Ника из созвездия Козерога
Часто так бывает: самая дорогая радость — нечаянная, какой не ждал, не загадывал, о которой и знать-то не знал. А она раз — и вспыхнет вдруг, всё озарит.
Нет, не хлебом единым жив человек, не делами, и тем более не деньгами. Всегда у него что-то припасено для души — она молчит, молчит себе, а потом вдруг тихонько так, несмело запросит чего-то... И желание-то такое маленькое, такое скромное, и даже совестно сделать вид, что не заметил его. А между тем какой-то голосок внутри напоминает, нашёптывает о ней, об этой искорке, помолчит-помолчит — и снова за своё.
Многие психологи, создавая свои теории, определяют эти внутренние голоса — выразители наших желаний — как различные грани личности. Зигмунд Фрейд, например, называет первый, самый настойчивый и требовательный голос Сверх-Я, а второй, слабый, постоянно оправдывающийся и просящий, — Оно. Фриц Перлз именует их — Собака-сверху и Собака-снизу, а Эрик Берн — Родитель и Ребенок.
Думаю, эти теоретические системы полезны для понимания того, что такое наша душа, которая может хотеть, просить, требовать, упрекать, советовать, настаивать, распекать или казнить. Не случайно говорят: «Чужая душа — потёмки». Да и своя-то душа зачастую тоже загадка, её трудно понять. Однако недостаток всех этих концепций, наверное, в том, что все люди оказываются носителями одной и той же структуры личности, и таким образом сглаживаются своеобразие и неповторимость отдельного человека. Например, Перлз пишет: «Собака-сверху ведёт себя как задира, постоянно высказывает свои требования и угрожает жизненными катастрофами, а Собака-снизу воздействует своей беззащитностью, прося прощения, изображая плачущего ребёнка и т. д.» — характеризуя этих вечных персонажей вообще, а не применительно к конкретному человеку.
Мне больше по душе система итальянского психолога Роберто Ассаджиоли, который эти внутренние голоса называет субличностями. Они могут быть различными у разных людей. Ассаджиоли считает, что каждая субличность строится на основе какого-то желания целостной личности. «Сила каждого желания и соответствующей ему субличности может зависеть от ситуации, в которой оно впервые возникло», — замечает он.
В самом деле, это, должно быть, так и есть.
Вспоминается случай из детства. Мы жили в большом сибирском городе Барнауле, где зима с обильными снегопадами и метелями — самое долгое время года. Виноград, абрикосы, апельсины и другие южные фрукты мы, дети из малообеспеченной семьи, видели только на картинках или в кино. Зато с той давней поры милы моему сердцу сибирские дикоросы, что в изобилии росли за городом в лесу и по берегам рек, — чарующая неброской красотой рябина, пахучая лесная земляника, нарядная с весны до самых заморозков калина, изящная черника, рясная алтайская кислица, дикая моховка, оранжевая по осени облепиха, багряные клюква и брусника, алая скромница костяника... Воспетые в старинных русских песнях, запечатлённые на рушниках, в золотой семёновской хохломе, синеглазой гжели и эмали, они давно стали национальными символами и таятся в генной памяти как архетипические (первые, самые древние) образы подсознания.
...Как-то мы с мамой пошли на рынок, где смуглые красивые люди по баснословным ценам продавали эти самые фрукты. «Смотри, — шепнула мне мама, — это узбеки, твои азиатские родственники. Вон тот, что взвешивает яблоки, даже чем-то похож на твоего отца». Я во все глаза смотрела на этого человека: так вот каким был мой отец...
