По праву наследия
I
Сказал правдивые слова —
И с плеч гора, —
Гласит молва.
Но жизнь-то ведь
Не слов игра.
А ну как с плеч-то — голова.
А?
Скажите, кто голову не втягивал в плечи
И не начинал озираться при этом.
Если вчера еще слышал речи:
«Вся власть Советам!».
II
Время это — сплошь белыми пятнами
Легло на страну тяжким бременем —
Эпоха, которую мы деликатно
Называем «сталинским временем».
Сталинщина...
Меры нет этой беде.
Как же в речь дичь облечь ее...
Это — когда в стране все меньше людей
И все больше человечины.
Это — когда ставится эксперимент:
Задумавши ускорить свой рост.
Голова, полагая, что сие рудимент.
Пожирает свое тело и хвост.
Это — «Вперед!» и — «Рад стараться!»,
В ясное солнышко — тень на плетень.
Это — за декорациями деклараций:
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день».
Это — под следствием — все, чтоб никто не в обиде,
Презумпция всеобщей вины.
И. как следствие следствий, — горел в геноциде
Народ огромной страны.
Это — там где-то в Кампучии или Китае
Миллионные жертвы амбициозному богу.
А у нас их считают... считают-считают...
И до сих пор сосчитать не могут!
III.
Что такое репрессии — негативные явления?
О, да это наука целая!
Она разработана языкознатца гением
Со знанием дела, умело.
Это — воля безумного центра.
Извращение особого рода:
План, выполненный на 103 процента.
По отстрелу «врагов народа».
Это — донос со злобным вздором
Сосед накропает в обиде,
И ночью к тебе прилетит «черный ворон»,
И больше тебя никто не увидит.
Это — когда пальцы левой руки,
В дверях зажав, с хрустом корёжат.
А правой ты пишешь: народа враги —
Твоя семья. И сам ты тоже.
Это — следователь хитер и жесток.
Суд «тройки» короткий с приговором коротким...
Это — в каждом поезде на восток
Первый вагон — с решетками.
Это — лагерей десять лет «без переписки»
«Отец народов» предусмотрел.
По-иезуитски заботясь о твоих близких...
А это — просто расстрел.
Это — в свете прожектора бляшками
Искрится черная, горлом, кровь,
Когда тебя расстреляли неряшливо
И будут дорасстреливать вновь.
Это — твоя мать, уставившись тупо.
Зайдя за тюремный барак,
В ворохе полузасыпанных трупов
Увидела знакомый пиджак...
IV
«Зоны вне критики», «зоны умолчания»,
«Высших» интересов мудреные резоны
На деле для смертных простых означали
Чаще всего просто смерть да «зоны».
Это — ветер Заполярья шалый.
Это — охранник злобен и туп.
Это — под каждой промерзшей шпалой
Промерзший, как шпала, труп.
Это — на вышках когда пулеметы.
Это «колючки» ряды — Кандалаг.
Это — мрущие от голода и работы
Миллионы бедолаг в кандалах.
Это — зеки — от рядовых до полковников.
И рабочий, и крестьянин, и поэт...
Это смертные побоища уголовников
С политическими. Которых у нас, впрочем, нет.
V.
А палачи?
Они по сей день остались...
И их больше (гляжу как в воду!),
Чем тех, на ком они упражнялись
В любви к своему народу...
Сейчас они, поутративши бойкость,
Ти-и-и-хо (покуда) шипят ужом:
«Погодите ж — вот навернется перестройка.
Мы вам покажем ужом».
И нынешними временами — иными —
Стоят они в сторонке, довольно умело,
И пока мы думаем, что делать с ними,
Они тоже думают, что с нами делать!..
Произведение публиковалось в:
"Амурская правда". - 1989, 18 февраля