Товар лицом
Вчера Макар Сизякин вернулся в гopoд, где оставались домовничать его ребята-погодки, Витька и Шурка. Пятиклассники. Макар был на заработках. В колхозе с такими же, как сам, вольными людьми строил коровник. Бригадир — свой человек, с понятием, досрочно выжал из председателя денежку, и вот можно дома побывать не с пустыми руками и Новый год встретить.
Домой Макар возвращался на попутном грузовике, в кузове. И хоть валенки были и тулуп, и «бормотуха», а промерз до костей. День выдался морозный, ветреный. Сразу, как домой заявился, стал напускать в ванну горячей воды. А начав раздеваться, сунул Витьке десятку и турнул купить две бутылки водки, а на остальные деньги — пива.
Макару надо было прогреться и угостить соседа Андреича — глуховатого старичка, который тут доглядывал за ребятами и квартирой.
Витьку не надо было учить. Таким соплякам водку еще не отпускали, но у Витьки глаз-ватерпас. Кого попало не просит, сначала прицелится, определит, кто как к батяниной просьбе отнесется. Ну, а пиво и таким дают.
В квартире Макар нашел обычный разгром от бурной и бесконтрольной ребячьей деятельности. И все же тут пахло жилым духом и даже по-своему уютно было. Казалось, и жена Макара, умершая два года назад от сердечной недостаточности, только что отлучилась куда-то, не успев прибраться. Так было, наверное, потому, что Ан-дреич и две внучки его помогали Витьке с Шуркой.
Макар лежал в ванне и, разогреваясь, настраивался на мирные, неторопкие размышления. Выходило, что он изрядно покоптил белый свет, много успел пережить-испытать, много работы переменил. Привык к перемене мест и занятий, выговорам и нотациям, спорам и скандалам, подвохам и превратностям жизни. Все это его мало беспокоило, вернее, не могло заставить переживать настолько, чтобы он потерял бравый, независимый вид. Еще чего не хватало! Макар давно поверил, что он — человек необыкновенный. Другой, может, давно уже загнулся бы или спился. А Макар — вот он! Жив-здоров, не вешает головы. В свои сорок лет может молодым пример подать. Зарабатывает, как бригадир говорит, не хуже «прохвессора». Ребята растут. Орлы.
Выйдя из ванной, Макар переоделся в чистое, праздничное и, повертевшись у зеркальной створки шифоньера, остался настолько доволен, что в груди шевельнулось хорошее предчувствие. Вот только голос... Но голос — сущий пустяк для мужчины.
Голос у Макара заклинило в шоферскую бытность, когда он, посадив машину в полынью, ждал выручки, обдалбливал лед и насквозь промочил одежку-обувку. Поначалу плохо говорил — шепотом. Сипел. И, наконец, устоялся такой звук, как если бы кря-каша обучили .человеческой речи. Его так и величали бригадные вольные люди: «Ма-кар-крякуха». На слабом выдохе голос — будто ленивая воркотня, з если чуток наддать — далеко слышно; что твой милицейский громкоговоритель. Да и сам Макар любил, чтоб слышно было. Но дело, конечно, не в силе звука, а в том, что и как сказано. Макар старался держать голос не только на бодром, высоком уровне, но чтобы и спова были интересные, чтобы видно было, каков есть Макар Сизякин
«Не жили хорошо и начинать нечего!» — лихо может сказать Макар, подходя к незнакомым людям. Просто так. Расположить к себе. Закурить, спросить...
Или так пошутит: «Скажите мне, кто начал первым, и я укажу главного виновника!..».
То есть, Макар был даже начитанным и всякие интересные слова помнил. Даже из евангелия знал выдержки.
Он еще осматривал себя в зеркале, когда Витька спроворил поручение.
— Во, батяня! Андреич был. Я ему деньги... Про тебя сказал... Зайдет...
— Зайдет, зайдег... Сейчас зови. И Зойку с Нюркой зови. И Шурку нашего. Бегают, чертенята.
Вскоре у Сизякиных стало шумно. Макар открыл походный чемодан и выставил на стол четыре новеньких портфельчика, наполненные шоколадными конфетками. Ребятня сразу догадалась, в чем дело. Макар тоже знал этот народ. Вроде все одинаковое купишь, а найдут что-нибудь разное. У кого-то вроде лучше, у кого-то хуже. Бывает, дерутся, не поделивши. Потому и упредил, рявкнул мегафоном:
— Внимание!.. Внимание!.. И тут же тихо, ласково:
— Зоинька, пуговка. Ты у нас самая бесхитростная. Отвернись. Будешь говорить.
Зойка отвернулась, глаза -ладошками закрыла" — паль-чишки в разные стороны.
