Вечность для двоих
Рейс из никуда в никуда обрастал подробностями. Если ещё на закате непонятно было как выбраться с этой грунтовой полосы, покрытой металлическим настилом, то уже к полуночи борт прирос полным комплектом пассажиров и ожидал только топливозаправщика, и ещё хоть капельку рассвета, и хоть какого-нибудь полётного задания. То есть куда лететь-то. Ближе к утру вместе с заправщиком подкатила «таблетка» - медицинский УАЗик. Кто-то в камуфляже вышел оттуда, и вот уже пассажиры занесли через открытую рампу носилки с раненым. Семён, второй пилот этого злосчастного АН-26, побывавший ранее в роли такого же второго на Ту 154, решил возмутиться до глубины души – никто экипаж ни о чём не спросил. Тому, что в камуфляже потему-то уступили место и, пока возмущённый авиаводитель добрался да него, тот снял с головы капюшон. Пышные пепельные волосы рассыпались по плечам, Семён увидел до боли знакомое лицо и остолбенел:
- Мила!
В безжизненных глазах женщины будто что-то мелькнуло, и она ответила ровным голосом:
- Вот видишь, всё как ты и хотел, только сына уже нет.
- Выйдем?
- Ну, без тебя же не улетят…
Бархатно-чёрное небо с сияющими бляшками звёзд и непроницаемая тьма вокруг.
- Ты откуда здесь?
- Эвакуируюсь как могу
- А муж?
- Погиб.
-А я тогда… Приходил, тебя не застал – тебя, вас, в смысле, перевели…
- Я знаю, мама звонила.., а ты почему в армии?
- В девяносто третьем авиаотряд «Тушки» продал, а я тогда уже на них летал, потом оказалось, что всё растаскивают…
- Так и из армии бегут – денег не платят.
- Летать зато можно, а я развёлся – мне пока много и не надо.
- Был женат?
- Был. «Аэрофлот» - это чистые рубашки и хорошая еда.
- Тебя послушать, так ты…
- А тебя? Подробности можно?
- Нам скоро лететь?
- Та половина неба светлее, скоро.
- Скоро, это хорошо, потом и поговорим – тебе ещё людей везти…
Солнце зависло ладони этак на четыре выше увала. Сегодня оно честно отработало смену – с самого утра, палило ни на минуту не прикрывшись облаком. Да и пора бы уже отработать за прошлую сплошь дождливую неделю. Пчёлы слетались в ульи, а комары стали зудеть разминая крылья перед работой. Внизу, в долине ручья, который дед называл ярком, завывала буксующая легковушка.
- Пойдём пособим, - сказал дед и пошёл к дороге.
- Сейчас догоню, - ответил Семён, - вентеря только соберу. Быстро сбросал снасти в одну кучу и через кусты рванул на звук двигателя. Выскочил на дорогу и обомлел – прямо перед ним стояла Мила. Одноклассница. Бывшая.
- Здравствуй, сказал Семён ещё не веря своим глазам.
- Привет, - ответила она.
Таких округлившихся глаз Семён у неё никогда не видел. А уж сколько раз в них тайком заглядывал. Она вдруг появилась из ниоткуда у них в десятом классе, звали её Элеонора, нет, погоди – Эмилия. Поэтому просто Мила. Такая вся без жеманства красивая, что таращится на неё стали сразу несколько воздыхателей. Из-за большой конкуренции она так и не отдала предпочтения тогда никому.
- А ты здесь с какого перепуга? – спросила Мила ровным спокойным голосом.
Четыре года не виделись, а, с другой стороны, с какой - такой стати ей мне на шею бросаться? Или мне? Быть может, это я, заверещав, бросился обнимать её?
- В отпуске, - у деда на пасеке отдыхаю, - просто ответил Семён.
- А где работаешь?
- Нигде, пока… В авиаотряде буду, училище только закончил… высшее. А ты?
- Я в медицинском, на пятый перешла.
- Да ты окольцована, я смотрю. Поздравляю!
