Высокий день
Амур в этом месте не делает поворотов и километров двадцать течет в широком прямом желобе, меж высоких сопок. Берегов как таковых почти нет. Есть омытые высокой водой подножия каменистых сопок, а там, где впадают речки, вклиниваются полянки, заросшие травой или кустарником. Крутые бока сопок покрыты дубняком и орешником. Летом, в пору налива хлебов, они кажутся изумрудно-зелеными, а осенью пестрыми, причудливо расцвеченными.
День стоит ясный и тихий. Амур спокоен — ни ряби, ни волн, ни воронок, которые свойственны быстрому течению этих мест. Вода чистая, какой она бывает лишь осенью, после многих ясных дней. Цвет у нее такой же, как у неба. Так полированное стекло или поверхность горного озера кажутся иногда кусочком небесной лазури. Но Амур течет, и стеклянная гладь его движется, она жива и пульсирует. Плеснула рыба, пошли круги, заслепило глаза. С тихим шорохом или протяжным вздохом обнялись две струи — и вспыхнуло, заиграло, зазмеилось витое хрустальное ожерелье, засияли живые, трепетные и текучие грани. Всплеснулся, словно от сытости, водяной куполок и растекся, рассыпался на миллион искрящихся бусин. И от всего этого река чудится расплавленным металлом, текущим из неведомой изложницы в неведомые края. Она улыбается тысячью улыбок сразу — лениво и задумчиво, сонно и разнежен-но, ослепительно и маняще. Тихо-тихо. Ясно-ясно. А небо кажется высоким-высоким потому, что ояо, как и река, заключено меж высоких сопок. Да и сам этот день иначе не назовешь, как высокий.
Высокий день, прекрасный день! Мир, тишина и довольство царят вокруг. Мир тебе, прекрасный день, высокий день!
На той стороне Амура прилепилась к берегу чужая деревенька в окружении узких полосок жнивья. От жнивья к околице чуть заметная дорога. По ней медленно движется арба со снопами, запряженная парой волов. Скрипят колеса, и скрип этот тоже медленный, тихий, как сонные вскрики ночной птицы. В деревеньке идет молотьба. Постукивает движок, наверно, одноцилиндровый, потому что стучит он редко и монотонно: «та-та-та», — как заика, споткнувшийся на первом слоге.
Спокойный ток реки, сонный тягучий скрип арбы, монотонное тарахтение движка еще сильнее подчеркивают тишину, ясность, мир и высокость этого дня.
Течет Амур, плывут по нему блестящие точки и кольца, и все кажется: река не река, а нечто живое и доброе, что лежит в колыбели гор, лоснится на солнышке, потягивается, улыбается и слушает звон камешков под собой. Каждый всплеск и каждый круг — это и есть улыбка. Тысячи улыбок. Мир тебе, прекрасный день, высокий день!
Двое журналистов очутились однажды на этих берегах. Их послали на природу, чтобы написать что-нибудь к празднику «Проводы осени». Осень на этих берегах покорила журналистов. Много километров прошли они пешком по наклонному, усыпанному камнями берегу. Устали, уселись отдохнуть на гладкие валуны. Сидели и все любовались редкостным днем.
— Вот где жизнь-то! — почему-то сказал один. — Эх, брат, в городе мы не жили, а просто суетились. Ну что может быть лучше, чем это?! — повел рукой, поднял глаза к вершинам сопок, расцвеченных чистыми, звонкими красками, которые так нравятся детям. — Прекрасный день, высокий день!
Казалось, ничто нельзя добавить, казалось, лучше не бывает. Но они ошиблись. Природа имела в запасе еще кое-что. На самой середине Амура послышались могучие всплески и звучные хлопки, словно в громадном зале раздались аплодисменты. Над гладью реки поднялся ослепительный фонтан, а из него возникло нечто живое и белое. Это были лебеди. Редкие гости в здешних местах. Они летели и фарфорово белели на фоне расцвеченных сопок, летели и словно уносили с собой лето. Летели, почти соприкасаясь крыльями и как-то в наклон друг к другу, — наверно, выражая величайшую взаимную любовь и преданность.
А у этих двух навернулись слезы. Теперь день показался им не просто блестящим, но величественным и торжественным, в нем было что-то и неповторимое. Нечто похожее испытал один из них, когда в кино увидел Волгу, заснятую так, словно она текла из поднебесья, а из-за поворота вдруг появился громадный и белый как сахар пароход, и грянул сначала тихо, потом заполняя весь мир, неповторимый шаляпинский бас. Шаляпин, которого давно не было в живых, пел: «Вниз по матушке по Волге...» Что выражал этот голос? Все. Силу и удаль, красоту и мужество, бесконечную любовь к родине и человечеству, нежность и любовь к женщине. Он прославлял жизнь и возносил до небес величие человека. И еще было немного грустно, как и сейчас, когда сильные белые птицы улетали куда-то.
...Течет Амур, плывут по нему солнечные блики, похожие на улыбки, светятся высокие сопки чистыми, звонкими красками, сияет бездонное небо, а на нем — солнце. Стоит тишина, сквозь которую доносятся сонные скрипы колес и монотонное тарахтенье движка, а вдаль улетают две прекрасные белые птицы и уносят что-то очень дорогое человеческому сердцу. Мир тебе, прекрасный день, высокий день!
Произведение публиковалось в:
"Солнце во всё небо": сборник произведений о дальневосточной природе. – Хабаровск: Хабаров. Книжное издательство, 1976. – 640 с.