Когда подарки были розданы, Макар скомандовал, чтобы все бежали играть, а он да Андреич тихо-мирно побеседуют. Ребятня кинулась одеваться. Шумели, толкались, спорили, куда бежать.
Так было вчера. А сегодня шел последний день старого года. С утра Макар собрался замочить бельишко — свое и ребячье, потом отпарить его в баке на плите и прокрутить в стиральной машине. Хотел, чтобы в Новый год все было чисто. Но, как это часто бывает под праздники, перестала течь вода.
Макар отложил стирку, тем более, что не верил предрассудкам: дескать, в Новый год все новое должно быть, чистое. Но что-то все же беспокоило. Не на месте душа была. И когда глянул в окно и увидел на углу квартала, у колонки народ с ведрами и бидонами, понял, что и ему надо добывать воду — на ребят не надейся, до вечера не увидишь. А у колонки толпились почти одни женщины, в том числе — Томка-продавщица, смешливая толстуха. Была здесь и загадочная соседка, что жила напротив Макаровых окон, через улицу, в деревянном домике. До чего миловидная особа! Сколько раз Макар хотел поболтать, как-нибудь себя показать лицом к лицу, а все не было случая. И вот — случай, да еще какой!
Будь Макар похитрей, он, может, и раньше вот так бы вышел к колонке, когда она там бывала. Дескать, хочется этой водички, из колонки. Но ничего такого ему в голову не приходило, ведь вода у него была в квартире. А сейчас и врать не надо было. Все кстати. И Томка кстати. С женой когда-то работала. Можно говорить с Томкой, а все слышать будут. И она — тоже. И узнает, что Макар холост и, если не дура, поймет, какой он мужчина!
Макар поспешно собрался, одевшись празднично и несколько небрежно. А для поддержания тонуса выпил стакан водки, оставшейся от вчерашнего прогрева...
— Здорово, граждане женщины-молодушки! — лихо, как на параде, приветствовал он, подходя к колонке с двумя большими ведрами и коромыслом. — С праздничком вас!
— Спасибо. И вас... — вяло ответили, вразнобой, да и то не все. А миловидная только открыла полные губки, дыхнула парком и... ничего не сказапа. «Знает себе цену, шельма!», — отметил Макар и опять пошутил. Мол, плохо отвечали...
На этот раз и вовсе не нашлось охотников вступать в разговор. Макар понял: надо менять пластинку.
— Вот так у нас, граждане! Как праздник, так водички нет. — Макар возвышался средь прочих голов и, чуток склоняясь, щурясь и улыбаясь, смотрел в упор на свою «Дульсинею».
На этот раз и она глянула, усмехнулась. И все. Но Макару и этого было достаточно. Он был оптимист. «Нечтяк. Все идет нормально!..».
На ней были дубленка, брючки, туфельки, ондатровая шапка. «По воду пришла, а вырядилась! — отметил Макар. — Холостячка. Впрочем, и я тоже...».
Макар не умолкал, стараясь выдать что-нибудь лихое, веселое, важное, неотразимое. Чего греха таить: хотелось выгодно показаться.
А она... Она была не такая уж молодая. Лет тридцати. В самый бы раз Макару. А что? Пора бы и вторую супругу завесть. Два года в бобылях.
Макар был уверен, что слушать его интересно. И не только в очереди, но и прохожим.
И к Томке-продавщице Макар не забывал обращаться. Даже плечом притрагивался, подмигивал. «Томочка, помнишь?..». «Ах, Томочка. А как бывало!..». А в сущности ничего такого и не бывало, и помнить она не помнила. Да и Макару не это важно было. Важно, чтоб Она слышала... Чтоб ясно бьпо, какой Макар, как уважают его.
А день выдался хороший. Отмякла погода. Ветер переменился — с юга подул.
Макар как пришел нараспашку в легком пальто и хромовых сапогах, тек и стоял, белея незастегнутой рубашкой. И говорил, говорил, говорил — громко, хрипато, лихо. Где только можно было словечко вставить, там и вставлял.
— Не жили хорошо, Томочка, и начинать нечего! Правда же?!
Когда речь зашла о том, как быстро нынче растут дети, Макар и тут ввернул интересное словечко — научное,
— Акселерация, граждане, акселерация! Что вы хотите?! Понимать надо!
Да что «акселерация», даже из евангелия кое-что ухитрился в разговор вставить.
— Делай людям то, что хо- , чешь от них получать! А?... Тоже ведь соображали апоо толы. Или нас взять. Что мы хотим, граждане? Да очень; немного. Любовь, уважение, заботу...
При этих словах предмет его внимания поднял тяжелые ресницы и глянул с настоящим женским любопытством.