- Год уже
- Го-од? Поди уже и детей полон дом.
- Дети потом – институт закончить надо. И потом, это же не куклу в универмаге купить.
Тут на уши навалилась тишина, сквозь которую вскоре прорвались голоса каких-то пичуг и журчание ручья – заглушили двигатель. Из «Москвича» в качественно взбитую колёсами грязь вышел мужик с военной выправкой, открыл правую дверь, и на руках вынес сидевшую там даму на сухое место.
- Родители мои, - сказала Мила, - ты не говори, что мы одноклассники. Они в нашей школе ни разу толком не были – расспросами замучают…
- Меня Иваном зовут, - сказал мужик деду поздоровавшись.
- Семён Михайлович, - представился дед.
- И что вы мне подскажете, Семён Михайлович?
- Возьмите что надо в машине, чтоб по темноте сюда не ходить. Ночевать придётся на пасеке там всё и обскажу, чтобы времени сейчас не терять.
- Ну, что, девчата, переночуем на пасеке да на сеновале! – провозгласил Иван. Девчата, как ни странно, губ кривить не стали. Подождали пока Иван по щиколотку в грязи извлечёт нужное из автомобиля и пошли гуськом вверх по дороге. Невысокий подъём сменился равниной и за рядом старых корявых ив, больше напоминающих вековые дубы, открылся стоящий среди сада дом- пятистенок окружённый как наседка цыплятами множеством разноцветных ульев. Оцинкованное железо крыши матово светилось в лучах заходящего солнца.
- Вот так тебе и пасека, - восхищался Иван когда они присели отужинать чем бог послал, - и свет тут есть. Красота! На столе оказалась бутылка водки от Ивана, а потом медовуха от деда…
- Вот же тут дорога обозначена, мы и поехали, - показывал Иван военную карту, тут осталось всего десять километров.
- Десять с гаком, - поправил дед.
- С чем, чем?
- С гаком. Байка такая раньше была, везёт, мол, извозчик барина и когда тот спрашивает про то, сколько там осталось, говорит, что версты три с гаком. Когда уже и пять вёрст проехали, и барин этому сильно удивился, пояснил ему возница, что гак и десять вёрст быть может…
- Это про ваши места?
- Про наши. Хутор тут богатый был. Пока машины не появились, дорога всякая подходила.
А появились машины – сделали мосты, подсыпали где надо, да тогда видно и нанесли на карту эту дорогу.
- И куда она делась?
- Передали хутор в другой совхоз, укрупняли там, разукрупняли, стали дорогу на двадцать километров в другую сторону улучшать. А на этой мост смыло.
- И перестали ездить по ней?
- Объезд по рёлке сделали к броду… Так и стали добираться – до своротка доедут и смотрят, сыро – не сыро. Прямо-то тут десять километров, а вокруг по хорошей дороге за пятьдесят, а застрянешь – незнамо как долго будешь ходить за трактором. Потому, что не знаешь загодя где застрянешь…
- Ну, тут, правда, не соскучишься.
- Ещё дорога есть, по ней от того своротка километров двадцать пять, но там тоже летом только посуху, а зимой надо знать сколько снега выпало, и откуда ветер дул…
- А та дорога, по которой мы сюда ехали, выходит есть та - хорошая? – удивлённо спросил Иван.
- Тут вот что вышло – передали хутор снова назад. А в совхозе, от греха подальше, отселили его на центральную усадьбу. Дом, вот, оставили под пасеку. А дороги, они каждая в своё время были хорошими…
Дамы за столом замерев слушали деда:
- Мы, что, никогда не уедем отсюда? Или будем ждать когда всё высохнет, - безнадёжно упавшим голосом спросила Милина мама.
- Доедете. Утром тракторишко придёт – подвезёт что надо, мёдок заберёт. Вытащит он вас, да так и поедете за ним, где сами, а где и на верёвочке. Всё скорее чем назад тридцать вёрст бездорожье месить, да по шоссейке потом их назад отматывать.
