «Какой ты умный, Андреев! Начальство велело, из министерства квоту на двадцать человек спустили. Всех заведующих отделами обязали».
Андреев аж зажмурился от удовольствия: как в старые совковые времена! Ах, как душевно!
- И что же, ты пойдёшь?
- Ну а как ты думаешь?! Мне лишних забот не нужно. Пойду, не растаю и не прокисну. А вообще-то, это полный копец. Представляешь, Андреев? Совок вернулся, што ли? Колонны, на трибуне выступающие.
- И что, прям на площади?
- Именно! Представляешь?
- А в вашу колонну можно?
- Да запросто. С тобой веселее. Коньяку возьмем, бутербродики спроворим...
- А транспаранты будут?
- Какие транспаранты, Андреев!
- А жаль...
- Что жаль? - насторожилась жена. - Ты о чем это, старый диссидент, што это в твоей башке зашевелилось?
- Да так. А митинг - это забавно. У меня и речевка сразу родилась. Зацени: главный наш единоросс - Вася Пупкин - членовоз!
Жена улыбчиво хмыкнула, оценила, но тут же охнула и одёрнула: «Только попробуй!» Занятного парня Толю Андреева она знала сто лет и все его причуды с первого всхлипа ощущала. И сейчас, почувствовав неладное, Алла Кирилловна менторским тоном приказала: «Дома будешь сидеть, никаких митингов!» Андреев вроде бы опечалился, но как-то лукаво это у него вышло, с хитрым прищуром, что очень насторожило супругу. Она метнула еще парочку молний: «Степаныч, ты меня знаешь! Андреев, я не шучу!» Но именно потому, именно от знания этого затревожилась Алла Кирилловна не на шутку. Вдруг поняла она, что авантюрный механизм внутри Андреева уже заработал и его ничем не остановить.
- Толяшик, - решила супруга сменить тактику. - Толя-шик, надега моя и опора, я тебя прошу. И на фиг я тебе про этот митинг сказала! Дурында была, дурындой и сдохну.
- Прошу всуе мою жену не поминать, тем более не оскорблять.
- Андреев, ну пожалуйста, а? Не рой своей бабе могилу, коленопреклонно прошу.
- Та шо вы такое говорите, дамочка, у нас и в мыслях-то ничегошеньки...
Андреев задурковал. Это старт. Это клиника, и сие не лечится. Лекарств нет, вариантов тоже. Алла Кирилловна тяжко вздохнула, молча встала из-за стола и траурно прошествовала в спальню. Удобно устроившись на кровати, включив любимый канал «Культура», она тихо резюмировала: «Кончилась скушная жизнь».
Утром Андреев уже обзванивал своих друзей-приятелей. «Вавилыч, веришь - нет, в субботу на площади такое раз-влекалово сотворится...» За пятнадцать минут он обзвонил всех «соратников» по партии похренистов и они взвыли от восторга. Степаныч! Ты че! Прем клином!
Партию похренистов Андреев с Вавиловым создали ещё в 1985 году, когда в воздухе повисла тяжкая угроза развала СССР. Как только началась Великая Перестройка, дальновидный Андреев сказал другу: «Все, Вавилыч, конец державе, попомни мои слова. Недалек тот час, когда КПСС навернется. Так что, теперь придется самим выкручиваться, все по хрену». Вавилов усмехнулся: «По хрену, так по хрену. Значит, создадим свою партию - Выдающиеся Похренисты Современности - и будем жить дальше».
И они начали, вроде"бы в шутку, на каждом углу трезвонить о своей партии ВПС. И до того дотрезвонились, что дошло до звонка от известного гэбиста Павла Сергеевича Абросимова (в ту пору уже полковника). Он ехидненько так спросил: «Што, Андреев, опять шутки шутишь? Кого ж вы с Вавилой в свою партию принимаете, касатики?» Андреев задурковал сразу: «А по хрену, Пал Сергеич! Кто захочет, тот и заскочит, у нас всё запросто - без заявлений и взносов. Всё по хрену».