— Вот когда еще жива была женуля... Помнишь, Томочка?..
Дальше Макар все поддавал и поддавал звуку потому, что «предмет» уже наполнил ведра, поднял на коромысло и пошел.
— Помнишь, как жили мы!? Уважение — сто процентов!..
А она уходила. Уходила наискосок, через дорогу, к своему деревянному домишке, и этак... этак покачивалась, что в пору было Макару скульнуть по-собачьи.
Когда уж близко была его очередь, она опять пришла. «Видать, семейка у них!.. Вода требуется...». Первое, что хотелось Макару, это уступить ей очередь. Но что толку. Сейчас же нальет ведра и уйдет. Лучше уж так. Задержаться можно, сказать что-нибудь.
Вот тут-то и появился Андреич с детским ведерком. Обрадовал.
— Граждане! — трибунмо вопросил Макар. — Неужели старому человеку с одним ведерком позволим стоять?
Побурчав и повздыхав, очередь разрешила Андреичу стать впереди Макара.
Кстати пришел соседушко. Ох, кстати! Томка, понимаешь, ушла и не появлялась больше. Не с кем было так свободно разговаривать. А Андреич — вот он. Опять говори сколько хочешь, обращай на себя внимание.
— Вишь, всю ночь вода бежала, — указал Андреич на лед и лужу вокруг. — Не застыла. Ночь теплая была.
— Голову бы им отвернуть на рукомойник! — подхватил Макар, имея в виду водопроводчиков.
— Я вечор забыл сказать, — тянулся Андреич к уху Макара, — твои орлы нашли моркошку в каком-то подвале... Таскают, как зайчишки, понимаешь. Приструнил бы.
Про «орлов» Макар тоже' успел тут доложить. Прекрасные ребята! Изобретатели!.. И вот опять был повод обратить на них внимание, еще больше возвысить.
— Моркошка?! Да на фига им сдалась какая-то, там моркошка?! Они у меня, вон, те-ле-ви-зор в школе тяпнули! - пользуясь глухотой Андреи-ча, громче обычного докладывал Макар. — До винтика разобрали!. Пожелали узнать, как оно устроено!.. А ты... морко-ошка...
Хорошо выдал Макар про ребят своих, , хорошо! Вся очередь оживилась. И Она — тоже улыбнулась.
Но вот он наполнил ведре. Небрежно поддел коромыслом и, чуть присев, одной рукой поднял на правое плечо. И не как другие пошел (будто коровы на льду), а широким уверенным шагом, прямо через лед и лужу. И тут, конечно, хотелось показаться с лучшей стороны — товар лицом. Дескать, все пустяки для Макара. Пошел он этак, пошел... и вдруг... вдруг со скоростью молнии растянулся на мокром льду.
Встал Макар с растерянным мальчишеским выражением на лице, развел руками.
— Товарищи... Ну... Ну... Вы же видели, ну... Ну, не думал ведь, не гадал, товарищи! Поймите! Ну...
И начал, и начал объяснять да убеждать, что не нарочно сделал, что это сверхъестественный случай, что здесь хоть кто мог бы попасть впросак...
А вовсе и не надо было объяснять. И так ясно было. И так все сочувствовали Макару.
— Да набирай ты! Набирай еще! — стали кричать. — Чего уж. Без воды пойдешь, что ли. Набирай без разговоров!..
— Спасибо, спасибо. Ой!. — И Макар приложил руку к сердцу, головой закрутил. — Ну кто бы мог подумать!.. Ну надо же!.. Ну...
И, пока наполнялись ведра, он все объяснялся, все с о круч шалея, все головой крутил.
— Вот спасибо вам! Во-от спасибо! — сказал он, наконец, поддевая вновь наполненные ведра.
И опять так же прямо, тем же бравым шагом, так же твердо, наперекор всему пошел по тому же самому месту, приговаривая:
— Ну вот так, вот пошел... пошел, понима...
И опять произошло то же...
Ничего теперь не сказал Макар. С трясущимися губами, бледный, вконец удрученный, он молча подобрал ведра, сунул коромысло подмышку, втянул голову и, не оглядываясь, пошел прочь. Наверное, он ждал, что сзади вот-вот грянет грохот. Но нет. Никто не смеялся. Очередь жалела Макара, очередь молчала. Да и сам он молчал пока. И только уж на углу дома, в котором жил Макар, он опять воскрес. Опять послышался мегафонный голос. Голос торкался в стену соседнего здания, отскакивал, долетал до высоких тополей парка, через улицу и там, пометавшись, затухал. Макар ругал водопроводчиков.
Произведение публиковалось в:
"Амурская правда". - 1977, 16 января