«И кто только покупает эти фрукты?» — дивилась мама, глядя на цены. Пока она охала, подошла хорошо одетая женщина с нарядным, словно из сказки, мальчиком. И купила ему всё, на что он показал капризным пальчиком, в том числе огромную гроздь янтарного, светящегося изнутри винограда. Во все глаза глядела я на эту роскошную гроздь, стараясь рассмотреть, какой он — настоящий, а не нарисованный виноград. Когда женщина укладывала кисть в сумку, одна виноградинка оторвалась и упала на землю. Но они даже не взглянули на это сокровище. А я не отрываясь смотрела на виноградинку, которая лежала себе и лежала, и никто её не замечал. Мама тянула меня за руку, а я всё смотрела и смотрела на янтарное чудо. Мы пошли, а драгоценная виноградинка осталась. Я несколько раз оглянулась на неё и тихо заплакала, так мне хотелось поднять её и попробовать.
С тех пор долгое время виноград и любые южные фрукты стали для меня признаком достатка, если не роскоши. Вспыхнув однажды, неутолённое желание это всё росло, укреплялось и оформилось в твёрдое решение, в «голубую мечту» — после окончания школы жить и учиться в Ташкенте, где, по словам мамы, виноград растёт прямо на улицах, возле домов, украшает беседки и заборы. А уж продаётся почти даром. На каждом углу — горы винограда самых разных сортов — зелёный («дамские пальчики»), чёрный или тёмно-красный (Изабелла), с косточками и без них (с косточками — изюм, а без косточек — кишмиш). И можно есть его сколько захочется. Даже варенье варить или сок пить.
Я училась жадно, стремилась к доске или дополняла отвечающего с места — совершенствовала речевые способности, охотно писала сочинения, вела дневник. И всё это с одной целью: поступить на факультет журналистики Ташкентского университета. Получив аттестат и не дожидаясь выпускного бала (боялась, что опоздаю на вступительные экзамены), устремилась в столицу Узбекистана, — по моим представлениям, самый виноградный в мире город-рай.
Догадайтесь: что перво-наперво я сделала, прилетев в Ташкент? Правильно! Приземлившись и едва оглядевшись, прямо в аэропорту купила гроздь янтарного винограда (как ту, из детства) и душистую узбекскую лепешку. Села в беседке, увитой виноградными лозами, и не спеша, наслаждаясь, принялась за вожделенное лакомство. С любопытством рассматривала я красивых смуглых женщин в ярких платьях из хан-атласа и в блестящих бисерных тюбетейках, черноволосых мужчин в цветных халатах и тоже в тюбетейках, шитых шёлком. Южное солнце слепило глаза, звучала чужая речь, где-то играла восточная музыка. Это был другой мир звуков и красок, обычаев и традиций, с которым мне предстояло познакомиться. Было такое ощущение, что я по воле провидения оказалась здесь, на древнем караванном пути из Средней Азии в Индию.
Случайно подняв голову, я ахнула: на причудливом зелёном ковре из молодых побегов и резных листьев, прямо надо мной, мерцали неспелые гроздья винограда. Начало лета. Скоро они нальются соком. В каждой виноградине засветится на солнце маленькая косточка. Возможно, это и есть не виданная мною таинственная и прекрасная Изабелла!
Я счастливо рассмеялась и поняла, что все мечты мои непременно сбудутся!
Что было дальше, я описала много позже в предисловии к одному из своих первых рассказов:
«После окончания школы к своей мечте я плыла полтысячи километров пароходом по Амуру, потом летела самолётом из холодного Хабаровска в солнечный Ташкент. Но на факультет журналистики меня не приняли: кроме отличного аттестата, требовалось два года работы в средствах массовой информации. Пришлось поступить на филологический — с твёрдым намерением работать в газете ради заветного стажа.
Правы были мудрые римляне — желающего судьба ведёт... В мою первую студенческую осень по приглашению ректора в ТашГУ приехал Василий Песков — некоронованный кумир журналистов, провёл дополнительный конкурс, в котором мне повезло, и, словно по волшебству, я оказалась там, куда так неутомимо стремилась».
Этот свой внутренний голос, этого выразителя моего первобытного желания, которое определило мою карьеру — профессиональную и творческую, — я называю мисс Изабелла.
Но самую сильную, преобладающую, неутомимо стремящуюся к победе, ищущую приключений грань своего «Я», которая обожает путешествовать, исследовать всё новое и неизвестное, преодолевать трудности и достигать их, именую не менее романтично — Ника из созвездия Козерога.