- Вот тебе и бабушка, юркни в дверь, - всполошился Семён, - я же Витьку рыбы обещал, вентеря подготовил. Пойду поставлю.
- Обещал – так поставь, сказал дед, - луна полная, хоть иголки собирай.
- Можно я с то… С вами? - оживилась Мила.
Семён критически осмотрел её легкий сарафан и вынес вердикт:
- Комары съедят без остатка.
- А может надеть чего?
Семён беспомощно оглянулся вокруг точно зная что у них здесь не модельный дом. На гвозде у двери висел дедовский дождевик с капюшоном, попытаться?
- Вот, - показал он пальцем на раритет, - сойдёт за средневековое монашеское одеяние. Других вариантов не вижу.
Мила вскочила, надела плащ, запахнулась раза на два и обвязалась куском верёвки, висевшей на том-же гвозде. Лихо набросила капюшон, и, подвернув его край, спросила:
- А зеркало в этом монастыре есть?
- Только для бритья
- Нам придётся запомнить тебя такой – даже фотоаппарата с собой не взяли, - оценил Иван.
- Комары уже боятся меня?
- Проверим!
Мама Милы застывшим взглядом гипнотизировала дочь. Глаза у неё были круглыми – прекруглыми, и Семёну показалось будто она что – то хотела сказать, но не могла.
Лодка у деда плоскодонная и очень дедовская – к носу она сужается, наверное, чтобы просто знать где он этот нос. А в остальном – корыто-корытом, широкое такое корыто с обрубленной кормой. Это чтобы сеть в одиночку ставить. Мила с удивлением смотрит на это чудо стоящее прямо на дороге, между кочек уходящей под воду.
- Вода в озере поднялась, а так, там, за кочками песочек был, пояснил Семён, - ну и не гондола, понимаешь
- Пусть это будет раннее средневековье, будем считать, что гондолы ещё не изобрели.
Разместились и отошли от берега. Плавсредство двинулось с важностью линкора и очень неторопливо – как ни маши вёслами, а быстрее оно не пойдёт. Луна купалась в водах большого озера, названного круглым из-за формы. Дорога белела в её лучах, место, где она уходила под воду казалось узеньким заливом в сплошной стене кочек. Бесформенными клочьями поднимался туман.
- Из поганых болот чьи-то тени встают, - пропел Семён.
Спутница молча созерцала ночь. Вёсла равномерно скрипели и хлюпали, а степь вокруг озера хором пела песни кузнечиков. Вентеря один за другим опустились в пучину, оставив на поверхности воды буйки, судно, оживлённое взмахом одного весла, стало поворачивать назад.
- Ты хочешь сказать, что мы уже домой? – прервала молчание Мила.
- А ты что хочешь сказать?
- А я не каждый день по ночному озеру плаваю, ну совсем-совсем не каждый.
Лодка, не довернув, под тихий плеск вёсел пошла на середину озера.
- Слушай, а здесь прохладно, и комары твои хвалёные куда-то пропали, - через полчаса, не меньше, нарушила тишину Мила.
- А я и внимания не обратил, туман, может у них аэронавигация не работает.
Туман, как-то незаметно заполнивший чашу озера, светился молочным светом – где-то там, над ним висела лампада луны. Семён предложил:
- Может домой?
- Давай домой, в улей, - Мила чуть слышно засмеялась.
Лодка покорно повернулась и покорно потащилась обратно…
Когда в двадцатый раз, то, что в тумане принимали за дорогу, оказывалось просто небольшим заливчиком среди кочек, а разбуженные комары, злобно отгоняющие от берега, надоели, Семён озарился мыслью:
- Ты будешь долго смеяться, но мы, кажется, заблудились.
- В десяти минутах ходьбы от жилья? Фантастика.
- Ещё какая!
- А что ты обычно делаешь в таких случаях.
- Мила, это не очень обычный случай: туманы у нас – редкость, у озера в нормальную воду берега песчаные, пристать можно где угодно и дойти поберегу. Вода в озере поднимается совсем редко, а ты тут, так вообще первый раз. И говоришь обычно.
