Глава 07. Часть 03. Дикие побеги
РАНЕЕ:
Глава 02. Часть 03. Дикие побеги
Глава 03. Часть 03. Дикие побеги
Глава 04. Часть 03. Дикие побеги
Глава 05. Часть 03. Дикие побеги
Глава 06. Часть 03. Дикие побеги
- Христос с тобой, посинел-то как? Да где же ты шляндаешь столько?
Такими словами встретила его Степанида Марковна, когда он, озябший и мокроносый, с затуманенными глазами заявился домой к вечеру.
Максим надулся, молча шмыгал носом. Дома была одна Степанида Марковна с внуком. Котька сидел за столом и вычерпывал деревянной ложкой тюрю.
Максим подошел к печи, прислонился щекой к ее теплому боку.
Котька, как взрослый, постучал деревянной ложкой по пустой железной чашке.
- Съел, моя ягодка, скушал? Золотце, умничка, че-ченька. Ешь да расти. Папанька приедет, увидит тебя, скажет: «Вот он какой у нас малышок! Большой да послушный». Ешь, родимый...
Она вздохнула два раза кряду, вытерла руки о фартук, маленькие, с тонкими острыми пальцами, села против Максима. В глазах Степаниды Марковны были надежда и кротость, так смотрела она, когда обращалась к богу.
- Была тут, часом, Ирина Петровна... выговаривать приходила. За доброту свою укоров дождалась. Вот она, благодарность людская. Эх-ха, прости нас, господи, грешных...
- Я про церковную книжку ничего никому не сказывал.
От неловкости и какого-то неясного стыда перед Стенанидой Марковной язык у него заплетался.
- Я тебе в матери не напрашиваюсь - есть у тебя родная, дай бог ей здоровья и долгих лет! - но коли я в доме своем пригрела, ты должен меня уважать. Кроме счастья-добра, я тебе ничего не желаю.
Максим отвернулся: мутно стало в глазах.
- Школа школой, чему там учат - учись, но и меня, милый мой мальчик, слушайся. Не гневи бога, молись ему. За мать свою, за братишку, за сынов моих, чтобы немцев-злодеев они побили и домой пришли здоровехонькие.
Максим силился не заплакать и тер кулаком глаза.
- Ну, будет, будет... Господь детей не винит, он все им прощает... На иконы не хочешь молиться - в душе про себя молитву твори.
Степанида Марковна взяла его за руку, к столу повела.
- Ешь, что бог послал.
- Не хочу я, не буду... Тетка Полина меня покормила.
- Врешь, поди... Тетка Полина сама зубы на полку кладет.
«Зато уж у вас все есть. Расхвасталась... Жил бы лучше я в школе, ел бы картошку и спал в учительской».
- Забрался на печку, лег на живот - читал «Приключения барона Мюнхаузена». И сразу все позабыл: голод, обиды, укоры хозяйки. Он бы, наверно, не оторвался от книжки, если бы Степанида Марковна не привернула фитиль: так она делала всякий раз, когда вставала в угол перед иконами. Он слышал ее протяжные вздохи, видел затылок с гладким тугим пучком черных волос. В волосах блестела большая металлическая заколка.
Тетя Валерия всегда приходила домой поздно, а тут пришла чуть ли не в полночь. Максим не спал, ворочалась Степанида Марковна - тоже, видать, не спалось. Тетя Валерия вывернула фитиль: от длинного крупного носа на лицо ей упала тень.
- Загуливаешься, - сказала с постели свекровка. - Вы, мама, не спите?.. А Максим?
Максим промолчал.
- Ирина Петровна, мама, из-за Максима на вас ругается.
- И ты туда же, - завозилась, заохала Степанида Марковна. - Чья бы корова мы чала... Загуливаешься, говорю.
- Опять с упреками? - голос у тети Валерии был колючий. - Опять до слез меня д„овести охота?
Таких разговоров при Максиме еще не было в этом доме.
- Чем зря нападать, лучше спросили бы, где я была.
- Поди, известно...
- Левонтия Типсина старший сын с фронта вернулся, Михаило.
