Ярче всех цветов Таити
Улыбке Сергея Сахарова могли позавидовать Джон и Роберт Кеннеди. У Сахарова были ровные белые зубы, светлые глаза, интеллигентное и мужественное лицо. За океаном он был бы находкой для вестернов Голливуда, политтехнологов демократов с республиканцами и всех без исключения рекламных кампаний – от хот-догов до Боингов. В 1977-м, не подозревая о гипотетически блестящих перспективах, Сахаров был редактором скромной районной газеты на узловой железнодорожной станции Сковородино. Этот промозглый северный посёлок Транссиба почему-то называют городом. Уникальнейший город. На всех советских глобусах и картах мира можно прочесть его название. Даже на тех, где не обозначены областные и краевые центры Советского Союза, не говоря об именах стран мелкого и среднего калибров. По этой причине для недружественных нам разведок Сковородино был самым загадочным городом СССР. Подозреваю, что в ЦРУ над его таинственным феноменом безуспешно ломали головы лучшие аналитики. Не могли ничего понять, терялись в догадках и сами жители таёжного захолустья. Может, дело в том, что здесь находится мерзлотная станция, единственная достопримечательность городка? Полагаю иное. Когда-то к одному из вершителей судеб подданных великой империи (кому – исторически мною пока не установлено) пришли картографы показать на глобусе очертания безграничных владений. То ли то был царь с серебряного рубля, то ли генсек с бронзовой медали. Кто-то из этих двоих глянул на терра инкогнита – девственную таёжную пустошь от Байкала до Тихого океана и ткнул в самый центр этих просторов холёным в перстне пальцем или дымящей трубкой. И сказал: «Топографический знак поставьте. А то на вашем глобусе заблудиться можно». Пошутил или осерчал – переспросить побоялись. Сделали, как повелел. Потому и появился Сковородино на всех глобусах и картах. До сих пор там маячит. Сковородино подобен тригонометрическому знаку, деревянной либо ржавой железной конструкции, что устанавливают в безбрежной степи для ориентирования и привязки к местности. Что удивительно: на заграничных глобусах я его тоже видел.
В мятежные молодые годы каждый человек сам желает выбрать себе судьбу, наломать личную кучу дров и получить персональную порцию шишек. По институтскому распределению меня посылали директором в лучшую сельскую школу на самый юг Амурской области. А я поехал на север, в неопределённость. Надеялся попасть в корреспонденты районной газеты. Здесь и познакомился с обаятельным Сахаровым.
– Очень рад! – сказал редактор и улыбнулся красивыми зубами. – Сотрудник нужен, очень нужен!
Он ещё раз, уже не одной, а двумя руками крепко сжал и потряс мою ладонь.
– Старик! Пока вакансии нет, – редактор убрал улыбку, стал озабоченным, но уверенным. – Появится вот-вот. Завотделом писем уходит в декрет. Я заявку на литсотрудника в сектор печати обкома заранее подал. Ну, ты понимаешь, – редактор доверительно подмигнул. – Твоё будет место. Не переживай.
– И скоро это произойдёт? – кисло спросил я.
– На днях! – неколебимо ответил редактор.
– А сейчас мне что делать?
Было обидно до слёз. Но их я, конечно, не пролил. Потому что недавно окончательно стал взрослым. Полтора месяца прошагал в косолапых кирзовых сапогах на институтских военных сборах. Там я каждый день набивал водяные мозоли. Догадался, что Кот в Сапогах – вымысел. Потому что коты, как и я, не умеют наматывать портянки. Расставшись с последними детскими иллюзиями, я получил погоны лейтенанта запаса и корочку диплома учителя истории.
Мою непоказанную обиду Сахаров всё-таки заметил и поспешил успокоить:
– Старина, иди в районо. Поезжай, куда пошлют. Не проблема! Недельку потерпи. Зато потом сразу на должность заведующего отделом. А? Хвост пистолетом! Заходи, когда соскучишься! Не стесняйся! Две недельки в школе поработай. Договорились?
