Там, где падают ''дули''
Июль пришел с грозами. Пахло хмельным озоном. В садах на смену черешне поспела вишня. Я купил у привокзальной торговки за пятнадцать копеек «фунтик» этих дочерна алых и брызжущих соком ягод и неспешно лакомился в ожидании первого автобуса, который бы отвёз меня вмгсто, как по-украински называют город. В «фунтике», свёрнутом из свежего капустного листа, было никак не меньше килограмма лакомства, одновременно и насыщавшего, и утолявшего жажду. Это был мой завтрак, ибо часы показывали половину шестого. До автобуса оставалось еще полчаса.
От железнодорожного вокзала до центра мкта, как я помнил по прежним посещениям, было около четырёх километров дороги, прорезавшей прямой стрелой усадьбы, утопавшие в зелени садов. Для меня в ту пору это был сущий пустяк, который я отмахал бы налегке за те же полчаса. Но дело в том, что со мной была спортивная сумка, ибо ехал я из Краснодара, где участвовал в чемпионате педвузов СССР по лёгкой атлетике. Это лишь так говорится «лёгкая атлетика», а на самом деле она не менее тяжела, чем таскание штанги. Я выступал в десятиборье за команду Благовещенского пединститута. Занял хотя и не призовое, но довольно приличное пятое место из более чем шестидесяти человек, два дня бегавших, прыгавших и метавших вместе со мною на стадионе «Кубань». За что и получил в награду от руководства команды разрешение отколоться от коллектива и заехать на отцову родину.
Так вот моя сумка, в дополнение к немалой спортивной амуниции, была догружена еще и парой сувенирных бутылок объёма «ноль семь» краснодарского винного хита сезона - «Глаза красавицы». Оттягивать руки не хотелось, тем более что из Micma мне еще предстояло перебираться через речку Рось идти пешком семь вёрст с гаком, минуя поля и лес, до Кошмака. В этом селе когда-то родился мой отец. Теперь там проживала бабушка Степанида со своими дочерями, моими тётками Леной и Надей. Старшая тётя Дуся жила давно уже на западе Украины в городе Почаеве по соседству со знаменитой Почаевской лаврой мужским монастырём. Еще одна тётка Тося имела место жительства невдалеке от Кошмака в Глушках, километрах в пяти в сторону Черкасс. Так что многоборье моё еще предстояло продолжать и тратить силы сразу же с места в карьер не хотелось.
Железнодорожная станция, где я сошёл с поезда, называлась по-старому Корсунь, а само мiсто, являвшееся районным центром, Корсунем-Шевченковским. Городишко это невеликий, славен тем, что в войну с фашистской Германией стал в начале зимы 1944 года центром проведения так называемой Корсунь-Шевченковской операции по окружению и уничтожению крупной группировки немецких войск. Я немало слышал рассказов от отца и всей его родовы, включая покойного деда Сергея, умершего в один год и день с великим генералиссимусом, о тех событиях. Справедливости ради надо упомянуть, что в этих холмистых чернозёмных краях, где по уши вязла тяжёлая техника и артиллерия, еще раньше в 1941 году при отступлении полегло не меньшее количество советских солдат. Запомнились бабушкины слова: «Уся Рось була красна, стильки крови в нее натекло...» В памяти эта фраза встала вровень со строчками лермонтовского «Валерика»: «Хотел воды я зачерпнуть. / И зной, и битва утомили / Меня, но мутная волна / Была тепла, была красна...»
В пристанционном посёлке проживал отцов двоюродный брат Трофим Прокофьевич Шкляренко. Я знал его дом, но идти сейчас к нему было слишком рано и я решил заглянуть к дядьке на обратном пути, когда налажусь возвращаться на Дальний Восток. Мне, как будущему историку, очень хотелось порасспросить дядю о его ратных делах. Он воевал на Чёрном море, был мичманом торпедного катера, имел среди прочих наград медаль Ушакова. Медаль мне запомнилась еще с той поры, когда отец сразу же после войны в 1946 году привёз нас с матерью познакомить со своими родными. Мне было три года, я сидел у дяди Трофима на коленях и трогал медаль с забавными цепочками. Она казалась мне игрушкой. Впрочем, таковой мне слышалась и «бомбёжка», которую поминал частенько при разговорах в застолье дед Василий Крошко. Позднее я написал об этом стихи. Бывал на Украине в разные годы с десяток раз. Но сейчас речь о другом.
Чтобы не утомлять вас описаниями дальнейшего пути, по-своему живописного и требующего отдельного повествования, позволю себе сделать солидную купюру в книге памяти.
