В интересах дела
Первыми навигацию решили открыть Корней Пыкин да Семен Удалов - рабочие городской типографии. Отпуск у них по графику выпал на май. По Зее еще плыл лед, а они снарядились идти не куда-нибудь, а к Белым горам. Там они обычно и отдыхали в отпускное время, балуясь ушицей да исцеляясь под соснами от городской закиси солнышком и свежим воздухом.
Идти надо было километров сто с гаком, поэтому бензина набрали четыре двадцатилитровые канистры, да еще старый бак от трактора «Беларусь» залили. Взяли продуктов дней на десять, меховые спальники, меховую да ватную одежку - ночи-то еще холодные, палатку, тент, топор, пилу, транзистор, фонарь, спиннинги, закидушки с грузилами, водчонки прихватили и собачонку Зорьку, чтобы лагерь стерегла. Короче, лодку загрузили «по уши».
Сильно осев кормой и зарываясь носом в воду, допотопная «Казанка» самого первого образца, виляя между льдинами, медленно карабкалась вверх по реке, и «Вихрь» ревел изо всех своих двадцати пяти лошадиных сил.
С утра на берегах еще белел иней, и Корней с Семеном сидели в полушубках. Даже пришлось немного подогреться изнутри, заложить «для профилактики» граммов по сто пятьдесят. Но часам к одиннадцати день разгулялся на диво. Припекало, и отпускники разделись до свитеров, а шапки совсем сбросили. Млея от первого, еще непривычного тепла, они глядели вперед и по сторонам посоловевшими глазами.
Сначала мужики боялись налететь на льдину, но вскоре сообразили: если выбирать разводья пошире да головой зря не вертеть, то плыть можно. Правда, то и дело надо было осаживать ход, кривулять вокруг льдин, зато, как говорится, береженого и бог бережет.
День еще больше разгорался. Все ярче сияло небо, все шире и обильней плескалось марево над голыми косами, обсохшими отмелями и островками, все веселей рябила вода под ветерком, лучистей вспыхивали под солнцем отшлифованные волной льдины и льдинки, сильнее пахло холодной сыростью, молодым тальником и черемухой. Правда, к полудню все это уже и не замечалось.
При чистой и спокойной воде течение не сильно ощущалось. Но когда река стремительно несет тебе навстречу многочисленные льдины, то кажется, что лодка стоит на месте, и только при взгляде на берега замечаешь медленное свое продвижение вперед. Мужики радовались тому, что на реке - никаких лодок, а по берегам и людишек не видно было. Они здесь первые и главные, превозмогшие холодную, ветреную и пыльную зиму. Ах, мать честная, воля вольная!
Охота на реках еще запрещалась, и дикая пернатая живность догадывалась как-то об этом, потому и грудилась, колготилась на песчаных косах и отмелях: гуси, утва, трясогузки, кулики, чайки, сороки, вороны... Одни, топорщась столбиком, махали крыльями на месте, никуда не улетая, другие чистили перышки, бегали, суетились, склевывали что-то из-под лап, третьи безмятежно бросались в воду и сплывали по течению, качаясь на волне и блаженно дремля после долгой и трудной дороги с юга. Четвертые перелетали с места на место, мешались со стайками других птиц, но как-то опять разъединялись. И все это крякало, квох-тало, клекотало, трубило, пищало, перекликаясь, и всем, наверное, было хорошо.
Так вот и шли Корней с Семеном часов шесть кряду. Уже надоело малость и сидеть, и слушать однотонный, далеко не музыкальный рев мотора. Но теперь еще немного, и они на месте. Впереди, за островным разнолесьем, все явственней маячила белая полоса излучины - Белые горы, местечко долгожданное. Чем ближе подплывали, тем выше становились горные берега, все шире раздвигались выходившие к реке распадки. Заросшие сосняком, они казались почти мерными по сравнению с голубым небом и рекой, несушей белые льдины. И вот уж - совсем рукой подать...
Откинувшись от руля на спинку сиденья, Корней кашлем прочистил горло и запел:
По широкому раздолью,
Эх, раздолью...
Только лодочка чернеет,
Эх, чернеет...