- Что делать будем?
- Думать. Я не знаю в какой стороне пасека, компаса нет, деревьев с мохом на северной стороне тоже. Медведицы ни большой ни малой. Может твои родители всполошатся, да станут громко кричать – пойдём на голос.
- А просто вдоль берега плыть?
- Смотря где мы, а то как раз до утра по эти кочкам комаров кормить будем.
- Не хочу кормить твоих комаров, у тебя слишком много комаров. Всех не прокормишь – недовольные останутся.
- Ну ты, …это..
- Что это?
- Рафинированная такая девчонка, а не киснешь по пустякам.
- Год вместе учились, а ты про меня ничего не знаешь – рафинированная!!! – Я столько гарнизонных дыр с родителями объездила… Да для меня Благовещенск – столица!
- А как узнаешь? Увидишь твои глаза – и всё. Дурак-дураком плюс заика. Темы – ничтожны, порывы пусты.
- Смешной ты был – стоит на тебя посмотреть, ну надо! А ты каждый раз отводишь глаза…
- Потому, что каждый этот твой раз я смотрел на тебя, так, непроизвольно… Повезло, что ты так удачно в классе сидела, что мне не нужно было крутить головой – у тебя за правым ухом должен остаться ожог от взгляда. А я, знаешь ли, шею не свернул.
- За этим? – Мила засмеялась.
- А у тебя два правых?
- А у меня и за другим, кажется, ожог.
- Я не один был в классе… такой.
- А у меня при этом ни одного ухажёра – неплохо, да?
- Конкуренция, однако, всё по кругу обтаптывали…
- И ни слова нельзя было сказать приятного?
- Скажи ласкового, а ты что ответишь? А кругом народ, народ, готовый просмеять уши развесил.
- А помнишь, мы за Зею загорать классом ездили?
- Да
- Я там тебя водой поливала, чтобы не сгорел, а ты и спасибо не сказал, и не перевернулся, чтобы живот полить…
- Да иди ты к чёрту! Перевернулся… Да не мог я!... Ты так наглаживала!
- Ты что?... Правда не мог? – Мила прыснула коротким негромким смешком и замолчала.
Те, которые трещали в степи вокруг озера, молчали тоже. Туман, верно, подмочил им трещалы. Сам туман молчал и серел теряя всю свою молочность, только в воду кто-то разнокалиберный изредка плюхался…
- Который час? – спросила Мила спустя вечность молчания.
- Не поверишь, я даже на ночь часов не снимаю, - начал было Семён…
- И у тебя всегда бледная-бледная полоска кожи под ремешком…
- Но перед вашим приездом я порвал браслет. Дел-то на десять минут, да, события, вот, понимаешь…
- И ты сегодня совершенно беззащитен перед вечностью?
- Выходит так – я не привык носить часы в кармане…
- Ёжик!!! – вдруг вскликнула Мила
- Какой ёжик?
- Который в тумане! – и столько детского восторга было в её голосе, что, увидев кочку с торчащей в разные стороны травой, Семён, облитый горячим прямо изнутри, увидел вдруг какой ещё ребёнок эта бывшая одноклассница и чья-то жена.
- Лошадка должна уйти,.. по сюжету, - он оттолкнулся от кочки веслом. Ёжик ушёл в свой туман и не искал пока лошадку… - А кто твой муж, студент?
- Пограничник, старший лейтенант
- На пуговки повелась?
- Семейное, и дедушка и папа офицеры. А те, кто не носит форму – те, в моём восприятии, женщины и дети…
- Так вот для чего кителёк я на себя напялил, хоть и не военный, а пуговички-то блестят!
- Удивить хотел?
- А то! В форме приехал в отпуск, а у вас каникулы раньше – вы уже встретились в школе. Потом мечтаю – встречу тебя в самолёте: ты в отпуск, а я командир, ну, или…
- Это уже было в каком-то кино… Там тоже он командир, она с нелюбимым мужем, и сын его при ней, про которого он не знает…
- Отличный сценарий встречи!