Именно это созвездие-покровитель сияло на небосводе, когда с первыми лучами солнца я появилась на свет в далёком высокогорном ауле на границе с Афганистаном, а Ника — древнегреческая богиня победы с крыльями за спиной, в венке и с пальмовой ветвью в руке.
И вообще, Ника — это необычно, возвышенно, загадочно, не так, как привычные Маша, Таня или Катя. Однажды на пути из Москвы в Воронеж, где я выполняла докторское исследование, моё внимание привлекло название придорожного ресторанчика: «Вдали от Джон». Романтичнее не придумаешь, согласитесь? Ну только представьте, если бы было «Вдали от Иры», или «Вдали от Сони», или что-то в этом роде. Не то, никакой таинственности и романтики, а вот «Вдали от Джон» — совсем другое дело!
Кстати, число субличностей в каждом человеке достаточно велико. Есть субличности и для тех ролей, которые мы играем в жизни: Родитель, Ребёнок, Подчинённый, Учитель, Ученик, Врач, Потребитель и т. д. Есть Критик, Саботажник, Жертва, Герой-любовник, Лекарь, Знаток, Путешественник и др. Полезно давать имена выразителям наших желаний, так удобнее «общаться» с ними.
Я, например, определив свои субличности, внимательно отношусь к той из них, которая только недавно зародилась и лишь начинает формироваться. Условно этому прорезавшемуся голоску можно дать имя Цветочный Эльф. Появился он, как всегда, неожиданно и в самый неподходящий момент...
Цветочный Эльф... Какие цветы? Не было теперь у меня дома. И сада не было. И родника. И невежинской рябины у калитки. И балкона на втором этаже, где я стояла ночами под звёздным небом. Мне всё казалось, что лунной ночью спустятся ко мне с небес инопланетяне, а среди них — Князь Серебряный, что так же, как я, тоскует и мучается без любви и нежности. Надо было подождать совсем немного... Да только подлость, корысть, предательство не было больше мочи терпеть. Душа кровью обливалась, плакала, на волю вольную рвалась…
И я ушла в другую жизнь, начав все с чистого листа. Столько сразу навалилось дел, забот и хлопот, что ни охнуть, ни вздохнуть, только успевай поворачиваться. Сколько инстанций надо оббежать, чтобы оформить покупку новой квартиры! А уж на работе — дел невпроворот! Словом, забот выше крыши, суета сует и всё суета. И некогда подумать о чём-то возвышенном — о милосердии или красоте например. Но где-то там, на самых задворках души, нет-нет да и промелькнёт картина (психолингвисты называют её гештальтом): будто на лоджии будущей квартиры цветут-полыхают разноцветные герани, бело-розовые фуксии, пышные бегонии, ослепительные хризантемы — цветы, которые всегда любили женщины моего сибирского рода: мама, тётки, бабушки, прабабушки. Промелькнёт да исчезнет неясное видение.
В другой раз приснится вдруг, будто подхожу к новому дому, смотрю на свои окна, а в них не голландские пёстрые дифимбахии, не криптомерии — какие-то неживые, словно бумажные, не араукарии, спатифиллумы или кротоны, что в моде у современных хозяек, а ослепительно-белые, нежно-розовые или ярко-красные герани...
Почему герани? — пытаюсь разобраться в себе. Их любила мама, и это странное желание, наверно, — как запоздалая, вдогонку, память о ней, не знавшей ласки и внимания ни от мужа — моего отчима, ни от сыновей, да и от нас, дочерей. Я встречалась с ней урывками, от случая к случаю. Как же теперь горько сожалею, что в заботе о муже, о детях, о работе, будь она неладна, забывала о ней, не могла или не стремилась найти для неё ласковые слова, обнять, поцеловать, благодарно прижаться к той, что самоотверженно и щедро положила свою жизнь к нашим ногам. А она ждала, ждала их, этих наших скупых знаков внимания. Понимаю это сейчас запоздало и с горьким упрёком.