Вот тут-то и показалось еще одна лодка. Она выскочила из боковой протоки противоположного берега и шустро помчалась наперерез курсу Корнея и Семена. Однако, обходя льдины, она оказалась в конце концов позади. Привстав на заднем сиденье и подавшись к уху Корнея, Семен прокричал:
- Слышь, Корней! За нами вроде как гонятся. Руками машут...
- Чего это они?! - не оборачиваясь, подивился Корней, а про себя подумал: «Если случилось что, так лодка ведь у них на ходу, а до ближней деревни всего минут десять ходу. Может, инспекция или приняли нас за дружков своих, которых поджидали?» Ему не нравилось позе-дение людей в лодке. Что еще за погоня? С каких таких пирогов? Средь бела дня, когда такая воля, покой и благодать кругом! Корней вообще не любил всякое таксе лихачество, баловство и легкомыслие на воде. А тут погоня, да еще в такую пору. Налетят на льдину - и поминай как звали.
- Может, у них случилось что?! - опять прокричал Семен. - А может, инспекция?!
Какая инспекция?! Она бы нас еще вон где встретила! - Корней показал рукой за спину, в сторону, откуда плыли. Убедившись, что впереди чистая вода, он привстал и оглянулся: лодка была марки «Крым», сильно обшарпанная, без ветрового стекла, но с двумя моторами. В ней тоже было двое. Один, сидя на корме, рулил, другой стоял и не просто махал руками, а еще и грозил револьвером. А потом и палить вверх начал. Звуки выстрелов кнутом хлестали по ближнему отвесному берегу, а затем отдавались где-то в тальниках другой стороны реки. Зорька, суетясь в лодке, заливисто лаяла.
Утки, всполошенные стрельбой, взметнулись с воды и носились из стороны в сторону, а гуси благоразумно потянули прочь с реки. Даже сквозь шум мотора слышны были тревожные птичьи голоса.
- Вот дурье, вот дурье! - сплюнул Корней. - Стреляют. Все дозволено!
Честно говоря, Корней не уважал рыбную инспекцию, а тут, похоже, была именно она.
- Может, остановимся? - предложил Семен.
- Да ну их!.. Мы что, браконьеры? Пусть догоняют, если надо. Изображают тут... бздительность, - Корней выругался.
- Стреляют же!
- Потому и кладу я на них... с прибором!
Корней и впрямь взбеленился. Он и сам по вечерам носил, бывало, красную повязку, и в народных заседателях на суде присутствовал. Знал, что вот так, нагло, с бухты-барахты нельзя с народом обращаться. Разберись сначала по-человечески. Потом уж, ежели что... Есть же эта самая... как ее? Презумпция, черт бы ее побрал!
Вразумить бы этих стреляльщиков как следует. Штаны снять да и... Где надо, так их там нету. Вон племяш, агроном Митька Пыкин, рассказывает, что самолеты до сих пор летают и «химию» на поля сеют. А дунет ветерок не в ту сторону, и все озерья, глядишь, отравлены. И взрослая рыба, и всякий малек, и икра семенная, и козявки, и личинки, и прочие водяные зародыши погибли. Все одним махом! Мертвая вода на много лет вперед. Вот где следить-то надо, вот где живое-то губится! А они тут... Лишние крючки считают, дурака валяют с серьезным видом...
Корней и родился и вырос в этих краях, около двух великих рек - Амура и Зеи. Где еще найдешь столько рыбных угодий?! Сколько помнил он себя, всегда рыбы вдоволь было. Уж чего-чего... Какой-нибудь пруд небольшой в хороших руках и то всю округу кормит. А тут две великие реки!..
Если бы кто-нибудь лет пятнадцать назад сказал, что рыба в здешних местах перестанет ловиться, никто не поверил бы. Испокон веку ее ловили тут, считай, всеми доступными средствами, всем миром, и она никогда не убывала. Да как же иначе?! На то и воды вон сколь, чтобы рыбка плодилась. А не плодится вот, хотя народишка на этих берегах почти не прибавилось. Гак кто же съел ее,, рыбку-то? Корней с Семеном?