Редактор даже похлопал по плечу, как лучшего друга. Не верить ему было невозможно.
Занёс меня чёрт! Ведь с детства слышал: «Бог создал Ялту и Сочи, а чёрт Сковородино и Могочи». Ну ладно. Неделю-другую потерпеть можно. Зато потом… Зато редактор на Кеннеди похож. Внушает доверие.
Разговаривая с собой, борясь с сомнениями, отправился в районный отдел образования. Там меня выслушивать не стали. Какая газета? Какой такой Сахаров? Ничего не знаем! Держите направление в Мадалан. Будете директором восьмилетней школы. Езжайте на место, знакомьтесь с коллективом. Приказ вышлем. Примете школу.
– Ничего я не буду принимать!
– Поезд завтра в пять утра. Там раз в сутки только один пригородный останавливается. Чёрте что, на Транссибе такой крупный лесопункт стоит, а поезда мимо идут. Пока переночуете в гостинице. Она рядом с «эрдэка».
– А что это?
– Районный дом культуры. Вы что, из тайги?
– Наверное. А думал, что из города в тайгу ехал.
– Привыкнете, – успокоили меня. – Поначалу все хотят бежать и повеситься. А потом привыкают. Палкой не прогонишь. Ещё спасибо скажете. Поженитесь. Будете бруснику и грибы собирать, охотиться…
– Я не охотник.
– Ну, тогда ловить рыбу! Аванс выдать?
– Да.
Я получил сорок рублей аванса и поселился в восьмиместном гостиничном номере. Сорокалетняя дежурная по этажу строила глазки и кокетничала. Вечером номер заполнился постояльцами. Соседи стали пить водку. Я отказался. «Не пьёт», – посочувствовали мужики. Отвернулся к стене и стал думать о превратностях судьбы. Потом о любимой девушке. О том, какими словами напишу ей письмо о красоте северной тайги. Пришла ночь, соседи громко храпели. В холодном воздухе над узловой железнодорожной станцией через алюминиевые колокола разносились переговоры диспетчеров. Короткие фразы громко множились, улетали и возвращались удивлённым эхом: …ой-ой-ой-ой!.. ай-ай-ай-ай!.. Тревожно вскрикивали невидимые локомотивы, нервно вздрагивали разбуженные составы. Незаметно заснул. Ковбой Сахаров был президентом Кеннеди, курил сигару и широко улыбался. Заведующая районо с ружьём в руках требовала вернуть незаконно полученный аванс. А дежурная по этажу подмигивала и говорила: «У нас все хотят повеситься. А потом рыбу ловят и женятся на местных девушках. Парень, женись на мне! Эй, парень!» Открыл глаза.
– Парень, эй! Просыпайся. На поезд опоздаешь, – надо мною стояла вчерашняя дежурная.
– Какой поезд? Куда поезд?
– Пригородный. В Мадалан. Сама бы уехала. От всей этой городской суеты.
Вспомнил про поезд. Удивился.
– Я же не просил меня будить.
– Так ведь из районо ночью позвонили. Разбуди, говорят, а то напьётся и проспит.
– Я не пил.
– Сначала все не пьют и не женятся. А потом начинают. Пить…
До лесопункта поезд шёл четыре часа. В середине этого пути за окнами проплыли высокие белые заборы с аккуратными струнами колючей проволоки. Пассажиры общего вагона притихли. Кто-то вздохнул: «Тахтамыгда. Строгий режим». В вагоне ещё долго молчали.
У моего лесопункта был вокзал. Вдоль стальных рельсов Транссиба желтели одноэтажные железнодорожные постройки. Впрочем, двухэтажных строений здесь сроду не было. Широкие улицы, разбитые лесовозами дороги. Отчего-то многие дома построены из шлакоблоков. Странные для тайги сооружения. Заготавливают строевой лес, а для себя жильё лепят из отходов посёлковой кочегарки.