Абросимов похихикал язвительно и замолк в уверенности, что эта затея жизнестойкости не имеет. А она возымела. Да еще как. Покатилась молва по всей Территории, даже из отдаленных северных районов стали звонить, интересоваться: а как вступить в ВПС, а какие документы нужно оформлять, а есть ли партбилеты? И так далее, далее, далее. Очень много вопросов, на которые Вавилов (информатор и идейный вдохновитель партии) отвечал однозначно: «Да всё по хрену, ребята! В том-то и вся прелесть. Вы уже члены ВПС - без бюрократических крючков. И все, кто пожелает, - милости просим. Как в детской считалке - раз, два и готово, три, четыре -и подкова».
Но над людьми властвовали стереотипы, они составляли списки и присылали на адрес Вавилова, они придумали гимн с главной строчкой-припевом: «Всё по хрену, всё по хрену, и это хорошо». К концу 1986 года на Территории насчитывалось более пяти тысяч похренистов, но они никогда не собирались вместе, потому как - всё по хрену. И это хорошо.
Услышав про митинг, упомянутый Юрий Александрович Вавилов доверительно сообщил:
- Толян, слышь, ты помнишь, с чем мы на митинги ходили?
- С транспарантами. А что?
- Дурко! С «Яблочной»! И я знаю, где она до сих пор есть. У одного ханурика в подвале. Сохранил, курилка. Ящик закупим - само то, и своей колонной - марш, марш. У-у-у! Кайф полный - как в совке!
Андреев возразил: «Неполный.' Для полноты ощущений нужны красные знамена и портреты Маркса, Энгельса и Ленина.
- Да не вопрос, Степаныч. Ты че, забыл, у Кузьмина в гараже полный джентльменский набор! На антресолях все портреты членов политбюро, не то что классиков марксизма-ленинизма. А знамён - как грязи. Так что готовь речугу.
- А я уже...
- Ну-ка!
Андреев прочёл речитативом, Вавилов фыркнул одобрительно, но потом конфузливо спросил: «А не загребут, Степаныч?» Андреев хмыкнул: «Нам ли писать, Вавилыч? Ты вспомни, как в семьдесят пятом на маёвке...»
На первомайской демонстрации 1975 года студенты третьего курса пединститута, местечковая диссида Толик Андреев и Юрка Вавилов, несли (почти что величаво) портреты Маркса и Энгельса. На членов Политического Бюро Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза они не согласились. Андреев сделал официальное заявление: «Мы — студенты-историки, так что нам по статусу положено нести классиков, а не ...» Дальше он говорить не стал, так как получил от Вавилы ребром кисти в бок. Правильное по тем временам замечание, кстати.
Шли они в колонне родного института, часто останавливались, в связи с общим регламентом демонстрации, ставили своих «кумиров» на землю, доставали «фронтовые» фляжки, заполненные родным напитком - «обезжиренной» бормотуш-кой «Яблочной» за 1 рэ 12 коп пол-литра («жирная» шла по 1.52 и считалась дороговатой) и с удовольствием отхлебывали.
У Андрюхи и Вавилы всегда с собой было, именно этим, а еще пожиранием пива из трехлитровых банок они были знамениты. Долго осваивали технологию выпивания «зараз» трех литров пива (тренировались на воде) и однажды, дебютировав в пивбаре «Волна», вмиг прославились среди пивоманов города. Это было потешное зрелище. Два тощих студента в очеч-ках заполнили трехлитровые склянки пивом, встали посередине зала, громко хукнули в сторону и, припав к горловинам, в считанные минуты (две, максимум три) вылили содержимое в глотки. Пивной народ аплодировал стоя. В дальнейшем (уже на следующий день) в пивбар приходили специально на яркое зрелище от «внуков» Михаила Ивановича Калинина. Имя всероссийского старосты носил их родной институт. Словив кайф, постояльцы напропалую подносили «фокусникам» полные бокалы. Жить стало весело, а когда их показали по областному телевидению, пришла «всенародная» слава.
На первомайскую демонстрацию 75-го года они вышли с карманными фляжками и двумя бутылками в пролетарской кирзовой сумке времен «Очакова и покоренья Крыма» (от бабушки Вавилову досталась). И фляжки, и бутылки - ноль пять. Как водится, по традиции, в сумме по литру на горло. Пиво они пили немерено, а вино - не более литра. Не было большей потребности. А крепкие напитки (коньяк, водку) и вовсе не пили, полагая, что это удел взрослых мужей. Так сложилось исторически.
