Информация обновлена: 13 декабря 2017, 08:00

Зимы очарованье

     Поезд шел уже по мосту. Это угадывалось в настороженно-тревожном перестуке колес и мельтешении узких ажурно переплетенных теней на посветлевшем экране дверного окна в тамбуре. Сейчас он изогнется дугой, выползая на берег, протянется вдоль реки и замрет на маленькой таежной станции у подножия сопок. Здесь Юле сходить. Она уже приготовилась к высадке, дожидаясь остановки у выхода из вагона, куда заблаговременно стаскала свой многоместный багаж, отягченный полным комплектом компьютера, списанного в хорошем состоянии у папы в офисе за недостаточную емкость и везомого ею в подарок племяннику. Из-за перегруженности аппаратурой Юля не смогла захватить с собой лыжи и кое-что из выходной одежды. В отношении лыж дело поправлялось тем, что дядя Ваня обещал ей уступить свои, охотничьи. А выходная одежда в глухом местечке могла и вовсе не понадобиться. К тому же, она ехала не для светского времяпровождения, а восстановления здоровья после серьезной болезни. Для чего в железнодорожном институте, где она должна была учиться на третьем курсе, взят был академический отпуск и по настойчивому зову дяди Вани, убедившего брата, что у него дома, в амурской Швейцарии, на чистом воздухе, среди сопок, сосен и речного простора, на натуральных продуктах и таежных припасах племянница окрепнет на сто лет вперед. Юле, помнившей, как привольно ей гостилось у дядьки в детстве и давно у него не бывавшей, тоже захотелось к нему поехать. Папа, понимая, что лучшего варианта для оздоровления дочери у него нет, все-таки предупредил крутую на решения девушку:
     - Учти, Юля, зима – не лето. Туристов и дачников поблизости не будет. Помимо дядиной семьи, может случиться, что и пообщаться ни с кем не придется. Не взвой от тоски в благословляемых братом сопках.
     - Не беспокойся, пап, я найду занятие от тоски. Заодно проверю себя на одиночестве. Дядя Ваня целую жизнь там живет и не скучает, - с убежденностью отвечала дочь.
     - Он охотник.
     - У меня тоже будут дела, думаю, что не скучные.
     И вот она ехала в райский природный уголок, и ее молодое сердечко отстукивало радость.
     Синим линялым утром поезд усталым путником прильнул к заснеженной станции. Против отворенной проводницею двери вагона Юля увидела дядю Ваню так по родному похожего на папу и в то же время кардинально непохожего на него в силу разницы их образа жизни. Дядя Ваня весь во вне помещения. Отчего легкий, пружинистый, как дикий зверь. Одет в полушубок, рассчитанный на долгое пребывание на морозе. На голове лохматая шапка – причудливое соединение охотничьей добычи и самодельного портняжного мастерства. Папа же у нее весь внутри помещения. Потому тяжеловат, грузен в плечах, важен и представителен в облике – офисный сиделец. В полушубке представить его невозможно. В крайнем случае – в дубленке, или еще лучше в шубе. Если сравнивать со зверем, то с милым и одомашненным. Она же, Юля, скорее под стать дяде – своенравная козочка, никем еще не прирученная.
     Дядя Ваня с веселым любопытством смотрел с перрона на повзрослевшую племянницу и, наверно, тоже искал в ее облике черты брата. Юля приветственно помахала ему рукой и крикнула:
     - Дядя Ваня, принимай багаж.
     Из Юлиного вагона никто на этой остановке не выходил, и они, не торопясь, выгрузились. Передав дяде последний тючок, Юля спрыгнула вниз, и они с родственником крепко обнялись.
     - Дядя Ваня, как я рада, что приехала к тебе, - говорила она.
     - Я тебе тоже рад, - улыбался он каждой черточкою лица, даже курносым носом.
     Редкие пассажиры, сошедшие с поезда, быстро разбрелись и исчезли из виду. Из соседнего, спального, вагона армянское семейство с осторожностью и почтением сводило с подножки приземистую старуху в дорогой шубе и двурогом велюровом капоре с меховой оторочкой. На опустевшем перроне милиционер теснил к поезду сопротивляющуюся и громко что-то доказывающую цыганку.