Что-то вдруг сделалось со Степанидой Марковной, Вскочила она с постели растрепанная и, как была в нижней рубашке, кинулась к тете Валерии:
- И как же он? Что говорил? Какие вести привез?.. Боже милостивый!
- Был офицером, раненый: легкое пулей задето. Рана еще живая, не затянуло как следует. Ну и... пришел сразу мне показаться. И зубы дорогой Михаилу за-. мучили: купоросом полощет. Радость, конешно, у Тип-синых. Меня пригласил, после работы у них вот и засиделась.
- Не видел ли наших голубей там? Не встречался ли?
- Нет, мама, он был на другом фронте. А вести, мама, хорошие. Наши везде наступают. Войне скоро конец.
- Господь дает - возвращаются помаленьку люди...
Свет в лампе загасили совсем.
Максиму часто виделись сны.
Сны ему виделись разные: и страшные, и смешные, про рыбалку, про кедрачи на пыжинском кладбище. А то ему снилось, как он летал - то с горы, то с дерева. Максим почти всякий раз просыпался и вспоминал, как объясняла такие сны мать. «Во сне падаешь, значит растешь. Это, сынок, хорошие сны».
От страшных снов, когда гибли немцы и наши солдаты под свинцовым огнем или когда гнались рогастые коровы, он тоже пробуждался. Сердце прыгало, и пот выступал на лице. А губы были сухие, как опаленные жаром.
Смешные, веселые сны ему снились редко...
В ту ночь Максиму приснилась мать: она держала Егорку за руку и плакала над чьей-то могилой. Ему было до слез жалко мать, и он все ее спрашивал, чья же это могила и почему она плачет над ней. Мать отвечала, что это могила отца. Мальчик терялся: ведь отца не хоронили на кладбище, его похоронил остяк Анфим в тайге, у далекого озера. Зачем же мать говорит неправду?
Потом, наплакавшись, мать повела куда-то Егорку, о Максиме забыла. Он звал мать, но она не отвечала ему: шла себе, да быстро так, что Максим не поспевал за ней. Тогда он крикнул что было силы: «Мама!» - и проснулся...
В комнате заворочался кто-то: не то Степанида Марковна, не то тетя Валерия. Он полежал с открытыми глазами, повернулся на другой бок и опять заснул И снова ему приснилась мать, будто он опять в Пыжино в доме бабки Варвары, сидит за столом с Егоркой. Мать сказала братьям, чтобы они подождали, пока она испечет толстые пышки из чистой муки. Пышки она испекла скоро. Они дымились масляным хлебным паром Мать положила на стол перед Максимом одну перед Егоркой другую. Максим взял пышку, перебросит в та-донях, ожегся... И туг он проснулся второй раз в эту ночь, отдернул руку от чего-то горячего. Во сне оказывается, он сдвинулся с толстой ватной подстилки на горячие голые кирпичи печки - ему и нажгло руку
Уже светало. Степанида Марковна собиралась выносить пойло короне, на кухне горел светлячок.
- Максим, вставай, по воду сбегай. Потом пили чай.
На большой перемене Максим, Кешка Ягодкин и Болотов Виска выбежали на улицу. Было ясное солнце без ветра. Горели листья на необлетевших еще осинах На краю села пели: бабьи голоса забивали мужские
- У Типсиных голосянку дерут, - сказал Кешка '- Михаило у них вернулся. - Бражку пьют. - Кешка поскреб за пазухой.
Давно занялся вечер, а песни у Типсиных не смол-кали. Из Каргаска приехал нарочный, привез повестки парням, которым в армию время пришло идти Отдали повестку и Ларьке Типсину. Бабка Ульяна, заглянувшая к Степаниде Марковне, посоч увствовала:
-Забрили - отхороводился... Злились'за девок на него многие. Теперь отец с матерью загорюют
- Все мы горюем, Чеевна, - скупо сказала Степанида Марковна- - Бог сбережет.
В сумерках где-то близко рыдающий пьяный голос Ларьки Типсина выводил:
Пойте, девочки, припевочки,
А мне не до того...
- О господи, - вздохнула бабка Ульяна, - грехи наши тяжкие...
ДАЛЕЕ:
Произведение публиковалось в:
"Дикие побеги". – Хабаровск, Хабаровское книжное издательство, 1971