Письмо президенту
Старая женщина сидит за столом. В её позе обречённость. Голова и плечи опущены, руки покоятся на скатерти. Она не знает, как жить дальше. Пенсионерка, недавняя учительница, отдавшая школе более сорока лет, Вероника Сергеевна Молчанова не знает, как жить дальше. На всё про всё у неё осталось двадцать семь рублей. Это булка хлеба за десять рублей и пачка молока за семнадцать. Всё. Дома ничего нет. Ни круп, ни муки, ни растительного масла. Ничегошеньки. А до пенсии ещё одиннадцать дней.
У неё нет больше сил занимать деньги. Да и не у кого. Детей нет, приятельницы, кроме такой же одиночки Зинаиды Андреевны, уже поумирали. Всё.
Копаться в мусорных контейнерах она не может. Ну не может, и всё. Что должно произойти с человеком, чтобы он стал рыться в отбросах? Вероятно, надо самому стать отбросом. Впрочем, она и есть отброс. Таковой её сделало государство, которому она верой и правдой прослужила сорок лет, убеждая детей, что они живут в самой лучшей стране.
Но сегодня ей легче, она приняла решение. Нет смысла больше цепляться за жизнь. Это не жизнь. Сейчас мадам-нищенка (так женщина иронично называет себя в последнее время) исполнит последнюю волю - напишет письмо Президенту России и отойдёт в мир иной. Для этого у неё есть заветная коробочка с нужным количеством нужных таблеток. Всё вполне достойно: выпила, легла на кровать и уснула на веки вечные.
С Зинаидой попрощалась. Приобняла перед дверью и сказала тихо: «Прощай, дружочек мой, не поминай лихом». Приятельница охнула, отпрянула: «Ты что, Ника?! Что удумала? Ты смотри! Прорвёмся, подружка. Право слово, прорвёмся...» А что прорываться, у самой пятьдесят рублей до пенсии и занять не у кого. Есть ли смысл прорываться... Но это её дело, а Вероника Сергеевна больше не желает.
Она открывает чистую школьную тетрадь в линейку, берёт ручку, задумывается на мнгновение и приступает к письму. Это письмо, а не последняя воля. Что она может повелеть Президенту... Вероника Сергеевна надевает очки, выпрямляет спину и начинает писать.
«Здравствуйте, товарищ Президент...»
На этом обращении она спотыкается. Товарищ уже не говорят, теперь величают господином. Ну что ж, господин так господин.
«Здравствуйте, господин Президент!
С последним письмом обращается к Вам пенсионерка Молчанова B.C. Зовут меня Вероника Сергеевна, от роду мне восемьдесят два года. Из них двадцать два я на пенсии. В прошлом учительница географии. В школе проработала сорок один год и девять месяцев. Потом уже не смогла по состоянию здоровья и ушла на покой.
Так я думала - на покой, но никакого покоя нет, а есть сплошная беда. Все эти годы я пытаюсь свести концы с концами, но получается очень плохо. Только Вы накинете сотню рублей пенсионерам, цены сразу срываются, и мы снова складываем зубы на полку. Это, конечно, образ, ни зубов, ни протезов уже нет, это удовольствие нам не по карману. Да, в общем, и надобности в них нет, нечего ими пережёвывать.
Не поверишь, сынок, в доме шаром покати, нет даже крахмала, чтобы заварить бурду. Сама, конечно, виновата, признаюсь честно. Пенсию получила, за квартиру и за свет заплатила, и нет чтобы пойти в магазин и закупить круп, так пошла к автоматам. Почему-то показалось, что сегодня выиграю. Именно сегодня. И куплю мутоновую шубу. Голубая мечта! Но, естественно, ничего я не выиграла и осталась без копейки. Благо в давней заначке, о которой уже и забыла, нашла тридцать рублей.
Вы даже представить себе не можете, господин Президент, во что превратили пенсионеров. Особенно одиноких. У кого есть дети, те в норме. Точнее, те выживут. Дети родителей не бросают (если, конечно, родители как родители), то деньжат подкинут, то продуктёшек, то что-нибудь из вещей. А мы...
Нет у меня никого, сынок. Вот в чём беда. Детей нам Бог не дал, родственники, какие были по моей линии и по линии мужа, умерли, а с их детьми мы никогда, в общем-то, и не знались - уж больно далеко живут.
Пока муж был жив, мы жили вполне сносно. Он имел льготы как ветеран труда. А теперь... Арифметика проста. Пенсия - две тысячи семьсот рублей. Плата за квартиру -две сто. Полагаю, продолжать нет смысла...