- Только, вот, мы в лодке, мужа рядом нет, тем более нелюбимого. Сына нет. А капитан не знает куда плыть и никакой ветер не будет ему попутным.
- Это, кажется, Сенека?
- Это если он кого-то другого не цитировал…
Дурным голосом заорала какая-то болотная птица - только на болоте они так могут вопить. Есть видно, с чего. Те, кто плюхались затихли все враз. Вселенская тишина опустилась на туман, и только капля, упавшая однажды с весла, разрушила её…
- Я сейчас замёрзну, сказала потом тихонько Мила, - совсем замёрзну.
Было, правда, очень- очень холодно, но Семён как-то не замечал этого раньше. А шубейки, даже какой завалящей в лодке не было… и ничего совсем не было. Потому, что в наших краях в валенках на рыбалку не плавают…
- Знаю я один способ, - прошептал он, - называется «два индейца в одном спальнике не замёрзнут». Из курса выживания.
- Как это?
- Раздеваемся…
- Совсем?
- Ну это если ты считаешь, что ты одета, а потом заворачиваемся во все наши вещи. Брюки, пиджак, рубашку – на дно лодки, а сверху плащ. Но руки твои не в рукавах.
- Неплохое предложение для заведомо замужней дамы, прокомментировала совсем негромко Мила пока Семён раскладывал имущество, - а мне совсем-совсем раздеться или как?
- Плащ сними, а сарафан сам задерётся по мере необходимости.
- По мере какой такой необходимости?
- Наша задача соприкасаться максимально возможной поверхностью кожи. Тьфу, ты Милка, совсем ты ещё не замёрзла если так ёрничаешь!
- А ты-то голову подморозил, точно подморозил раз инструкциями заговорил…
-У тебя температура? – спросила она.
- Почему температура?
- Ты горячий как печка, я просто чувствую – снизу печёт, а сверху холод.
Они долго мостились пытаясь завернуться в одежды и, наконец она, нашла удобное положение прямо на нём. Голову положила на плечо, волос щекотал лицо итак пах! А то самое место за ушком было так близко. Семён хотел было сказать, что, мол, можно и спиной повернуться – погреть её, а вместо этого тихонько тронул губами его – это место. Она повернула к нему своё лицо. Семён утонул в её поцелуе. И больше они не разговаривали…
И только когда одна половина тумана стала светлее другой, причалили к своему берегу.
За Амуром полыхал в лучах закатного солнца город, он был весь какой-то новый и привлекательный. Приедешь туда через месяц - а там уже что-то не так. И не то, чтобы дом, скажем, новый построили, а как-то так, всё сразу растёт. И на нашей стороне многое меняется – площадь, вот, плиткой цветной выложили. Аттракционы, лотки с сахарной ватой или ёщё там с чем. Дети плещут радуги из фонтана. За ним стоят лошади большие и маленькие, разные, какие , поди, с гражданской тут не стояли. Напрокат. Мила с горящими глазами пытается поймать дочурку, ошалевшую от обилия развлечений. Новый век, третье тысячелетие. А прошлое… Когда вернулись в город – поехали на озеро, оно было таким же большим, пусть и не таким полноводным как в тот раз. Правда уже не было деда, но были ещё какие-то развалины пасеки. А в этот раз кое – как добрались, а там ни развалин, ни озера. Высохло почти. Да и к чему оно когда туда сто вёрст с гаком…
Семён тяжко вздохнул. Душно пахнет сиренью. А сына нет. Как просто она сказала: « А сына нет», и только после посадки ты узнал, что УАЗик с твоим сыном подорвался на фугасе, изготовленном местным умельцем из неразорвавшейся авиабомбы.
Дочь терзала все подряд аттракционы, и, будь тут самолёт, улетела бы. А Семён уже не летал, не хотел летать – пролетел однажды.
Произведение публиковалось в:
proza.ru