Вообще-то ботаники называют герани пеларгониями. И это вовсе не сибирские цветы, как уверяла мама. Родина пеларгоний — Южная Африка, где до сих пор из них добывают эфирное масло. В России пеларгонии стали известны с восемнадцатого века под названием герани, тогда у них были только белые цветки. С тех давних пор цветовая гамма приглянувшегося нашим бабушкам растения значительно расширилась.
Сколько помню, любила мама и редкую теперь на городских подоконниках, изящную фуксию, которую можно назвать северной орхидеей. Её нежные поникающие соцветия с длинными яркими тычинками почти круглый год радовали её и нас, ребятишек. Она даже разговаривала с ней, как с живой. Стоит фуксии зацвести, как смугло-зелёные листья словно прячутся, приникают к красноватому стволу, становятся почти незаметными — так усыпана она изумительными, искусно комбинированными соцветиями: цветочашечки не зелёные, как у большинства растений, а в виде красных, белых или розовых лепестков венчиком, из сердцевины которых тянется к свету синий трогательный колокольчик либо махровая белая юбочка под красным зонтиком клонит яркое цветоложе вниз.
Неизменно на наших окнах ослепительной белоснежной кипенью цвела «невеста» — удивительно нежное растение с неприметными бледно-зелёными листочками на тонких, почти прозрачных стебельках. Не знаю научного названия этого растения. Сколько появлялось на них крупных колокольцев цвета первого снега! Белым водопадом возвышались они, ниспадая на зелёное цветоложе. Цвели отчаянно, буйно, не разбирая времени года. Мама неизменно подвешивала «невесту» на тонком шпагате. И та, словно пышная свадебная фата счастливой невесты, парила в пространстве окна, зиму и лето изумляя нас и прохожих своей первозданной красотой.
«Надо пораньше посадить герани, — задумала я ещё зимой. — Пусть крепнут, укореняются, а к весне, на самое новоселье, зацветут. Хорошо бы...»
Какое всё-таки удивительное, жизнестойкое, энергичное, неприхотливое растение — герань! А листья-то, листья — такие упругие крепыши совершенной выразительной формы, насыщенного зелёного цвета, ну а разноцветные — белые, красные, розовые, малиновые шаровидные соцветия — глаз не оторвать! И столько их на одном растении, и так подолгу не теряют они свежести и очарования, что диву даёшься!
Поставила в воду несколько отростков. Не теряя нарядного вида, они быстро пустили корни и принялись расти. Листья упругие, бойкие, жилки на них узорчатые, ворсинками припорошённые. Корешки мясистые, а уж стебли такие упругие да свежие, так и хочется потрогать! Работаю, спешу всё вовремя сделать, нет-нет да гляну на весёлые отростки. Смотрю и радуюсь, будто их задорная энергия мне передаётся. Пора бы им в землю, да подцветочников нет, и на рынок съездить некогда — ни минуты свободной. А тут ещё в командировку срочно ехать. И куда — на Алтай, в Барнаул — город моего детства!
Там я училась в первом классе, потом недолго прожили в Узбекистане, а затем переехали на мамину родину — в Горный Алтай, который поверг меня в такой восторг, какой не каждому посчастливилось испытать в жизни и который потом хочется пережить ещё и ещё раз!
«Ладно, — думаю, будто оправдываюсь перед отростками, — приеду и сразу посажу вас. Тем более к весне ближе будет — и корешкам легче укореняться, и солнышко посильнее, и расти сподручнее...»
А как уехала — ни разу не вспомнила не только о геранях, но и о многом ином, что стало частью повседневного, примелькавшегося. Словно голосок Цветочного Эльфа заглушили нахлынувшие вдруг иные звуки — голоса моей памяти, моего далёкого детства.
Произведение публиковалось в:
"Ника из созвездия Козерога". Сборник рассказов. – Благовещенск. "Зея", 2012