Посетив близкую и дальнюю родню, вдоволь откормившись на бабушкиных пирогах с вишней, отдохнув и набравшись энергии, где-то через недельку захотелось мне осуществить давно задуманную поездку. И вовремя это сделал, ибо она оказалась единственной в моей жизни. По рассказам тётушек я знал, что в Каневе есть музей Тараса Шевченко. Тётушкам очень нравилось, как я читаю шевченковского «Кобзаря». Особенно любила меня слушать самая младшая отцова сестра Надя, болезненная с детства и богомольная до самозабвения, постоянно пропадавшая в очередных своих хождениях по церквам, монастырям и иным святым местам, где надеялась обрести исцеление. Она весело смеялась над моим произношением, поскольку читать Шевченко на украинском языке - искусство, которым я не овладел за всю жизнь. Чего уж говорить о том, как это звучало в устах дальневосточного мальца.
Кроме того мне было известно, что в тех местах воевал Аркадий Гайдар. Хотелось побывать и на его могиле, которая, несомненно, как мне думалось, любовно сохраняется читателями его книжек. Я любил творчество Гайдара, одно время жившего и работавшего в Хабаровске и посещавшего Амурскую область. Не в наших ли краях очутились Чук и Гек с матерью, стремившиеся к своему отцу-геологу?
И вот рано утром я сажусь на автобус, отматываю девяносто пять километров от Корсуня-Шевченковского на север в сторону Киева. Посередине трассы сворачиваем с асфальта и едем по брусчатой дороге на восток. Там, неподалёку от впадения Роси в Днепр, и стоит Канев. В ту пору он больше был известен тем, что здесь начиналось строительство будущей Каневской гидростанции.
Часов в десять я уже у цели.
Музей Шевченко, по странному и роковому для меня стечению обстоятельств, находился на отшибе от мюта, километрах в пяти. От автостанции в Каневе туда курсировал старенький автобус, с расписанием движения которого я познакомился мельком. Запомнил только, что интервал был часовой. Последний автобус отходил от музея в пять часов. А в шесть вечера из Канева шёл последний автобус в Черкассы, на котором я и рассчитывал возвратиться в Кошмак. В моем распоряжении было, как минимум часов семь.
Посещение музея запомнилось не только знакомством с экспозицией, большую часть которой представляли живописные полотна и рисунки Шевченко, размещенные в довольно-таки просторной хате с глинобитным полом, рушниками, монументальной беленой печью, которая и на Украине называется русской. Меньше проявляются на экране памяти рукописи первых стихотворений великого кобзаря.
Больше всего запала в сознание сама Чернецкая гора, на которой Тарас Григорьевич завещал себя похоронить в своём известнейшем стихотворении «Запов1т», написанном в 1845 году, за шестнадцать лет до смерти. На вершину горы вела длинная деревянная лестница. Я принялся было считать ступени, когда взбирался наверх, но вскоре отвлёкся и потерял счёт на второй или третьей сотне, теперь уже не помню. Вид отсюда открылся грандиозный - на «ревучий» Днепр, на уходящие в горизонт пшеничные поля, леса, сады, местечки и деревеньки.
Стоя на смотровой площадке после экскурсии, которая провела говорливая украинка в национальном костюме, ласкавшая слух певучей «мовой», наполовину понятной, наполовину не очень, я вспомнил своё чтение «Кобзаря» тётушкам. И сам для себя, вполголоса, стараясь, чтобы никто посторонний не услышал и не посмеялся над моим русско-украинским «воляпюком», прочитал запавшие в душу строки.
Як умру, то поховайте
Мене на могши
Серед степу широкого
На Вкраiрi милiй,
Щоб лани широкополi,
I Днiро, i кручi
Було видно, було чути,
Як реве ревучий.
Як понесе з Украiни
У синее море
Кров ворожу... отойдi' я
I лани i гори —
Все покину, i полину
До самого Бога
Молитися... а до того
Я не знаю Бога.
Поховайте та вставайте,
Кайдани порвiте
I вражою злою кров'ю
Волю окропiте.
I мене в сем'i великiй,
В сем'i вольнiй, новiй,
Не забудьте пом'янути
Незлим тихим словом.
Не буду сочинять, что это сучилось тогда, но сейчас, когда я пишу эти строки, на глаза набегают слезы. Наверно, это возрастное...
Когда я спустился к подножию Чернецкой горы, в моем распоряжении для дальнейших дел в Каневе оставалась еще пара часов. Надо было только дождаться драндулета, которым я припылил к музею, приехать в Канев и отыскать могилу Гайдара.
