Под плеск Амурских волн. Баллада
У этой истории два автора – русский Вырупаев Александр Васильевич и китаец Ма-Шули. Рассказали они её в разные времена, в удалённых друг от друга местах и совершенно не знакомым между собой людям. Мне же посчастливилось послушать обоих рассказчиков.
I
Вечерело. Последние лучи летнего солнца, пробиваясь сквозь чащу прибрежных кустов острова Сенного, радужно переливались на ровной водной глади Амура. Запалив и закрепив на якоре последний бакен, Авдей Сухарев – парень двадцати пяти лет от роду, очень вёрткий и резкий в движениях своего мускулистого и жилистого тела, с курчавой, давно не стриженной головой и добрым, улыбчивым лицом – опустил растёртые тросиками якорей, натруженные ладони в напоенный за день солнечным светом и теплом Амур. Вода прильнула к его рукам, снимая жар, протекла между пальцев, унося с собой саднящую боль и усталость.
«Живая… живая-то водица в Амуре», – мягко заулыбался бакенщик. Он поднял голову к уже бледнеющему сумерками небу. Окинул взглядом разлившуюся от берега до берега ширь Амура; медленно скрывающееся за кучевыми облаками догорающее солнце; темнеющую на берегу срубами домов станицу; тенистые протоки, размежевавшие берег на множество островов и островков; и счастливо засмеялся. Он жил в этом мире, любил его, и мир отвечал ему тем же.
Авдей, отвязав бечеву, закреплённую на крюке лодки, подтянул её, вытянутую во всю длину от острова до бакенов. Плоскодонка плавно заскользила по воде. Заскучавший на острове пёс Кучум, завидев приближающуюся лодку, суетливо забегал вдоль кромки воды, радостным лаем встречая хозяина. Но неожиданно он резко остановился, уставившись за спину Авдея. Сухарев коротко оглянулся, не прекращая перебирать бечеву. От увиденного он обмер. На самом опасном месте фарватера, где песчаный плавун от быстрого течения постоянно менял своё местонахождение, не было бакена. Не потух, как иногда случается на воде, его просто не было, а на его месте белело непонятное размытое пятно.
За кривуном, где заканчивались кособокие сопки Хингана, басовито заревел гудок парохода. «Вот и капитан Шингарёв Пётр Фокич точно по графику спускает с верховьев свой пароход «Сунгари», – с ужасом подумал Сухарев и, сдирая кожу с ладоней, рванул бечеву. На берегу скоренько отцепил с якоря запасной бакен и бегом потянул его к воде. Авдей вспомнил багровые щёки Шингарёва, его толстую шею в складках жира, подпёртую воротом форменного кителя, и ясно представил себе, что с ним сделает этот человек, если «Сунгари» сядет на мель. Если не утопит тут же на плавуне, то с ближайшим палубным транспортом, наверняка, отправит его, закованного в железо на сахалинскую каторгу, откуда обратной дороги нет.
Авдей, подтягивая бакен, проверил наличие керосина в бочонке лодки. Потрогал на шее огниво, зашитое в непромокаемый мешочек и болтающееся вместе с крестиком. «Господи, подсоби, помилуй», – взмолился Авдей.
Из-за кривуна показался пароход, шумно шлёпая лопастями заднего колеса. Бакенщик, напрягая своё сразу закаменевшее от напруги тело, сдерживал на быстрине бакен и лодку. Вскоре он оказался на месте. «Утопленница», – выдохнул Авдей, увидев в воде заваленный на бок бакен, придавленный телом китайской девушки в светлом платье. Её синюшные пальцы судорожно вцепились в скобу бакена. Авдей попытался разжать их и почувствовал чуть-чуть различимое тепло. Бакенщик, ухватив девушку поперёк туловища, рванул её, намереваясь оторвать от бакена. Её пальцы разжались, и они упали на дно лодки. Бакен выровнялся и закачался на волнах. Авдей сноровисто распалил его, запасной же бакен прикрепил рядом, не зажигая.
Пароход заревел совсем рядом. Сухарев уже различал фигуру капитана с трубой в руке. Авдей, вспомнив о девушке, скинул с себя пропотевшую рубаху и накрыл её. Для надёжности сверху уложил ещё на кусок брезента – не дай, Бог, увидит Шингарёв утопленницу, отсемафорит на берег, затаскают Сухарева по дознаниям да допросам.
Лопасти «Сунгари» шлёпают уже совсем рядом.