Когда фляжки наполовину опустели, пошел дождь. Весенний грозовой ливень. Он так влупил, что демонстранты растерялись: то ли идти стадом и промокнуть насквозь, то ли бежать под какие-нибудь крыши и переждать природное буйство. Напарники решили по-своему. Они поставили портреты Маркса и Энгельса домиком и спрятались в нём. Дождь лупил по этой крыше на радость «яблочникам», и они совершенно не чувствовали никакого дискомфорта. Вавила достал из кирзы два пирожка с ливером, а потом еще два - с яйцом и луком. Ели и прихлебывали вино. Благодать!
К ним дважды заглядывал секретарь комсомольской организации факультета профессиональный заднепроходец Ларенко и зло шипел: «Ч-ч-че, совсем с катушек свалились?! А ну, быстро выпрямляйте Отцов. Давно на персоналке не были?! Я вам устрою!!!» Но напарники не реагировали на эти нападки вовсе, даже классическую фразу: «Третьим будешь?» -не произнесли, даже не отмахнулись, как от надоедливой мухи. Жевали вкусные пирожки и пили любимый напиток. На последних глотках драгоценной жидкости дождь прекратился, «Отцов» подняли и встали в колонну.
- Как думаешь, потащат? - лениво спросил Вавилов.
- Ясен пень, - столь же лениво констатировал Андреев. -Уж заднепроходец расстарается.
- Тогда споём.
И они запели слаженным дуэтом «Боже, Царя храни». Это в 1975 году, в державной стране Советов, в первомайской колонне! Ну не бестолочи ли?!
Их и впрямь потащили, словно накаркал Вавила. Ну ладно бы, на факультетское, а то - на общеинститутское комсомольское собрание. Зацепились за «аморальное поведение» на демонстрации, припомнили прошлогодний самиздат и чтение Солженицына (Андрееву по большому знакомству перепал на двое суток «Раковый корпус»), вульгарное поведение на политинформациях и лекциях. Словом, всё в кучу собрали политические вожаки и предложили обсудить (читай - осудить) некомсомольское поведение комсомольцев Андреева и Вавилова.
По тем временам поведение этих отроков и впрямь было, мягко скажем, нестандартное. Ну, например, предполагая исход, на кой ляд решили они выпускать самиздатовский журнал «Мнение»? Какое к черту «Мнение», когда в те вре-мена*было единое мнение (линия) партии и правительства и никаких других быть не могло по определению. Партия была единственная и неповторимая - КПСС, и была она - «наш рулевой». И всё. Так нет, журнал им подавай - «Мнение».
И ведь он появился. Машинописный, в никакой обложке из серой газетной бумаги, в одном экземпляре, не отредактированный, без корректуры (тьфу, одним словом!). Это НЕЧТО активно пошло по рукам, и, естественно, очень быстро пришло в руки куратора КГБ капитана Абросимова Павла Сергеевича. Это, слава богу, что к нему, слава богу. Если бы журнал попал прежде в руки заднепроходца Ларенко - всё, тушите свет. Из комсомола, из института. Без вариантов. А Павел Сергеевич собрал в кучку редколлегию «Мнения» (Андреева, Вавилова и примкнувшего к ним Ёсю Шимкевича), указал на наивные недостатки («Ну зачем, скажите на милость, пожилых, уважаемых людей - Брежнева, Косыгина, Суслова и прочих - обзывать старперами, ну зачем? Это по меньшей мере - бестактно»), выстроил схему возможных последствий, пожурил по-отечески и попросил журнал и все рукописи на память. А на прощание спросил полувосхищенно: «Мужики, а как вы пиво вот так - махом, а?!»
Их поведение обсудили, затем осудили и объявили строгий выговор. Уже второй, первый - за самиздат и «Раковый корпус». Если будет третий - автоматом из института. Но пронесло, закончили, дипломы получили и разбрелись по деревенским школам.