Дальше пошла если и не мистика, то сплошная дурь, винить за которую могу только себя одного. Хотя, как выяснилось позже, все, что случилось затем, произошло к лучшему. Сейчас поясню, почему.
Во-первых, я увидел шлейф пыли, скрывшей от меня драндулет. На маленьком рыночке купил кое-что из деревенской снеди и перекусил, стоя в тени раскидистой шелковицы, начавшей уже ронять на землю свои черно-красные плоды, напоминающие почему-то толстых мохнатых гусениц. За час до возвращения автобуса набралась порядочная толпа экскурсантов, исполнивших своё паломничество на могилу Кобзаря. И когда мы стали втискиваться во вновь припылившую машину, я стал жертвой глупого рыцарства. Пропуская женщин и мужчин старше моего, я не заметил, как лично для меня места в автобусе не осталось даже на подножке...
Конечно, можно было отправиться и пёхом, спортивной сумки со мной ведь не было. Но я, на свою беду, подобно Шерлоку Холмсу, применил дедуктивный метод. Через час, что я буду топать по солнцу и пыли, драндулет возвратится. Стоит ли тратить силы понапрасну! Да и «стажа» стояния в очереди жалко терять. Буду объявлять всем попутчикам, что не сел на предыдущий автобус. Авось и буду первым.
Не тут-то было! Это в Москве или Благовещенске люди на автобусной остановке становятся гуськом друг за другом. А здесь «втьна Укра'гна». Я вновь оказался последним лишним.
Пришлось идти пешком. Моих легкоатлетических талантов хватило как раз для того, чтобы дойти до центрального автовокзала и убедиться, что автобус на Черкассы ушёл четверть часа назад. И как оказалось, это был вообще последний на сегодня автобус, покинувший Канев. Завтра в шесть утра движение из Канева возобновится в нужном мне направлении. Но это только завтра!
Привыкший за годы своих спортивных и иных поездок ко всяческим передрягам, я не пал духом. Мало чего не приключается! Переночую в гостинице, в городе их, как мне объяснили раньше, целых две.
Но случай решил смеяться надо мной и дальше. В «готэле» под солидным названием «Центральный» все номера занимала съёмочная группа одесских киношников, снимавшая на натуре фильм по поэме Шевченко «Наймичка». Отправляясь ко второму «готэлю» под гордым именем «Дншро», я почти наверняка ожидал нового приключения. И оно не заставило себя ждать. Вся гостиница целиком уже месяц была отдана Киевской киностудии. Эти поклонники творчества Шевченко снимали фильм по поэме «Гайдамаки». Забегая вперед, скажу, что мне так и не удалось впоследствии увидеть эти кинофильмы, хотя очень хотелось посмотреть, что там у них получилось. Очевидно, прокат не добрался до Дальнего Востока. А может и что-то другое разминуло меня с этими лентами.
Ну что ж, где наша не пропадала!
Спросив у аборигенов, я добрался до городской библиотеки, носящей имя... А вот и не угадали! Не Шевченко, нет, а как раз искомого теперь уже Гайдара. Познакомился со стендом и витриной, на которых выставлены были фотоснимки писателя, его личные вещи. Точно знаю, что среди них был офицерский планшет и каска с пулевой пробоиной в височной части. На особом столике перелистал подшивку местной газеты. В ней закладками были обозначены страницы, посвященные жизни и творчеству Аркадия Петровича, празднованию его юбилейных дат. Странно поразил тот факт, что Гайдар и Хрущёв были удостоены звания лауреатов литературной премии имени Тараса Шевченко. Я тогда не мог предположить, что в будущем другой украинский «пiсьменик», а как потом оказалось еще и великий советский писатель Леонид Брежнев станет обладателем более престижной Ленинской литературной премии за цикл своих брошюр, которые весь народ заставят изучать не хуже цитат из трудов Мао Цзэдуна, как это делали в ту пору в Китае, где царил культ «великого кормчего».
Выйдя из библиотеки, я полной грудью вдохнул ароматный воздух, настоянный на фруктовых тонах спеющих яблок и груш. Начинали сгущаться сумерки, которые на Украине, как и вообще на юге, довольно быстро переходят в чернильной черноты ночь.