– Здорово, Авдейка! - рычит труба.
– И вам, Пётр Фокич, доброго здоровьица, – подобострастно ответил бакенщик.
– Чего это ты бакенов понаставил, как на параде??!! – поинтересовалась труба.
– Плавун-то, как живой, передвигается. Вот и обозначаю новые границы, – отвечал Сухарев.
– Радеешь за наше судоходное дело, Авдей, радеешь. Похлопочу о награде, – заверил его Шингарёв. Пароход поравнялся с лодкой бакенщика, волны покачнули её. – Авдейка, ты что, при луне загораешь, – захохотала труба. – Почти нагишом в лодке, иль русалок приманиваешь?
– Не-е…одёжа при такой работе только помеха. Рубаха ажно к лопаткам липнет, – объяснился Сухарев и добавил: – Вы бы, Пётр Фокич, меня скатали к морю-океану. Охоч я до новых водных мест.
– В конце навигации свожу обязательно.
Пароход миновал бакенщика, прощально трижды прогудев. Авдей обессиленно опустился на сиденье, невидящими глазами глядя вслед удаляющемуся «Сунгари».
Уже по темноте подтянул он лодку к месту стоянки. Наклонился к днищу, отдёрнул брезент и увидел сквозь щёлки раскосых глаз отблеск лунного света. «Неужто живая», – отпрянул Авдей. Кучум же осторожно подался к лодке, обнюхал её, несколько раз неуверенно гавкнув. Бакенщик, пытаясь забрать свою рубаху, наклонился и потянул её из лодки и почувствовал у горла жало остроги, постоянно лежащей на дне лодки. На него в упор из-под рубахи смотрели два неморгающих раскосых глаза.
«Ведьма китайская», – ругнулся Авдей, спрыгнув на мелководье и вытягивая лодку на сухое место. Вымотанный за день, он не стал готовить ужин, накормив Кучума остатками вчерашней ухи. Сам же пожевал вяленой рыбы с хлебом, запивая холодным чаем. Прежде чем ложиться спать, отнёс он рыбы и хлеба для неожиданной гостьи, осторожно положив еду на нос лодки.
II
Рано утром обнаружил бакенщик свою плоскодонку опрокинутой. Стараясь не шуметь, заглянул внутрь. Девушка сладко спала, зарывшись в нагретый за день песок, не выпуская из рук остроги.
«Мне надо бакены потушить», – постучал Авдей по дну лодки. Послышалось лёгкое шевеление, и затем из-под кормы ящерицей вынырнула китаянка с острогой в руках. Кучум зашёлся лаем на незнакомку. Бакенщик перевернул лодку, стараясь не смотреть в сторону девушки, у которой платье оказалось порванным, и во многих местах виднелось голое тело.
Стащив лодку в воду, отправился к бакенам. Закончив работу и возвратившись, не обнаружил девушку на прежнем месте. Не встречал его и Кучум, что выглядело совершенно невероятным. Внезапно в дальнем конце острова раздался вой пса, и Авдей, подхватив топор, ринулся на звук. Выбежав из кустов, он увидел сидящую на бревне китаянку, напевающую песенку. Возле её ног восседал Кучум и, задрав голову, сладостно подвывал. Авдей на время оторопел, затем накинулся на девушку:
– Ты что, ведьма, выделываешь? Мне нужен сторожевой пёс, а не подвывала! – Он схватил упирающегося Кучума за ошейник и поволок к стоянке.
Пёс, оглядывался, когда волокся за хозяином, оглянулся и Авдей. Он заметил, что в раскосых глазах, вроде как, мелькнули смешинки. А, может, ему показалось – блеснул искрой солнечный лучик и погас. Весь оставшийся день потратил Сухарев на починку сетей, собираясь будущим днём на большую рыбалку. Ему рыба была нужна для обмена в станице на продукты и одежду. Разобиженный же Кучум остатки дня провалялся в тени кустов тальника, а к вечеру исчез. Гордый пёс не выносил грубого с ним обращения и, переплыв протоку, подался в станицу. «Вернётся дня через три, весь искусанный. Забудет обиду на собачьих свадьбах», – подумалось Авдею.