Корней как-никак типографский человек, книгочей, можно сказать. Ученые в книгах прямо говорят: если действовать по уму, так рыбу-то ежегодно специально отлавливать надо. Выросла матушка - ступай на сковородку или в уху, чтобы рыбьему молодняку больше корма досталось. А на вольном-то корме и малявка подрастет быстренько. И опять - в дело. В точности, как умный хозяин делает в скотоводстве. И лишку не оставляет, и подчистую не гребет.
Догонявшая лодка то быстрей шла, то тише. Один мотор, должно быть, тянул, а второй барахлил временами. Но вот оба двигателя настроились, загудели вперехлест, с подвыванием, и догонщики стали приближаться. Но теперь-то Корпею и вовсе не хотелось останавливаться. Он, как говорится, уже успел растравить себя и дал полный газ, но чужая лодка быстро настигала. Оглядывая свое судно и соображая, чтобы такое сделать для прибавки ходу, Корней наткнулся на тракторный бак - громоздкий, ржавый, тяжеловесный и явно нелепый для «Казанки» предмет. Да и горючего в нем почти не осталось.
- Выбрасывай! - скомандовал он Семену.
- Что-о?!
- Бак - за борт! - Корпею теперь захотелось даже подзадорить погоню, таинственно озадачить тех двух мудрецов, поизгаляться над ними.
Семен молча перекантовал бак, поставил его на попа,, а затем кувыркнул за борт. И он величаво и ходко пошел в лобовую на догонявшую лодку. Те двое, увидев бак, на полном ходу развернулись, чуть не опрокинувшись вместе со своими моторами, и помчались назад.
- Корней, смотри, что делают! - закричал Семен. Тот крутнул баранку, направляя «Казанку» к чистой
Еоде, и тоже оглянулся:
- Ага-а! Ипугались!
Семен все еще в недоумении глядел вслед убегавшей лодке, а Корней затрясся в беззвучном, из-за рева мотора, смехе. Ясно было, что там, на лодке, струсили. Но чего испугались-то?! Теперь Корней не сомневался в том, что их догоняла инспекция: кому попало наганов не дают. Однако уважения к тем двоим у него от этого не прибавилось. Скорее, наоборот. И было из-за чего...
Когда отношения с Китаем были еще натянутыми, Корней каждое лето испрашивал пропуск у начальника погранзаставы и рыбачил «за проволокой», ниже устья Зеи. Разумеется, только в дневное, время. И вот однажды его, много раз проверенного человека, с пропуском в руках, не пустили на заветный берег. И не пограничники, нет. А эта вот самая инспетьня рыбная.
К Амуру тогда Корней вышел не по главной дороге, указанной пограничным «газиком», а по тропке вдоль старой высохшей проточки. Вот в конце той проточки, в глубокой заводи, и увидел он большой комфортабельный катер с красным флагом. Значит, не пограничный, не военный, а гражданский. «А раз гражданский, то, значиг из «Белого дома», - догадался Корней. - Загорают, что ли?»
«Белым домом» в городе называли самое большое здание, в котором размещались и обком и облисполком.
Но «белодомовцы» здесь вовсе не загорали, а рыбачили. Самым браконьерским способом. На двух лодках и сплавными сетями. Не успел Корней, выйдя из-за кустов, поздороваться с человеком, который распутывал громадный, растянутый вдоль берега невод с мотней, как его поперли вон . С берега, где обычно останавливались машины, сбежали милиционер и сам начальник рыбной инспекции товарищ Сухих. Корней вынул пропуск, но ему не дали и рта раскрыть:
- Дуй отсюда, пока не схлопотал пятнадцать суток!
Корнея возмутила такая наглость - аж затрясло.
- Ишь ты - «дуй!» Это по какому такому закону я должен дуть? - Он впился взглядом в морщинистое лицо милиционера и хотел было добавить еще что-то, по тот махнул рукой, и с берега спустился здоровенный, туповатого вида детина, в котором Корней и узнал своего племянничка Митьку, не агронома, а другого, помоложе.
- Вышвырни его! - сказал милиционер Митьке.
- Уйди, дядя, подобру-поздорову, - миролюбиво и по-дурацки улыбаясь, сказал Митька, и это, должно быть, сильно удивило милиционера. Лицо его вытянулось, а глаза округлились. Из этого факта Корней сделал вывод, что раньше Митька в таких случаях не церемонился...