Вдогонку за мной неспешно двигалась по улице «полуторка», в кузове которой весело распевали парубки и дивчата с нарукавными повязками. Я пригляделся и опознал символ дружинников. Мне тоже доводилось выходить на улицы Благовещенска с такой повязкой для патрулирования и охраны общественного порядка. «Хлопцы! - крикнул я, когда машина поравнялась со мной. - Ночевать негде дальневосточнику! Помогите!» В ответ раздался дружный смех. Кто-то запустил в мою сторону огрызок яблока. Грузовичок прогромыхал по булыжнику дальше, увозя на заднем борту популярный лозунг из «Кодекса строителя коммунизма», талмуда той поры: «Человек человеку - друг, товарищ и брат».
Когда тебе восемнадцать лет, ноги сами несут туда, где можно повеселиться и отдохнуть от дневных забот. Я и сам не заметил, как очутился в городском парке. Возможно, туда поманили огни редких фонарей на столбах. Прямо у входа стоял памятник, под которым покоилось тело Гайдара. Скромный бюст, надпись на украинском языке. Букет цветов из мальв и чернобривцев.
Я постоял у памятника, наклонив голову. Припомнил, что погиб Гайдар в сентябре первого года войны. Отказался вылететь последним самолётом из окружённого фашистами Киева. Остался в партизанском отряде и погиб в бою под деревней Леплява близ Канева. На железнодорожной насыпи огнём из пулемёта прикрывал отход товарищей под натиском врага. Здесь его и сразила пуля. Великий детский писатель лёг в великую землю, которую тогда никто не думал делить на украинскую или русскую, или какую иную «независимую».
В глубине парка заиграла музыка. Мимо меня в ту сторону потянулись молодые люди. Пошёл и я. Танцплощадка за двадцать копеек открыла свои просторы. Я сел на скамью под высоким деревом, росшим прямо из пола. Украинцы рьяно принялись за дело, отплясывая модный тогда «чарльстон». Но мне этот танец не нравился своей расхлябанностью, разбрасыванием по сторонам голеней с риском повредить коленные связки. Спорт диктовал свои условия.
Народу собралось пока маловато. Пары были чётко обозначены. Вторгаться и приглашать девушку на вальс или танго, рискуя получить отказ, в первую очередь от её кавалера, не хотелось.
Я прикрыл глаза, прислонился спиной к тёплому стволу дерева и под звуки музыки начал задрёмывать. Вдруг кто-то ударил меня по голове! Я открыл глаза и увидел валяющуюся у ног большущую грушу, которые на Украине называют «дулями». Слава богу, что ударил не «кто-то», а «что-то»! Драться с местными хулиганами не входило в мои планы. Поднял «дулю», слегка помятую от удара, обтёр о полу распашной рубашки и принялся есть. Выяснилось, что аппетит у меня волчий. Дальше дело пошло по известному способу. Я опирался о дерево, качал его - и десерт сам падал в руки. Оставалось только уворачиваться от увесистых плодов, норовивших повторить первоначальный удар по моей пышноволосой в ту пору голове.
Скоро я был сыт и даже вроде бы захмелел. В голове гудело громче музыки. Так и не потанцевав ни с одной из приглянувшихся мне местных красоток, я отправился в сторону автовокзала. Из мрака лаяли собаки, охраняющие от воров усадьбы и сады с поспевающим урожаем. Стучать в калитки и тревожить сон хозяев не хотелось. Да и вряд ли кто-нибудь впустил бы на ночлег неизвестного рослого парня, не умеющего толком говорить по-украински.
Здание автовокзала было на добротном висячем замке. Я наткнулся на пустую скамейку, лег и подсунул под щеки ладони, как делал это в детстве.
Дальше был провальный сон. Проснулся от утренней сырости. Встал и расправил плечи. На востоке, из моих родных краёв, начинало просвечивать солнце. Я был бодр, полон желания жить, двигаться, напитываться новыми впечатлениями.
В половине шестого пришла женщина с кирзовой казенной сумкой. Отперла замок и открыла дверь в кассу. Она продала мне билет на первое место в черкасском автобусе.
Горизонт окончательно просветлел, взошло солнце.
Я уехал без тени обиды на Канев и его жителей. Пусть здесь очень редко ходят автобусы и тряская брусчатая мостовая. Пусть заняты все гостиницы и дружинники не протягивают руку помощи. Пусть! Зато я был у Кобзаря и поклонился праху Гайдара, на чьих книжках учился мужеству и терпению. Оба научили меня любить родную землю до гробовой доски.
Ради этого стоило ночевать на жёсткой привокзальной скамейке.
2014
Произведение публиковалось в:
"Стезя". Сборник рассказов и стихов - Благовещенск, ООО "Издательство ЛЕММА", 2017.