Вавилыч поработал хорошо; в субботу у гаража Славы Кузьмина (вообще-то Вячеслава Тимофеевича, без малого шестьдесят лет человеку) собралось двадцать восемь почтенных джентльменов, считай, своя колонна. Мужики улыбались, затея всем пришлась по душе, от жен вырвались вполне официально, у каждого «с собой было», у кого в солидном (но старом) портфеле, у кого просто в пакете. И выпить, и плотно закусить. Когда увидели ящик с «Яблочной» - взвыли от восхищения. Степаныч, Вавила, откуда?! Пацаны - вышка! Да здравствуют выдающиеся похренисты современности! Виват, «Яблочная»!
Воистину - балдели мужики. Самому молодому в этом уважаемом собрании было пятьдесят четыре года, и каждый из них здесь вмиг освободился от повседневной суеты. Колонна! Митинг! Ах, молодца! Где мои семнадцать лет! Студенчество, Первомай, 7 ноября - трепет душевный, веселье, восторг, но и протест (да пошли вы!), самоутверждение (хочу вот так, и будет так!), выпендреж и прочая клубника со сливками.
Перед отправлением приняли по сто пятьдесят беленькой («Яблочную» оставили на десерт для общего обозрения и зависти), заев кислыми бочковыми гаражными помидорами. Кузя (полковник МВД в отставке) выдал каждому похрени-сту демонстрационный причиндал, при этом взял расписку («Иначе растащат, жулики») и погрозил увесистым кулаком. Перед выходом приняли еще по соточке, покурили и тронулись стройными рядами. Семь рядов по четыре человека -чем не колонна. С Марксом и Энгельсом (естественно, в руках Андреева и Вавилова), с красными знаменами, с портретами Ленина и членов Политбюро и даже с плакатом «Мир! Труд! Май!».
Шли нагловато - по проезжей части. Мент Кузьмин, правда, побурчал немного для приличия, но его быстро осадили: «Да по хрену нам твои правила, Кузя! Митинг санкционирован, чего еще?»
Когда пришли на площадь, аналитик Панкратов (в свое время звезда курса, а ныне законченный алкаш) быстро взобрался на трибуну (пока еще пустую), пристроился к микрофону и возбужденно закричал (а на самом деле нагло цитировал сворованный кусочек из поэмы бунта «Поход на Кремль» Алеши Слаповского): «Что у нас за государство, товарищи?! Сплошные недоделки» (а далее голимый Слаповский, поэтому еще одни кавычки воткнем) «...недоделали язычество -переняли христианство, недоделали язык - переняли письменность, недоделали Третий Рим - переключились на Империю, недоделали Империю - переделали в социализм, недоделали социализм - переметнулись опять в капитализм... при этом вечно недоделанные дороги, реформы, дома, люди -недоделанная страна!»
Присутствующие настороженно молчали. Вроде правильно мужик говорит, но кто его знает, чем это может закончиться, митинг-то вроде по иному поводу. И, оказывается, его не единороссы организовали, а независимые профсоюзы. Совсем карусель какая-то. Того и гляди, омоновцы со щитами нарисуются.
Так многие думали. Например, учительница Садовская. Она вообще всего боялась: коллег, которые всегда на неё косились из-за неопрятной и старой одежды (она носила один и тот же костюм лет уже пятнадцать) и вечной неухоженности (ведь учитель, публичный человек, наставник, ну как так можно?!), учеников, которые всегда над ней потешались, подсовывали на стул кнопки и булавки, читали на факультативных занятиях грязные стихи чистого поэта Есенина: «Голова моя - что седалище/ В моих жилах моча, а не кровь/ Посадить бы меня во влагалище/ И начать переделывать вновь» - ужас просто; дворника Гладилина, который при её появлении непременно начинал материться и пылить во все стороны; резкой смены атмосферного давления, потому что была метеозависимой; пешеходных переходов, потому что её однажды чуть не задавили прямо на «зебре»; продуктовых супермаркетов типа «Кэш и Кэрри», где у неё однажды вытащили кошелек с деньгами и банковской карточкой. В общем, много чего. А тут - такое.