Вечером того же дня Корней пошел; к Митьке, благо тот жил рядом, и отматерил его по-родственному. Племяш не обиделся и разобъяснил дядьке все как следует. Дескать, из Москвы приехал большой туз; надо же угостить его. И тех, кто сопровождает, тоже. Калугу им показать - главную рыбку нашу. Они же, москвичи, и не знают, какая у нас тут рыба водится...
Митька со всеми подробностями поведал, как поймали «калугу-матушку», как все ахали и охали, как грузили ее на машину, а хвост из кузова свешивался. Пришлось его загнуть у заднего борта. А потом «матушку» в ресторан сдали, велели приготовить ужин на «шышнадцать персон». Митька мельком окинул взглядом и зал, в котором ужин намечался, - весь в шелку, в бархате, а двери двойные. Племяша туда, разумеется, не пригласили...
Такая была встреча с инспекцией, и Корней с тех пор чуть не скрипел зубами при одном имени товарища Сухих.
Теперь, когда догонщики отстали, плыть бы да плыть без оглядки. Но мотор чих-пых - и заглох. Упустили из виду с этой погоней, что горючее в бачке кончается. Тьфу, черт! А мотор с характером. Как горгочку высосет досуха, так долго потом пусковой маховик дергаешь...
К берегу Семен подгреб веслами. Зорька, не дожидаясь полной остановки, сиганула за борт, попала в воду, выплыла и, выскочив на сухое место, отряхнулась, поскулила и забегала туда-сюда, принюхиваясь к пенькам и камням.
Берег был неудобный для стоянки - крутой, и льдины сюда прижимались. Пришлось спустить лодку ниже, где вместе с обвалившимся краем яра из воды торчал узловатый куст боярышника и была небольшая заводь.
Инспекторская лодка едва виднелась на противоположной стороне. На носу ее маячил человек и, наверное, рассматривал их в бинокль, о чем можно было догадаться по вспышкам стекол.
Семен, выйдя на песочек с канистрой, начал заправку бачка горючим и маслом, а Корней, поднявшись на высокий сыпучий берег, отправился оглядеть местность. Не было его долгонько. Семен успел и бачок заправить, и мотор опробовать на малых оборотах. Но вот сверху послышались топот и шорох, затем показался и сам Корней с охапкой хвороста и лоскутком бересты.
- Давай, Семен, заодно и чаек сварганим. Веселое тут местечко:И до горок наших недалече.
Семен взял из лодки рюкзак с провизией, кружки и, за-зачерпнув котелком воды, выбрался наверх. Корней сгреб . в кучу старую ломкую траву, поджег, и костер заполыхал без бересты.
- Ты знаешь, Сеня, что я узрел? Там вон, - Корней показал рукой на гряду тальника, окаймлявшую заливчик, - понимаешь, там сетка чья-то стоит. На реке лед шум и г, а там бочажок чистый в стороне от ледохода.
- Соображают!
- Угу-у... Мне кажется почему-то, это вон ихняя сетка.
Может, потому и гнались за нами, да не успели, а? Как думаешь?
- А зачем они вон туда дунули?
- А вот это, хоть убей, не пойму. Да п с наганом ведь. Гм... Тут что-то не просто, а?
Отпускники, как оказалось, пристали к высокому острову, с трех сторон поросшему кустами и деревьями. Сейчас эта часть суши, окруженная водой, прямо-таки млела под солнцем, как пирог на подносе. Призрачное марево колыхалось вровень с дальними тополями, превращая деревья в причудливые миражные фигуры. Множество жаворонков звенело в воздухе, густо роились мушки-мошки, безбоязненно порхали оттаявшие бабочки. Из-под старой ломкой травы пробивались шильца веселой зелени и перышки дикого лука. А под обрывом широкой течью сверкала река, и редкие большие льдины на ней казались серебристыми облаками на синем небе. Чем дальше к тому берегу, тем гуще толпились «облака». С юга подувал устойчивый ветерок и слегка морщил поверхность воды.
- Видал, сколько их тут?! - кивнул Корней в небо. - Звенят жаворонки, как бубенцы серебряные! Вот что значит - петравленая земля! Долго ли еще тут звенеть им?
- В полях этих певцов почти не стало...
