Дочке — месяц, а мне — пятьдесят!...
Дочке — месяц, а мне — пятьдесят!..
Брызжет шуткой и смехом застолье.
Нас несет юбилей на рысях
через минное винное поле.
«Hy, старик — молоток!» — говорят
обо мне,
белой завистью пыша. —
Дочке — месяц, ему — пятьдесят,
и еще о любви что-то пишете.
Да. ребята, пишу я о той,
что спасает от хаоса смерти
душу, тело и даже, поверьте,
государства — своей чистотой.
Никогда нам не смогут помочь
никакие ни гласность, ни рынок,
если в душах свирепствует ночь
отношений друг к другу звериных.
Если каждый вцепиться готов
и соседям, и родичам в глотки
из-за мяса куска, из-за водки,
из-за пары насмешливых слов.
Да и мало ль какой ветерок
вдруг надует злотворную завязь,
и махровая черная зависть
расцветает в негаданный срок.
И враждебности запах висит
над толлою, хватающей что-то...
Ой, какой же у нас дефицит
на взаимность любви и заботы!
И не начал бы я разговор,
да соседка у нас, баба Таня,
вспоминает войну до сих пор:
«Не хватало одежи, питанья,
но такого, как вижу сейчас,
чтоб все рвали и всем было мало,
не бывало в России у нас...»
Понимаете вы? — Не бывало!
Чтоб война поминалась добром —
это ж нужно докуда скатиться?!
...Хорошо, что за нашим столом
дружелюбья открытые лица.
И не страшен рысистый пробег
в юбилейном веселом раздолье:
знаем все — ни один человек
не останется раненый, в поле.
А стихи мои...
Скромен их вид
и значенье в поэзии — с ноготь!
Но уменьшить любви дефицит
и они для кого-нибудь смогут.
На случайно скрижали гласят:
без любви даже сильные слабы...
Дочке — месяц,
а мне — пятьдесят!..
Вот такие у жизни масштабы.
Произведение публиковалось в:
"Амурская правда". - 1991, 08 января