А бухгалтера Пожидаева, стоявшего в колонне ЖКХ, с детства раздражали массовые собрания людей. Он ничего и никого не боялся (дважды отсидел за финансовые махинации не в особо крупных размерах), просто любил одиночество или небольшие группы (семья, доминошники, рыбаки). А тут -согнули, заставили, обязали, бублик им в одно место...
А водитель городского автобуса Маркелов в субботу наметил рыбалку. Что может быть лучше подледного лова? Сидишь себе, дрочишь ротана на мормышку, рюмочку для согрева выпиваешь, блинчиком фаршированным (жена всегда перед рыбалкой печёт) закусываешь, думаешь ни о чем. А тут -митинг. Вчера эта гнусь Василевская (кадровичка) подошла и приказным тоном велела быть. И ведь не откажешься, работу потерять можно. Вот какая ситуация.
А медсестра из областной больницы Веденеева собиралась к матери в деревню съездить. Давно не была у старушки, надо и постирать, и генеральную уборку сделать, и печку на кухне побелить. А муж бы дров на растопку наколол, уголь прибрал, стайку почистил (просила мамку распрощаться с домашним хозяйством, так нет - и куры, и порося, и даже две индюшки). А тут... Зам главврача Петренко подошел: «Надо, Катерина, что поделаешь». Вечно всем от неё что-то нужно...
А клерк из городской администрации Костылев собирался в субботу с приятелями пульку-другую в преферанс раскатать. С коньячком, без забот, тихо, мирно. А тут... начальница: «Чтоб без выкрутасов, Костыль». Костыль, туда же... Да он на четыре года её старше. Губошлепка силиконовая.
Но вот появился губернатор и как-то все успокоились. Он вошел на трибуну и стал уверенно и убедительно оперировать фактами, цифрами, при этом, ни разу не назвав имя кандидата в президенты страны. Из речи его вырисовывался явный позитив, и похренисты занервничали. В их сценарий это не входило. Вавилов наклонился к Андрееву: «Че с речов-кой, Степаныч?» Тот зло отмахнулся: не видишь, что ли. Но тут встрял аналитик-алкоголик Панкратов, встрял в тот миг, когда губернатор заговорил о стабильности и увеличении «производственных единиц». Услышав это, аналитик всхрюк-нул от удовольствия, вырвал из рук Кузи мегафон и заорал дурным голосом: «Тормози, паря! Тормози! Это про какую стабильность, про какое производство ты гутаришь? Здоров ли ты, сынок?» Губернатору было сорок восемь лет, аналитику - шестьдесят два года (а выглядел он из-за своего пристрастия к алкоголю и вовсе лет на семьдесят-восемьдесят), так что по житейской логике мог он себе позволить «сынка».
И понеслась «русская тройка». Красиво, убедительно говорил Панкратов. Он ведь когда-то риторику преподавал в университете. Аналитик все по полочкам разложил, и полочки эти на глазах покрывались плесенью от губернаторского вранья. Панкратова попытались «заглушить» некие крепкие ребята в гражданском платье, но похренисты не дали. Окружили своего человека плотным кольцом и резонно заметили, что «вообще-то это митинг, если че... все имеют право высказаться. .. а вы, пацаны, если нанятые, то извините; у нас на каждого бойца своих два... так что дохлебывайте и... того».
Губернатор попытался было урезонить «выскочку», но не тут-то было. Солист знал свое дело в тонкостях, и не дал чиновнику «вставить затычку». Он резко поднял руку (очень эффективный психотерапевтический прием) и усилил голос: «Постой, постой, сынок, дай старику сказать слово, не гоже старших перебивать». И все, губернатор сконфуженно замолчал, отвернулся и что-то раздраженно сказал стоящему рядом клерку. А Панкратов победно улыбнулся и продолжил: «Скажи, сынок, у нас хоть один завод работает? Их двенадцать было, хоть один из них, а? Вот-вот. Так о каком увеличении производственных единиц ты говоришь, парень? О строительных компаниях, которые жилье паршивое лепят и народ как липку обдирают? Ты про это? Или про автомастерские на каждом углу, которые ремонт ПРОИЗВОДЯТ? А? Ты про че?»