- Да разве их только? Племяш мой, Дмитрий, который агрономом... Да ты знаешь его, был у меня на дне рождения... И дрофы, говорит, водились, и фазана - сколько хошь, и куропатки, и косули. А теперь где они? Если уж скот губят удобрениями, то птахам много ли надо? И все-то у нас смешно да грешно получается. Одно делаем, друге губим... Хозяина нету, хоть ты сдохни все... Дорули-лись!
- Не знаю, правду ли говорят, но гусь будто бы не поддается отраве. Почем зря чистит поля после посева. Весной посылали пас в колхоз... Так за сеялкой, недалеко даже, ходят гуси весь день и зерно носами выискивают. А ведь оно травленое!
- Ишь ты!
- А сеяльщик один что удумал: бросает пригоршнями лерко из бункера и приговаривает: «Нате, нате! Жрите, жрите!»
- А чего ради-то?
- Так он же думал, что завтра пойдет утречком пораньше и начнет подбирать тут гусей. Готовеньких. Думал, что загнутся. А они - хоть бы что. Опять ходят, потрошат носами землю, как раз по строчкам ог сеялок.
- Ишь ты, хитрые! А желудок у них и правда, говорят, крепкий...
- У всех бы так...
- Оно неплохо бы. А еще лучше - к чертовой бы матери всю эту химию с полей!
На той стороне вдруг уркнул мотор, показалась куделька дыма, а немного погодя лодка отвалила от берега п осторожно пошла к острову.
- Слышь, Корней. Может, они нас за большое начальство приняли? Сконфузились, теперь извиняться плывут, а?
- Держи карман шире!
Лодка, лавируя между льдинами, приблизилась к острову и, пройдя чуток вдоль берега, приткнулась рядом с «Казанкой».
Корней подмигнул Семену:
- Сейчас кино продолжится, вторая серия...
Приплывшие, оглядываясь да осматриваясь, не спешили подниматься к Корнего с Семеном. Один из лодочников был молоденький, пухлый по-мальчишески, но давно не бритый, запущенный какой-то. Второй - мужчина в годах, с морщинистым лицом и сивыми бакенбардами на впалых щеках. И одежда, и кобура висели на нем как на колу. Отвернувшись к реке, он долго шарил по карманам и, найдя, должно быть, таблетку, бросил ее в рот. А молодой, вскарабкавшись на берег, обернулся, подал руку старшему, помог вскарабкаться и ему. Тут они отряхнулись, по-солдатски оправили одежку и, подойдя к костру, поздоровались.
Семен как раз сыпал запарку. - Вот, - сказал он, - как раз к чаю гости-то.
- Чай - чаем, а дело - делом, - очень знакомым Кор нею голосом произнес старший и почему-то опять начал оглядываться. - Документы предъявите!
- Ас кем имеем честь? - спросил Корней, хотя теперь и не сомневался, с кем. Он узнал того милиционера, который был с Митькой на особой рыбалке. Правда, теперь он был без погон и выглядел вовсе не воинственно. Немножко захудало даже. Может, из милиции турнули?
- Дело имеете с инспекцией, - сказал бывший милиционер.
- С рыбной, охотничьей, автомобильной? -> прищурился Корней.
- Все вместе, батя, - пояснил молодой и опустился на корточки к огню, чтоб прижечь мятый-перемятый окурок сигареты.
- Угу, значит, комплексная инспекция? И документы на то имеются?
- Имеются, - сказал старший, мельком показал «корочки» и поправил кобуру, свисающую ниже пояса.
- Да оно и так видно, - с издевочкой усмехнулся Корней, - и лодка обшарпана донельзя, и номер затерт, и сами небритые. Для конспирации, что ли?
Старший и бровью не повел:
- Ну, так есть документы или нет?
- А как же, гражданин начальник. Раз у вас есть, то и у нас тоже. В одной стране живем. - И Корней подал ему судовые документы.
- Вы старший на лодке? -Мы, стало быть.
- Та-ак... Значит, так... Почему не остановились?
- Во-первых, мы, как видите, остановились. Во-вторых, не обязаны останавливать лодку во время ледохода, прямо на воде.
- Велят, значит - обязаны.
