Неведомые дали
В базе данных Аудиобиблиотеки Амурской литературы имеется аудиозапись стихотворения: читает Седелкин Максим; 5,04 Мб (*.mp3)
Когда ранним утром я стоял или сидел на высоком берегу Амура и первые лучи солнца золотили, красили в розовый цвет небо, отражающееся в воде, а туман над рекою был похож на молоко с поджаристой пенкой наверху, то в мальчишеской груди зарождалось стремление постичь неведомые дали, простирающиеся окрест, побывать в далёких странах, плыть, лететь, ехать неизвестно куда. Это же чувство возникало и от паровозных гудков, перекликающихся на железнодорожной станции днём и ночью. Мальцом я представлял, как сяду на голубой, пыхающий из трубы чёрным дымом пароход или пыхтящий белым паром паровоз, и всем -до свиданья!
Первое моё путешествие (а в детстве каждая поездка за пределы города воспринималась именно так) свершилось, когда мне было пять лет.
Моя бабушка была родом из Поволжья, из-под Самары. Там она и познакомилась с будущим мужем. Туда-то я и отправился с ними. У дедушки, как у железнодорожника, был бесплатный проезд, а ещё он имел право взять с собой жену и детей. Но я-то был внуком. Как быть? И тогда меня научили называть дедушку папой, а бабушку - мамой.
От тех детских дорожных впечатлений, как это ни удивительно, в памяти осталось многое: тёмные длинные тоннели Прибайкалья и сам Байкал - огромное сине-изумрудное зеркало воды, большие реки, над которыми поезд грохотал по гигантским мостам, дремучая тайга, подступающая чуть ли не к вагонному окну.
Нас встретили сестра бабушки - тётя Мотя и брат - дядя Петя и их семьи, и моя прабабушка Пелагея. На пожелтевшем от времени снимке, сделанном в районном фотоателье, сохранившемся в альбоме, я сижу в центре в матроске и почему-то смотрю исподлобья. Может быть, у меня такой насупленный вид, потому что своим крохотным, но чутким сердцем я предчувствовал: мне больше никогда не встретиться с этими родными людьми, не увидеть и речушку Самарку, несущую воды в великую Волгу, не прислониться к жаркой печи-голландке в гостеприимном деревянном доме, у которой я любил сидеть вечерами, играя с озорным котёнком.
Потом, в молодости и после, я ещё немало попутешествую, побываю во многих местах России, в больших и малых, древних и новых городах; как-то в один год в мае буду стоять на берегу Балтийского моря, а в августе смотреть, как перекатываются грозные серые волны Тихого океана, но всегда буду вспоминать ту поездку в детстве.
Тогда проводники в вагоне, конечно же, поняли, что я внук, и подтрунивали надо мной: «Ну, ну, покажи, как ты папу и маму любишь?» И я обхватывал моих родных Николая Яковлевича и Елену Артемьевну, прижимался к ним. Их тёплые руки и сияющие добротой и любовью глаза я тоже никогда не забывал и не забуду.
А незадолго до той поездки летом произошло вот что.
Соседскую девочку-школьницу родители отправляли в пионерский лагерь. Я засобирался тоже, и она, конечно, в шутку обещала взять с собой. В небольшой чемоданчик-ба-летку я сложил игрушки, книжки и тому подобное. Взрослые подыгрывали мне, не ведая, что случится дальше.
Лагерь находился далеко за городом, к нему надо было плыть на пароходе сначала по Амуру, потом по Зее. Отправлялись дети с речного вокзала, который находился в центре Благовещенска. На вокзал девчонка меня не взяла, сказав, мол, пароход, когда будет вечером проплывать мимо нашего дома, специально причалит, чтобы взять меня.
Я пришёл на берег задолго до того, как на реке показался пароход. Но никто, конечно, и не думал причаливать. Я махал руками, кричал что было силы, потом ударился в слёзы. Пароход плыл по Амуру, сверкая яркими огнями и гремя музыкой, а я сидел, как обречённый на казнь, на зелёном пригорке и горько-горько плакал.
С тех пор я не мог и не могу спокойно смотреть на уплывающие пароходы и уходящие поезда, и, как тогда, в детстве, предательские горячие слёзы подступают к глазам.
Произведение публиковалось в:
"Синее стёклышко". Повесть о детстве. - Белгород: 2019, Издательство "Константа".