Знатно солировал аналитик, ох, знатно! Похренисты горделиво оборачивались на толпу, мол, видите? слышите? знай наших! И «народные массы» соглашались, одобрительно гудели, но гудение это было стадным. Управляемое стадо. Щелкнул бич пастуха - влево, еще раз - вправо. Сказал губернатор: хорошо живем - загудели в плюсе. Сказал человек из толпы: худо живем, совсем худо - одобрям-с. Все хорошо, только бичом по головам не бейте. Примерно так.
Были, конечно, люди, из молодых, которым незнакомо чувство опасности (откуда, если родились они, скажем, в девяностых годах прошлого века), но присутствовало в них иное: теплился и почти что разгорался азарт. Но это было иное чувство, не стадное, а коллективное. Эти люди думали: вот толпа, коллектив, здесь можно замутить какую-нибудь интересную кашу, можно побузить и посмотреть, что из этого выйдет.
Вот, к примеру, Сява Кулагин (вообще-то он Александр, но однокурсники его Сявой зовут, за мелкую суетливость и громкость; как маленькая собачка - сявка). Он всегда на стреме. Он просыпается, открывает глаза и сразу чувствует спинным мозгом, что нынче будет интересный, тусовочный день. Как? Что? Где? - неизвестно, но это произойдет. И происходит. Как сегодня. Проснулся рано, но на лекции не пошел. Не потому что лень из лени, нет, Сява студент почти что примерный. Не пошел, потому что не пошлось. Не пошлось, и все тут. И он понял: что-то случится ныне, что-то такое - супер. И вдруг услышал отца, который спросил мать: «Алена, а ваша колонна где собирается?» Оп-па! Колонна! Что за колонна? И если есть «ваша колонна», то, значит, существует и «наша», и «их». А в итоге - это большая толпа, а где толпа - там интересно, прикольно, клево, классно.
Итак, папа спросил: «Алена, а ваша колонна где собирается?» На что мама незамедлительно и раздраженно ответила: «Ну, где-где, у конторы, естественно. А оттуда сразу на площадь». Мама ответила папе и тем самым прояснила ситуацию. На площади. Колонны на площади! Вот где сермяжная правда и кайф.
Или взять похренистов. Им чувство опасности еще как знакомо, они (те, о которых идет повествование) большей частью из пятидесятых годов минувшего века, и у них на генном уровне все скопилось из сталинской «обоймы развлечений», но... Сегодня они уже ничего не боятся, отбоялись. Чего бояться тому же Андрееву? В принципе, жизнь прожита. И, в общем и целом, прожита неплохо. Больше, конечно, в протестной гамме, но тут уж не поспоришь, характер такой. Но главное - никогда из-за угла, всё честно, всё открыто, с пользой для людей, в первую очередь - для детей. Сорок два года в школе, заслуженный учитель СССР, орден «За заслуги перед Отечеством» 11 степени, ветеран труда. При этом - рядовой учитель. Нет не рядовой, учитель-наставник. Впрочем, это не важно, важно другое - жить по совести, дурить вот так, как сегодня, не впадать в старость. А то, что губернатору не понравился «пассаж» похренистов, так это его проблемы, никто его не боится. Их краю вообще не везет с губернаторами, год-два, и новый. Так что не то что бояться, к ним даже привыкнуть не успевают.
В советские времена, помнится, один человек - первый секретарь обкома партии - двадцать два года у руля стоял. Вот его боялись. Все. Нет, не все, дети его не боялись. Он, когда на работу шел (шел, заметьте, а не ехал, как сегодняшние руководители, которые разве что в туалет пешком ходят), всегда останавливал школяров и угощал их славными конфетами «Гусиные лапки». Он когда в какой-нибудь район въезжал, сразу машину тормозил и шел пешком. Смотрел, всё примечал, с людьми на улицах общался. Словом, хозяин был, истинный хозяин, не то что нынешние временщики. И народ его сильно уважал. Уважал и побаивался, как оно и должно быть.