Школа оказалась длинной деревянной развалюхой с просевшей крышей. Рядом на свежем фундаменте двое работяг из серых кирпичей шлакобетона городили стены нового школьного здания.
В учительской мне обрадовались. «Наконец-то! – всплеснула руками маленькая завуч. – И директор приехал и мужчина!» Оставив уроки, сбежался весь женский коллектив. Меня рассматривали и улыбались. Я попытался огорчить милых людей, сказав, что приехал ненадолго, временно. Завуч замахала руками: «Да никуда вы от нас не уедете! Мы вам уже и невесту приготовили!» Из-за спин в мою сторону подтолкнули высокую нескладную женщину. Стали наперебой представлять и хвалить:
– Ирина Брониславовна Яичникова. Учитель биологии!
– Летом из Ленинграда приехала!
– Красавица!
– Александр Владимирович!
– Наш новый директор!
– Молодой!
– Неженатый!
Утренник в сумасшедшем доме. В этот день уроки сократили. Мы пили чай. На столе появились сдобные домашние булочки, пирожки с брусникой и грибами. Неужели готовились к приезду? Откуда узнали? До вчерашнего вечера я и сам не ведал, что поеду сюда.
Уже на следующее утро я давал уроки. Учителей не хватало. По этой причине кроме истории взялся вести географию, литературу и рисование. Впрягся в работу, но время от времени напоминал коллегам о своём скором отъезде. Женщины не верили и ждали, когда я женюсь на Яичниковой. Не знаю отчего, но мне казалось, что этой барышне очень подходила её нелепая фамилия. Она выжидающе посматривала на меня. А я в её сторону старался не смотреть вовсе, чтобы не провоцировать и не подавать надежд. Кстати, она была моей соседкой. Я жил постояльцем в кособоком доме старенькой бабушки. Моя железная кровать стояла в узкой нише за печкой и отгораживалась ситцевой занавеской. Ленинградская «невеста» проживала в таком же соседнем доме. Может, маленькая завуч специально меня по соседству поселила?
Постепенно узнавал людей, уклад жизни в посёлке. В местной иерархии директор школы считался «вторым человеком». Первым – главный инженер лесопункта. Однажды мы познакомились. К школе подъехал чистенький «газик», вышел молодой человек, представился главным инженером. Пригласил посмотреть мой будущий дом. Мы поехали к окраине посёлка. Здесь вовсю кипела работа. Из шлакобетонных кирпичей бригада кавказских шабашников строила огромный, в четыре жилых комнаты, дом. У серых кирпичей – цвет грубого гранита. Оттого сооружение похоже на крепость. Даже чем-то на родовое гнездо горца. Неужели у меня будет свой дом? Его большой двор упирается в глухую чащу деревьев.
– Тайга... – с видом знатока я кивнул на тёмные заросли.
– Она, – подтвердил главный инженер, – ружьё обязательно купите.
– Я не охотник. Зачем ружьё?
– Чтобы от рябчиков отстреливаться. Когда нападут.
Мне очень захотелось жить в этом доме-крепости. Но ведь я не собираюсь оставаться здесь надолго. Меня ждёт газета, должность заведующего отделом и редактор Сахаров.
Я несколько раз приезжал в Сковородино, находил редактора. Тот каждый раз озабоченно и очень искренне удивлялся: «Знаешь, а она опять в декрет не ушла! Может, со следующей недели? Ты не теряйся, заезжай!»
Заведующая районо требовала принять школу. Именно сейчас, когда идёт строительство нового здания. Скоро справлять новоселье. А перед тем надо провести ревизию имущества, инвентаря и оборудования. Сначала я должен всё на себя принять, а потом самому себе и передать.
От Сахарова по-прежнему не было обнадёживающих вестей. У меня появились ружьё и удочки. Подстреленных рябчиков и пойманных хариусов приносил в школу и отдавал завучу. Мне рассказали, что её муж неизлечимо болен, на охоту и рыбалку не ходит.