Вечером, пораньше запалив бакены, Сухарев надеялся посветлу поставить несколько сетей в протоке. Подтягивая лодку к берегу, он услышал крики. Выпрыгнув в воду, он ринулся к противоположному берегу острова, откуда они доносились. Выбежав на песчаник, Авдей увидел крупного китайца, волочащего к лодке за волосы извивающуюся девушку. Китаец, увидев бакенщика, бросил на песок свою добычу, схватил длинный шест, лежащий в лодке и, как копьём, ударил им в живот Авдея. От дикой боли тот согнулся пополам. Китаец, держа перед собой шест, ринулся к скорчившемуся бакенщику. Но не зря Авдей получал первые призы в кулачных боях на масленицу. Превозмогая боль, он увернулся от второго удара и, подтянув за шест китайца к себе, нанёс ему удар наверняка. Научил Авдея этому верному удару беглый каторжник Фрол. «Авдейка, – говаривал ему отчаянный разбойник, – не бей в носопырку, дабы пустить только кровяную юшку с соплями. Бей ниже, промеж ноздрей и верхней губы. Там у людишек место отрубное. Валятся без памяти». Вложил бакенщик свой мозолистый кулак китайцу точно промеж носа и губы. Свалился он мешком ему под ноги, закатил ещё уже и так узкие глаза.
Авдей оглянулся на девушку. Та сидела у воды, по-старушечьи сгорбясь. Взвалил он китайца в его лодку и отправил по амурским волнам подальше от острова Сенного. Бакенщик присел на корточки, успокаивая боль в животе и выговорил девушке:
– На меня с острогой бросалась, а на него побоялась!
Девушка не повернула в его сторону даже головы.
Сухарев добрёл до косы, где бил ледяной родничок. Лёг прямо на него ушибленным местом. Холод приглушил немного боль. Перед лежащим Авдеем упала тень. Он поднял глаза. Перед ним стояла китаянка. Одной рукой она прикрывала голое тело, выглядывающее из дыр порванного платья, другой протягивала крупные листья, похожие на лопух.
III
На следующий день, закончив утренние дела и проверив ранее поставленные сети, засобирался Авдей в станицу, размышляя о том, как ему поступить с китаянкой. Отправить назад, через Амур? Отвезти в станицу? Но вспомнились ему искорки в её глазах, сгорбленная поникшая фигурка в разодранном платье. И новое, прежде никогда не испытываемое им чувство теплоты и нежности к этой невесть откуда взявшейся несчастной овладевало Сухаревым. Наконец Авдей принял решение: спрячу её на время отлучки в только ему известный схрон – маленькую, тесную пещерку, вымытую Амуром в половодье под берегом острова. Заполнялась она водой только при большом паводке, в остальное же время служила укрытием для пролётной птицы и островных зверьков.
Отправившись на поиски девушки, обнаружил он её сидящей у воды на другой стороне острова. Сняв платье, она стирала его. Авдей в ужасе замер: вся её обнажённая спина, ягодицы, ноги были исполосованы рубцами от побоев.
– Вот откуда ты сбежала! – Высказал догадку Сухарев. – Из рабства».
Он знал, что в Китае существует обычай продавать из бедных семей девушек богатеям для утех. В случае отказа их избивали гибкими прутьями. Скорее всего, из таких рабынь и была его беглянка.
Почувствовав взгляд, она испуганно оглянулась. И с диким воплем бросилась в амурскую воду. Забежав в неё по горло, она остановилась, наблюдая за бакенщиком. Авдею иногда приходилось встречаться с китайскими рыбаками, ловцами зелёных лягушек, сборщиками лимонника и целебных трав. Поэтому он знал несколько обиходных слов по-китайски.
– Цзоу ба! Пойдём! – позвал её Сухарев. Девушка не двигалась. – Цзоу ба! – повторил он.
Не сразу, но мужчина понял, что девушка стесняется из-за своей наготы. Он отошёл за ближайшие кусты и отвернулся. Когда повернулся, то китаянка уже стояла перед ним в прилипшем к телу разодранном платье. Авдей взял её смирившуюся за руку и повёл к схрону. Показал знаком – мол, забирайся. Девушка безропотно забралась в пещерку. Авдей мучительно вспоминал, как по-китайски «скоро приеду». Но, так и не вспомнив, сказал только:
– Вань шань! Вечером, вечером! – и по-русски добавил: –Жди меня. Никуда не вылазь.
В станице, обменяв рыбу на продукты, зашёл он и в лавку бакалеи. Хозяин Сидор Лукич Баженов радушно приветствовал Сухарева:
– О, Авдеюшка пожаловал. Наслышаны о твоих делах. – Бакенщик похолодел. А Баженов продолжил: – Телеграфировал Пётр Фокич о твоём радении судоходном. – В чём нуждаешься, Авдеюшка?