- Ишь ты! «Веля-ат». Что-то уж больно странно велят. Вы же нас с ходу в браконьеры записали, не так ли?
- Разберемся...
- Разбирайтесь, мы все тута... Да и вам бы лучше здесь стоять. Берег высокий, все видно и вверх и вниз по течению.
- Нам лучше знать, батя, где стоять.
- Виднее, где сетку ставить? Вон она, уже стоит...
- Знаем, - хмуро сказал старший и вернул Корпею документы.
Семен уже расстелил брезентовый лоскут, разложил на нем еду, расставил кружки и вынул из глубин рюкзака бутылку «Пшеничной»:
- Прошу к нашему шалашу , гости дорогие!
- Да, пожалуй, не откажемся, - ворохнулся младший, - у нас все вышло, понимаешь. Ночки-то еще холо-од-неныше. Все было у нас, да вышло. Чаю нема, папирос...
Все четверо устроились вокруг «стола» - кто полусидя, кто полулежа. Выпили, закусили, помолчали... Потом разлили еще одну бутылку. Инспекторы заметно потеплели.
- Слышь, ребята, а что это вы гнались за нами, пукалкой стращали, а потом сами вроде испужались?
Старший неопределенно помычал, погмыкал, оглянулся на реку и в который раз уж попросил закурить. Младший, продолжая насыщаться, весело ответил:
- Это вы, батя, напугали нас. Давайте вот так подумаем, как оно было...
Оказывается, они должны были проверять все лодки, которые появятся па реке. Ну, не «шмонать», конечно, а осматривать. За две ночи намерзлись и проелись. А бак они приняли сначала за взрывное устройство, думали, как ахнет, так клочков не соберешь! И свидетелей нет. И ничего тут смешного нет. Вон в газете однажды написали: гнались инспекторы за браконьерами, а те бросили навстречу им предмет какой-то. Как рванул этот «предмет»- так все вдребезги! А тут такая дура прет!..
А в общем-то разговор пошел свойский. Выяснилось, что старшего звали Игорем Ивановичем, а младшего просто Петей. Этот в свое время закончил десятилетку, отслужил в армии, работал немного на ликеро-водочном заводе, после ушел к Сухих в инспекцию.
Корнея не раз подмывало напомнить Игорю Ивановичу об «особой» рыбалке, которую тот охранял от посторонних глаз. Но что-то жалко ему стало этого человека: неладный, нескладный, болезненный. И так и эдак выходило, что и Петя и Игорь Иванович - случайные люди в охране природы.
Давеча, когда проверяли документы, старший спросил, не родственник ли Корней Пыкин Митьке Пыкину? «Десятая вода па киселе», - ответил Корней. Ведь что за человек этот Митька? Учился - через пень-колоду. Кое-как семь классов одолел. В армии, правда, подтянулся малость. А потом откуда его только не гнали! И браконьер - каких поискать. А теперь вот тоже «охраняет». Поди ж ты! Остановится где-нибудь недалеко от деревни, чтобы в магазин сподручней шастать, и- пошел! Всех подряд потрошит, зараза. И помощник у него такой же для «подстраховки». И закуска у них всегда есть, и выпивка, и .«улов», так сказать. Ездил с ним Корней как-то, еще до той «осо-бой» рыбалки, насмотрелся - до сих пор тошно.
Осенью Митька плавал на нижний Амур кету спасать. Не один, конечно. Много их набралось. Как раз хороший катер получила инспекция. С большим трюмом. Так ведь заранее туда пустых бочек нагрузили...
Митька там даже отличился, получил награду в виде малосольной кеты. Да еще сколько-то бочек будто бы прикупил rio сходной цене. И не он один так-то. Все, кто ездил, обогатились. Митька аж «газик» купил. А на какие шиши, спрашивается? На зарплату?
- Ребята, а вы Митьку-то Пыкина давно знаете?
- Как же, вместе работаем! =- охотно пояснил Петя. - Его участок нынче... Игорь Иванович, где Пыкин будет нынче?
- Ниже устья Зеи, на Амуре...
- Ну и как? На каком счету он у вас?
- Как все. Не хуже и не лучше. А что?
- Так хоть дальняя, а родня ведь.
- А-а, ничего парень, ничего. Привет передать?
- Сам передам. Недалеко живу.