Иногда, господин Президент, мне снится вкусный сон - я ем мясо. Большую отбивную. С кровью, как мы любили с мужем в старые добрые времена. Знаете ли Вы о том, что основная масса пенсионеров ходит в магазины, как в музеи? Они стоят у витрин, заваленных бужениной, окороками, колбасами, сырами, копчёной и солёной рыбой и прочими вкусностями, и сглатывают слюну. А некоторые просто падают в обморок, не в силах справиться с этими видениями. Разумеется, Вы об этом не знаете, а если и слышали, то полагали, что это враньё чистейшей воды. Уверяю Вас - это правда!
Я проклинаю тот день, господин Президент, когда началась перестройка. Ведь мы жили вполне нормально. Да, о чём я! Мы жили прекрасно! Прекрасно, уверяю Вас. Уже, будучи пенсионерами, мы с мужем ежегодно ездили на море. При пенсии в сто двадцать рублей мы могли планировать свою жизнь на год. Мы не делали серьёзных покупок, не меняли мебель, холодильники и проч. В этом не было нужды. Но могли, например, раз в три года пошить себе костюмы из хорошей ткани. И каждый год, повторюсь, бывали на море. Брали плацкарту и через два дня оказывались в морской благодати.
Я говорю о Японском море, господин Президент. Мы живём на Дальнем Востоке, и у нас очень славное море под боком. Вообще-то, я уроженка Ленинграда, но моего мужа посадили. По статье пятьдесят восьмой прим десять. Ему повезло, была большая амнистия. Но его больше не пустили в Питер, и я приехала к нему.
Сегодня наша территория отрезана от центра. Простолюдин не может приехать в столицу нашей Родины, потому что билеты не подъёмны. Волею вашей, господа правители, люди лишились возможности видеться с близкими родственниками. Брат живёт во Владивостоке, а сестра, в силу жизненных обстоятельств, - в Харькове. Вы понимаете, что наделали, господин Президент?
я Вы поломали людям жизнь. Вы - кучка людей, оболванившая миллионы. Впрочем, вас это не беспокоит, вы занимаетесь своими проблемами — обворовываете народ, заполняете свои карманы и счета в иностранных банках. Или, скажете, я не права? Мол, мелет старушка всякую чушь без зазренья совести. А про совесть вам надо думать. И про душу.
Не прошу у Вас прощения, господин Президент, за свои слова. Это не только мои слова, так говорит весь народ российский. Да и не слова это вовсе, а стон. Сомневаюсь, что Вы сможете понять это. Хотя... Понять можно всё, а вот, чтобы прочувствовать... Вы когда-нибудь хлебали бурду из крахмала? Весь день. Потому что больше нечего есть. Даже корочки сухой нет. Не доводилось так? И не дай Бог, сынок. Не дай Бог! Даже врагу не пожелаю.
Знаете, чего не понимаю и никогда не пойму: как можно строить так внутреннюю политку, чтоб она против народа, своего же народа действовала? Чтоб до пьянства беспробудного, до суицида доводила? Не объясните, господин Президент? Не объясните, не сумеете. Потому не сумеете, что все вы - власть имущие - небожители. Вы где-то там - высоко и далеко. И полагаете, что заняты государственными делами. А что толку от таких дел, если граждане этого государства проживают в нищете, в голоде, в неустроенности физической и психологической. Что толку, господин Президент?
Сожалею, что не могу материться, сынок. Уж больно хочется сказать тебе всё на очень доступном для понимания мужском языке. Честно говоря, иного ты и вся твоя камарилья и не заслуживаете.
Через пять или десять минут я уйду из этого тяжкого мира. Но прежде прокляну тебя и всех тебе подобных.
ПРОКЛИНАЮ ВАС!»
Старушка аккуратно заклеивает конверт, надписывает адрес: «Москва. Кремль. Президенту России». После этого идёт в ванную, тщательно моется под душем, сушит волосы, переодевается (скромно, но в то же время нарядно), подходит к шкафу, достаёт «заветную» коробочку, распаковывает её. Именно в это время раздаётся дверной звонок. Очень настырный и наглый по мелодике.
Вероника Сергеевна от неожиданности вздрагивает всем телом и роняет коробочку с таблетками на пол. Кто это? Уж не Зинаида ли? Не пущу! Всё решено, не пущу. Но звонок такой нетерпеливый и категоричный, что старушка волей-неволей подходит к двери и замирает. Она, словно зомбированная кукла, все движения - автоматом. А звонок всё верещит и верещит. Женщина протягивает руку, чтобы открыть дверь и не слышать больше этот визг, но звон вдруг прекращается и в дверь начинают колотить. Вероника Сергеевна резко отстраняется и садится от неожиданности на пуфик.