– Да вот фонарь, горящий без керосина бы мне. Видел у одного проезжающего инженера.
– Лектрический фонарь!?! Как же – имеется, – потянулся к полке Баженов.
– И ещё – платье женское надобно позарез, – выдохнул Авдей, чувствуя, как лицо заливается краской.
Сидор Лукич остановил руку с фонарём и сурово упёрся взглядом в заалевшего бакенщика:
– Авдей, понимаю тебя. Главное – голову не теряй! На тебе река цельная, там порядок нужен. Дам-ка я тебе вот это платье! – Бакенщику показалось, что маленькая одежда будет как раз по беглянке. – И монпансье в придачу. Только голову не теряй. – Ещё раз повторил Бакалейщик.
– Благодарствуйте, Сидор Лукич!
Неожиданно Баженов прищурился и добавил:
– Ох, и красивые же детки родятся у русских и китаек!
IV
Подплывая к Сенному, услышал Сухарев опять вой Кучума. «Вот стервец, как на беду завывает», – ругнулся Авдей. Обнаружил он девушку и Кучума на прежнем месте. Китаянка, тихонько напевая, плела из ивовых прутьев корзинку. Пёс же, склоняя в её сторону голову, сладостно подвывал. Авдей достал из мешка платье, конфеты и протянул китаянке:
– Бери. Это тебе.
Девушка, прекратив пение, вскочила и опрометью бросилась в кусты. Кучум с радостным лаем помчался за ней следом. Авдей удивлённо смотрел им вслед: «Что случилось? Почему она убежала? Неужели подумала, что я её подкупаю? Так же как кто-то когда-то продал, а какой-то изверг купил».
Подобрав платье, коробку с монпансье, отправился Сухарев на испытание купленного диковинного фонарика. Для этого он накрылся в своей будке мешковиной и нажал на кнопку. Фонарь светил так ярко, что просвечивал даже ткань. Выключив кнопку, принялся он рассматривать его корпус, на котором красовались китайские драконы и змеи. На середине фонарика виднелось лицо женщины с телом птицы. Авдей перевернул фонарь другой стороной – то же женское лицо, только уже с телом рыбы.
– Пэн Няо . – Услышал Авдей голос. Китаянка стояла в дверях и заворожённо смотрела на фонарь. Авдей машинально отдал его ей. Девушка, нежно прижав его к груди, опять произнесла: – Пэн Няо.
Далее произошло совсем невероятное. Она схватила бакенщика за руку и вытащила его из будки. Присев на песок, она нарисовала пальцем точно такую же рыбу и птицу, как на фонарике. Затем. Показав на своё лицо, вновь произнесла:
– Пэн Няо!
Авдей выкрикнул:
– Тебя звать Пэн Няо?
Девушка слегка улыбнулась. Затем, оторвав нитки от мешка, она обмотала ими кисти рук.
– Тебя связали, – догадался Авдей. Китаянка же разорвала нитки, взмахнула руками, как крыльями. – Ты вырвалась и улетела, – опять перевёл язык жестов Сухарев. Потом она сложила руки вместе и повела ими, как будто рыба хвостом. – Ты можешь плавать, как рыба, – закончил перевод.
Прекратив показ, Пэн Няо молча смотрела на Авдея. Тот опять ей подал платье и конфеты. И, неожиданно вспомнив, произнёс по-китайски:
– Вэн син фу! За счастье! – Машинально в который раз дублировал он всё на русском.
Пэн Няо изумлённо прижала подарки к груди. Затем поклонилась Сухареву:
– До се, до се!
Поздним вечером они втроём – Авдей, Пэн Няо и Кучум – сидели на нагретом солнцем песке возле самой кромки воды и любовались купающимися в Амуре звёздами. Китаянка поднялась с песка и по колено вошла в воду. Затем, красиво выгнув руки, она горлом издала клокочущий звук и сделала широкий шаг по воде, резко сгибая ноги в острых коленях. Авдею такие движения напомнили что-то знакомое, уже однажды виденное. Пэн Няо наклонилась к воде, взмахнула руками-крыльями и, мягко изгибаясь в талии, пошла по водному кругу. «Да это же брачный весенний танец даурских журавлей», – осенённый догадкой, подскочил Авдей. Подражая им, он часто-часто засеменил мелкими шажками, выгнул руки ладонями вверх, загулькал горлом и принялся подступаться к Пэн Няо. Она уклонилась от наскока Авдея и продолжила мягкое движение по кругу. Авдей устремился следом, приседая, разбрызгивая воду расставленными, как крылья, руками.