Корней вспомнил, как Митька хвастался в подпитии: «Сидишь в укрытии, смотришь в биноклик и ждешь, когда какой-нибудь чувак поймает что-нибудь существенное. Тут и налетаешь как снег на голову! И он никуда не денется - факт налицо. И мы - с рыбкой. Нам же, дядя Корней, разрешается и себе забирать кое-что...»
- А это правда, ребята, что вам разрешается конфискованную рыбу себе забирать?
- Бывает... В интересах дела. Для поощрения как бы. У нас же зарплата смешная: уборщица больше получает.
Теперь разговор шел, собственно, между Корнеем и Петей. Семен, от природы молчаливый и покладистый, угольки ворошил в костре да посмеивался чему-то. Игорь Иванович, напившись чаю и закинув в рот очередную таблетку, отправился в лодку отдохнуть-подремать на солнышке.
Вообще-то Корнею с Семеном пора было и дальше плыть, но солнышко еще высоко стояло, да и хорошо тут было, на острове. Разнежились малость. И разговор с Петей откровенней получился.
- Так вы, Петя, уже плавали тут? - Корней повел вокруг рукой. - А мы думали, что кроме нас па реке никого нет.
- Так я же сказал: третий день мы тута...
- И сетку видели? - Корней опять показал рукой.
- Какую сетку?! А-а... Ждем, когда хозяин появится. Надо ж с поличным взять...
- А пока, значит, пусть ловится рыбка?
- Какая рыбка? А-а... В интересах дела, батя...
- Н-да!.. А можешь ты мне, темному человеку, объяснить, что такое природа?. Вот это все? Все, что ты охраняешь? Чего стоит это? А то, может, и охранять не надо? Да нет, зачем мне про всю природу? Ты про рыбку мне хотя бы расскажи как следует. Что она такое? Можешь ты мне такую лекцию прочесть?
- Ну-у, батя! Тебя куда-то не туда понесло. Я что, профессор? Я просто охраняю...
- Да бог с тобой, охраняй, хватай, держи и не пущай. Но ведь не сторожа тут нужны - специалисты! Наставники. Чтоб все разуметь и объяснить смогли, народу втемяшить. Вон врачи охраняют наше здоровье... Так их ведь в институтах по многу лет учат. Вот они и охраняют, и лечат даже. А природа-то, наверное, посложнее будет - вся-то природа? Так неужто здесь только сторожа требуются? Или самолеты вон летают и порошки всякие разбрасывают по приказу тех, кто «химичит» в больших масштабах... Можешь их наказать, приструнить, оштрафовать? Как специалист полномочный, как врач природы?
- Это вы там говорите, там! - Петя ткнул большим пальцем в зенит. - А мы - куда пошлют...
В это время из-под берега подал голос Игорь Иванович:
- Петро, дай мне руку!
Петя подбежал, помог старшему выбраться наверх. Игоря Ивановича пошатывало, разморило, видать, на солнышке. Лицо скучное и постное. Приблизившись, он расстегнул полевую сумку и достал бумагу:
- За хлеб-соль - большое спасибо. Но... - он развел руками, - дружба дружбой, а служба службой. Таков порядок. Актик мы все же напишем. Просто сам факт отметим: «Была произведена проверка лодки, и ничего такого не было на пей». Согласны? Это нам для отчета.
- Понятно! - ответил Корней. - В интересах дела?
- В интересах, товарищи, в интересах...
Вскоре акт был составлен, и Корней, не артачась, подписал его, хотя и сознавал, что это пустая формальность. Нет, не любил он эту инспекцию, которая, по его мнению, валяла круглого дурака. Не так надо, не так!
Порыбачить им с Семеном все-таки разрешили. Но предупредили, чтобы не больше пяти крючков было у каждого на снастях. Иначе - штраф. Тем более что любительская рыбалка разрешалась официально только через неделю.
Пора было отчаливать. Отталкиваясь от берега и перекрывая шум мотора, Корней крикнул инспекторам:
- Проверяйте сетку! А то таймень порвет, запутает!..
Ему что-то ответили, но он не расслышал: к шуму мотора добавился еще и лай Зорьки. Она, наверное, поняла так, что хозяин выражал неудовольствие, и, конечно же, присоединилась к нему.