Старушка в ужасе: дверь падает в проём прихожей. Как в кино. В квартиру врываются два дюжих молодца, а следом неторопливо входит солидный мужчина. Он приподнимает шляпу: «Моё почтение, Ника Сергеевна. Извините за шум. Решил вас навестить, но вы почему-то дверь по-человечьи не открываете».
Мужчина окликает молодцев: «Алё, космодром! Што стоим? Дверь на место. Хотя... От этой двери толку уже нет. Быстренько привозим новую. И мастера. Ставим дверь. Задача ясна? Время пошло».
Незваный гость неторопливо снимает пальто: «И что ж, свет очей наших, не признаёте своего ученика? Вижу, не признаёте... Так и не мудрено, лет тридцать я у вас точно не
был. ИЛИ был?»
Женщина пожимает плечами: был, не был - какая разница. Приходят тут всякие, ломают двери, а главное - настрой. Ведь всё почти решилось - и на тебе! Что теперь делать-то? Она поднимает голову и спрашивает с укоризной: «И кто ж вы есть, нахал?» Мужчина улыбается, нагибается, целует старушку в лоб: «Так я и есть нахал. Коля я, Щербина, тот самый всегдашний нахал, постоянно нарушавший дисциплину и производственный учительский процесс. Восьмой «бэ», ваше классное руководство».
Господи! Это ведь Коленька Щербина! Её любимчик и беда всей школы. Старушка тянется к мужчине: «Коленька, мальчик мой, как же я тебя не узнала-то, старая вобла. Ты уже совсем взрослый». Мужчина хмыкает: «Трохи повзрослел, сорок три уже...»
Они входят в комнату и мужчина видит на паласе горстку таблеток. «Значит, всё правда, - горестно думает он, - не обманула Зинаида. Значит, решила уйти наша Ника... Это что ж такое!» Мужчина оглядывается и видит серую нищету. Убогая мебель, убогая атмосфера, убогое всё. Нищета российская.
Он проходит в кухню, открывает дверцы настенных шкафчиков. Там пусто. Холодильник отключен. «Значит, не врала Зинаида, голодает наша Ника... Твою мать, это что ж такое творится в родном отечестве?!»
Мужчина достаёт мобильник: «Герман, срочно привезти классический набор продуктов и деликатесы на Зелёную, одиннадцать, квартира двадцать пять. Я здесь. Всё делаешь предельно быстро. Быстро, я сказал! Да, шампанского бутылку и «Арарата» флян. Шевелитесь!»
Он возвращается в комнату, садится рядом со старушкой:
- Извини, великая Ника, суета задолбала, вот и не приезжаем мы к тебе. Не вели казнить...
- Да полно, Николаша. Я ж понимаю. У тебя дел премного, слышала, знаю.
- Не дела это, Ника Сергеевна, суета. Дела-то уже все сделаны, а по инерции всё вертимся-крутимся. Суета, сударыня, всё она - акула непотребная... Прости, а?
- Бог простит, Николаша, а мне тебя прощать не за что, не виновен ты передо мной ни капельки.
Они сидят на стареньком диване и тихо беседуют. У старушки кружится от голода голова, но она вне этого состояния, она вся в воспоминаниях. Выражение «А помнишь?» превалирует в их беседе и она всё больше оживляется. Мужчина предлагает продолжить разговор за ужином в ресторане, но старушка категорично отвергает это: «О чём ты, Николаша, какой ресторан?!»
Они сидят в обнимку и неторопливо вспоминают. А в это время квартира заполняется посторонними звуками и запахами. Звуки не раздражают, а вот запахи... Старушка судорожно сглатывает, вздыхает и теряет сознание. Голодный обморок. Мужчина осторожно укладывает её, идёт на кухню и даёт распоряжение: «Срочно куриный бульон. Квартиру проветрить. Вызвать сиделку. Завтра приступить здесь к ремонту. Окна сменить. Мебель сменить. Всё в хорошем темпе. Ежемесячно первого числа приносить даме пятьсот евриков в рублёвом эквиваленте. Понятно говорю?! Отвечаешь, Герман».
... Вероника Сергеевна полулежит на кровати и мелкими глоточками пьёт бульон. Пьёт и засыпает, просыпается и пьёт. «Это Коля. Ну, конечно, это Коленька», - шепчет старушка и счастливо улыбается...
Произведение публиковалось в:
"День совка", повести, рассказы. - Благовещенск, Амурский пресс-клуб, 2009.