Пэн Няо зашлась в безудержном смехе. Авдей, подскочив к ней, крепко обнял её руками-крыльями и прижал к своей груди. Кучум молча смотрел на неузнаваемого хозяина и его гостью. Любовались ими и потревоженные в воде звёзды.
После танца лежали они на тёплом песке. Сухарев, показав рукой на себя, произнёс:
– Авдей!
Пэн Няо эхом откликнулась:
– Дэй!
Авдей повторил своё имя. И опять:
– Дэй! – звонко и смеясь произнесла девушка.
Затем она запустила руку в его непокорные вихры на голове. Смеясь, попыталась пальцами их разгладить. Авдей же, глядя в её раскосые глаза, ловил в них отблески лунного света. Кучум, игриво носясь вокруг, обсыпал их мелкими песчинками и речными камушками, чего они совершенно не замечали.
V
Через несколько дней увидел Авдей приближающуюся к острову лодку. В одном из сидящих в ней узнал он урядника Гаврикова. От глаз непрошенных гостей успел всё-таки Сухарев спрятать в схроне Пэн Няо. Гавриков, пьяно таращась по сторонам, принялся вести дознание:
– Авдей, – он икнул. – На днях рыбалил на протоке Филька Дударь и видел, как ты на косе развлекался с китайкой. Не допущу произвола на вверенной мне территории! – пьяно закричал урядник.
– После четверти первача Дударю и не только китайки померещатся, но и кикиморы всякие, – отмахнулся Сухарев.
– Авдей, – упёрто произнёс Гавриков. – Сообщение мной получено, и я должон провести следствие по незаконному пребыванию на российской территории подданных сопре…деж…сопре… – не смог до конца выговорить урядник.
– Никаких других подданных, кроме меня и Кучума, на Сенном нет, – отрезал бакенщик.
– Авдей, – угрожающе упёрся Гавриков, – не по-доброму встречаешь власть. Ведь в станице разговоры идут – осетринкой промышляешь, да амуров белых, вяленых меняешь. Смотри у меня! – погрозил он пальцем. – Не балуй!
Сухарев молча сходил в ледник. Принёс и отдал Гаврикову весь утренний улов и ранее пойманного осетра. Уходя, урядник сгрёб с верёвки пучок вяленой рыбы и, тыкая пальцем в висящее на ветке старое платье Пэн Няо, пригрозил:
– Осенью бочонок икорки приготовь! Сгною на каторге!
…Ночью проснулся он от диких криков Пэн Няо, устроившейся привычно на ночлег под опрокинутой плоскодонкой. Выбежав из будки, получил Авдей тяжёлый удар по голове. Теряя сознание, он увидел перевёрнутое небо с купающимися звёздами и услышал затухающее злобное рычание Кучума.
С той злополучной ночи никто больше не видел бакенщика Авдея Сухарева и его верного Кучума.
Вскоре прошёл слух, что на китайской стороне появился странный человек. Ходит он по сёлам и городам. Останавливает на улицах молодых девушек. Всматривается в их лица, спрашивает:
– Пэн Няо?
Неизвестно, нашёл ли он её. Но позже видели китайские рыбаки на реке пустую лодку русского бакенщика. Кружились над ней две большие, невиданные ранее в этих краях птицы. Долго кружились, а затем взмыли в небесную высь.
– Пэн Няо! – Проводили их восторженными взглядами рыбаки.
Попытались их поймать, но оставили они после себя порванный невод и перевёрнутую полузатопленную лодку. После этого, рыбаки, чиня невод, беззлобно приговаривали:
– Калужатинка играет…балует, тешится рыбица.
VI
Прошло время. Многое изменилось в этой истории. Так, в последующих рассказах, бакенщик превратился в смотрителя маяка, а бедная девушка – в принцессу, сбежавшую от нелюбимого. Да многое изменилось, но осталось одно неизменным – это любовь. Любовь между русским парнем и китайской девушкой. По одним преданиям, после того, как не дали им люди жить и любить на земле – превратились они в птиц и вознеслись в небесные дали; по другим – оборотились в рыб, схоронясь в речных глубинах.
А была ли эта история на самом деле??!! Об этом знает только много повидавший, седой Амур.
Произведение публиковалось в:
"NEOнлайн" #3, июнь 2021