Усевшись прежним порядком - Семен па заднем сиденье, Корней у руля под ветровым стеклом, а Зорька между ними, - они погнали лодку вдоль берега. Когда проплывали через заливчик, то увидели, что серединные поплавки на сетке сильно затоплены. Значит, попалась крупная рыбина...
Всю дорогу до места Корней сидел молча и нахохленно, хотя размышлял не об инспекторах, а о племяше-агрономе. Вот человек! Приедет в город, наругается там с начальством, да еще на квартире у Корнея шумит. Все за землю, за хлебушко. Всю душу растревожит. И ты начинаешь вместе с ним болеть-переживать. А почему? Да потому, что человек пе только свое дело знает и любит, но и вразумить другого может, что хорошо, что плохо. Не то что эти чумарики: «Хватай, держи и не пущай!» Стреляют! Гусей и уток распугали. «В интересах дела...» Племяш говорит: «Загубили пашню. Столько лет за каждым пахарем уполномоченные ходили. С линейками. Боже упаси мелко вспахать. Поглубже надо, поглубже. А поглубже-то - глина бесплодная и песок голыши. Плодородный слой в Приамурье и так небогатый, а тут его еще и вглубь запахивали... Теперь только в навозе и спасение... А «минералка» в руках дураков - это же отрава!». - «А куда ученые смотрели?! И ты, агроном, еж твою?!» - «А смотрели по-раз-пому, дядя. Одни смотрели в рот начальству и почетом пользовались, должности и награды получали. Другие... У меня, как ты знаешь, и партбилет отбирали, и выговоров нахватывал, как бобик блох. Так кому же доверят на земле хозяйничать? Тому, кто в чести у начальства, или такому, как я?..» - «А как же настоял на своем этот ваш Те-рентьев?..» - «Не Терентьев, а Терентий Мальцев!.. Да и я устою, между прочим. Придет и мое время».
Про выговоры свои и наказания племяш-агроном даже стишок сочинил. Когда он первый раз прочел его Корнею, так тому не весело стало, а горько.
Христос, сын Божий, был распят
Одни лишь раз, но до сих пор
Его как мученика чтят
И ставят палачам в укор...
А я не раз, не два, не пять
Был вызываем на ковер
И там растоптан и распят...
За то, что вел с неправдой спор.
Да-да, я много раз распят
И впредь готов свой крест нести,
Но почему ж меня не чтят,
А те, кто распинал, - в чести?
Лодка теперь шла вдоль высокого берега - вдоль Белых гор. Впереди, на бугристом оплыве, маячили два столба! соединенные жердью, - табор Корнея с Семеном. Тут с давних пор останавливаются они и сейчас причалят. Облюбованное место - оно ведь тоже привязывает к себе, как дом родной.
На смену грустным размышлениям Корнею внезапно пришло упоительное чувство радости, свободы и слияния со всем, что виделось вокруг. Все было так же, как в прошлую весну. Посветлев лицом, он подмигнул Семену: поживем, дескать, порадуемся...
Когда они вернулись домой, Корнея ждала казенная бумага. Ему предписывалось внести в Госбанк, на счет такой-то, штраф в размере десяти рублей: «за нарушение сроков охоты и неподчинение требованиям инспекции». Поначалу и он и Семен согласились заплатить штраф: «От греха подальше». А в открытке, адресованной Игорю Ивановичу и Петьке, написать: «платим исключительно за ваш перепуг», намекая таким образом на то, как испугались они тракторного бака. Но, поразмыслив и успокоившись, решили штраф не платить и открытку не писать. Вместо этого Корней направил в инспекцию очень короткое заявление: «Штраф считаю необоснованным. Прошу подать на меня в Народный суд».
Слово «народный» он написал с большой буквы и подчеркнул двумя линиями.
На суде Корней рассчитывал выложить все, что знал и думал про Митьку, про «особую» рыбалку, про то, что охраной природы занимаются неграмотные, случайные люди. Но в ответ не последовало ни повторного требования заплатить штраф, ни повестки в суд...
Произведение публиковалось в:
Деревенская родня. Сборник рассказов и повестей. – Хабаровское книжное издательство. Хабаровск, 1992.