Андреев помнит в деталях, как однажды был приглашен на прием к Первому. Один. Он тогда возглавлял общественный педагогический совет области, и секретарь пригласил его к себе, дабы понять, почему прокручивается вроде бы четкий на сто рядов механизм. Когда Андреев вошел в кабинет, Первый вышел из-за стола и извинился за то, что не смог встретиться с ним в другой обстановке. «Нам бы где-нибудь на рыбалке, да? Но, увы, совсем со временем тяжко. Хотя, это, конечно, не более чем отговорка, понимаю».
Они поговорили, и Первый предложил Андрееву возглавить областной отдел народного образования: «Нужны свежие силы, а там клерки засиделись, всё одобряют и дальше указивок не двигаются, боятся. Вот в чем беда. А еще беда в том, что вы не согласитесь на эту должность, вы по духу не клерк. Правильно мыслю?» Андреев кивнул и сказал: «Глубоко убежден, что на любом месте, будь то министр или дворник, должны работать профессионалы. Иначе - туфта, а не работа. Здесь все беды». Первый ничего не сказал, лишь внимательно посмотрел и улыбнулся.
Когда Андреев от Хозяина вышел, вся номенклатура об этом знала. Специальные гонцы у секретарши Лидии Гавриловны спросили: как? Да нормально, с улыбкой человек вышел, значит, хорошо поговорили, конструктивно. И уже на следующий день начались «номенклатурные изыски». Звонили, вкрадчиво говорили: есть мнение, вы достойны, вы созрели, пора браться ЗА ДЕЛО. И всякое такое, такое, от которого среднестатистический советский человек мог в обморок упасть. Но не Андреев. Он отвечал на все предложения просто: «Мы все обговорили с Первым, не надо меня без нужды канителить». И всё. Так было. Жестко и качественно. Потому что был Хозяин.
А теперь стало совсем иначе - зябко, хлипко, и нынешняя губернаторская затея не сработала. Вроде бы всё учли, договорились с коммунистами и жириновцами (иных в их крае не просматривалось даже): не мешать, не встревать, уважить. А тут... какие-то похренисты. «Кто?! Что?! Какие такие похренисты?! Вы что, шутить со мной вздумали?!» -губернатор, свекольный от гнева, выплевывал каждую фразу. Ему очень хотелось завершить свой монолог одной фразой: «Всех к ...!» Кого всех - не важно, всех похренистов и иже с ними, всех. А куда - к ...? Никто этого не знал и не узнал. Никто здесь не знал, что в руководимом этим человеком ранее местечке он всех посылал к ... Янихе. В страшном гневе он орал: «Всех к Янихе! К Янихе! Всех!» Он орал и топал ногами, и народ синел от страха. Яниху боялись до дрожи в коленях, до рвоты. Но никто и никогда её не видел. А ведь всё было просто, очень просто. В детстве этого мальчика однажды послали к Янихе и тут же научили ключевой волшебной фразе: «Бабушку Яниху я не боюсь». Говорить нужно было быстро, почти слитно и получалось с двойным смыслом. Второй таков: «Бабушку я нихуя не боюсь». Мальчик оставил только Яниху. Это был символ ужаса. Он создал этот символ, научился им пользоваться и преуспел. А тут сбой. Хочется традиционно послать, но что-то (или кто-то, какие-то неведомые похренисты, о которых он и слыхом не слыхивал) мешает. Ощущение опасности. Здесь с ним это впервые. Казалось -болото болотом, ан нет...
Ситуацию просто и уверенно разрулил полковник Абросимов. Он подошел к лидерам похренизма отдельно взятой Территории Андрееву и Вавилову, удовлетворенно (урыли-таки губернатора, урыли) откупоривающим бутылки с «Яблочной», и улыбчиво спросил: «Не нальете соточку бедному офицеру?» Полковнику, естественно, налили, потом еще. Когда налили и выпили по третьей, Абросимов поблагодарил и тихо попросил Андреева: «Степаныч, будь ласка, уведи своих».
Повторять не было необходимости, Андреев пожал «бедному офицеру» руку, положил на плечо Маркса и скомандовал: «Строем, дружно, в гараж».
Хороший получился митинг. Почти советский.
Произведение публиковалось в:
"Возможность отменить понедельники": повести, рассказы. Благовещенск, Амурский пресс-клуб, 2012