Наступила неожиданно яркая осень. Сопки вокруг посёлка засветились праздничным осенним многоцветьем, а небо стало удивительно синим, чистым и высоким. Восхищаясь этой красотой, я с утра до вечера улыбался как дурак. Поехал в Сковородино, купил школьные альбомы для рисования и коробочки акварельных красок. Раздал это добро ученикам на уроке рисования. Пока не ударили морозы, выходил с детьми «на пленер». Они стеснялись цвета. Но уже на первых уроках я смог убедить не бояться ярких красок. Каждый ребёнок – гениальный художник. Акварелям моих учеников мог восхититься Гоген. Живые краски осени в северной тайге – ярче всех бутафорских цветов тропического острова Таити.
А в середине октября пришла зима.
Нет, всё было иначе. Сначала закройте глаза, потом откройте их и прочтите:
Ночью выпал снег. А утром люди проснулись, глянули удивлённо в окна, вышли из домов и поняли, что живут они для того, чтобы видеть эту красоту. До самых горизонтов мир волшебно изменился. По свету идёт зима, ступает сапожками по скрипучим, чистым, искрящимся солнцем снегам и завлекает озорным девичьим смехом. Красота её такой сверкающей неимоверно чудесной силы, что смотреть на неё радостно до боли, до слёз. И так хороша, так прекрасна эта зима, что и другого времени года уже не хочется.
Такой я увидел зиму в таёжном посёлке.
Попав на пару дней в областной центр на курсы учителей географии, я с удивлением вернулся из сказочной зимы в неяркую городскую осень. Каждому встречному показывал рисунки моих учеников, рассказывал о тайге, призывал всех бросить всё и уехать жить «на севера».
Приятели и знакомые удивлялись моим метаморфозам. А друг Фёдоров на вопросы обо мне отвечал с восхищением:
– Мой друг уехал в Мадалан!
А ведь меня ещё недавно посылали директором в лучшую сельскую школу области. В большое и самое красивое на нашем Амуре село Касаткино. Если бы не этот звонок из обкома партии и приглашение зайти. Заведующий сектором печати Леонард Широков встретил почти с объятьями. Хотя в партии я не состоял, а из комсомола пугали исключить.
– Что же вы не побеспокоились о трудоустройстве, а? Могли бы пойти в редакцию областной молодёжной газеты. Редактор вас хвалит. Что же это вы?
Меня стыдили. Я был обескуражен. Неужели предложат работу в газете? Я обрадовался.
– Жаль, жаль, – вздохнул Широков, – но ничего для вас сделать не могу. Поздно. Впрочем... Вас куда распределили? В Касаткино? Вам повезло. Прекрасное село. Знаменитая школа. Отказывайтесь! Берите распределение в распоряжение Сковородинского районо. Там в районной газете у Сахарова работать некому. Один остался. Как белка в колесе. С отделом образования мы договоримся. Езжайте. Если вы действительно хотите работать в газете. Или уже не хотите?
Вот так оно было. А вы на моём месте как бы поступили? И я о том же.
На ноябрьские праздники я поехал в Благовещенск. Любимая девушка стала догадываться, что в дальних краях меня попытаются женить без её участия. Мы без очереди расписались в пригородном сельсовете. Жене, учительнице физики, работы в Мадалане не нашлось. Трудоустроить в одной школе молодую семью из двух человек не смогли. Областное управление образования нашло нам работу в другом районе. Было грустно покидать «севера». Потом удивительные яркие рисунки мадаланских учеников несколько лет украшали мои стены, пока не сменили их живописные шедевры собственной доченьки.
Кстати, с редактором Сергеем Сахаровым мы расстались друзьями. А заведующая отделом писем его газеты в декретный отпуск всё-таки ушла. В апреле.
Произведение публиковалось в:
Аккаунт автора в сети Facebook