     - Давай, езжай, нечего здесь отираться, - напирал страж порядка.
     В углу перрона, сбоку от станционного здания, ожидали седоков новенький лиловый джип с глубинною искрой на матовой облицовке и старенький мотоцикл с разболтанною коляской. Дядя Ваня потащил к нему Юлины сумки. Девушка тем временем рассматривала все более и более проясняющийся перед нею пейзаж. Распустившаяся за рекою заря четко выписала его контрастною акварелью, где белый цвет станционного домика не сливался с подсиненной постелью снега. Стволы деревьев на сопках торчали из снежной перины угольными карандашами. Лиловый джип, на которого прямо падал отсвет зари, малиново рдел одиночным ярким пятном. Ничто ни с чем не делилось самостоятельностью колорита.
     Мимо Юли тесною группой прошло армянское семейство со старою женщиной в центре, мужскою подпорою по бокам и красивою дамой с двумя мальчиками среднего школьного возраста сзади. Пока Юля глядела, как они усаживаются в джип, заря погасла, из присыпанной свежим пеплом позолоты поднялось солнце, плеснуло первым лучом во всю ширь пространства и вмиг превратило контрастную палитру акварели в живописное многоцветье с тонами, полутонами, оттенками, переходами. Все со всем будто бы поделилось, слилось и перемешалось в общую гамму, ожило и засверкало.
     «Такая красота стоит института», - в восхищении сказала себе девушка, еще и с эстетической стороны оправдывая свой приезд сюда.
     Джип между тем отъезжал, скользя по белой дороге. Дядя Ваня, сидя на мотоцикле, звал Юлю к себе. И когда она запрыгнула ему за спину и мотоцикл дернулся, стронулся с места передохнувший поезд, увозя с собой изгнанную с чистенькой станции цыганку.
     Поездка на мотоцикле не была долгой. Из-за спины дяди Вани Юля плохо видела дорогу, но зато хорошо ее чувствовала. Они то взлетали вверх, то падали вниз, и все время сбоку от них тек лес. Наконец, скатившись в очередной раз с горы, они выскочили в узенькую, отгороженную сопками долинку, пробежались по ней и въехали в маленькое поселение с десяток бревенчатых домов, поставленных улицей. В стороне от него, вверху, на сопке, виднелась коттеджная застройка, обнесенная высокой стеною.
     «И здесь своя Рублевка»,- мелькнуло у Юли. В ворота одного из элитных строений въезжал как раз лиловый джип. Дядя Ваня остановил мотоцикл у своего дома в середине порядка.
     Огромный, шарообразный, белой окраски пес обрадовался возвращению хозяина. На гостью взглянул с задумчивой выжидательностью.
     - Не вздумай ее обижать, она наша. - Дядя Ваня потрепал пса за холку и велел Юле проделать то же самое. Собака милостиво приняла ее ласку.
     - Теперь не бойся. Шарик запомнил твой запах и твою ласку. Впредь никогда не тронет.
     - Так просто? – удивилась девушка.
     - Не для всякого, - пояснил хозяин.
     Кроме Шарика их никто не встречал.
     - Дома никого нет. Маша убирается у хозяев, Ленчик в школе, - сказал дядя Ваня, разгружая коляску и снося поклажу на крыльцо.
     Юля окинула взглядом дядино хозяйство: двор с постройками, дом, уходящий к реке огород. Ее, привыкшую жить в городской квартире с окнами на одну сторону, поразило, что дом смотрит на все четыре стороны света. В прошлые, детские приезды на эту особенность она не обратила внимания, а сейчас заметила в первую очередь. Помимо того, наверху еще мезонин и тоже окнами на разные стороны. Дядя Ваня, увидев, на что она смотрит, сказал:
     - Дачники с весны там поселяются. Много лет одни и те же. Как свои уже стали. Мы им отдельный вход выгородили, часть огорода отдали.
     - Дядя Вань, это все, - Юля мотнула головой в направлении от ворот к огороду, - усадьбою называется?
     - Усадьбой, - озадачился ее вопросом хозяин.
     - Хорошо!
     - Чем хорошо?
     - Места много.
     - Да, места хватает.
     - А изгороди между усадьбами низенькие, запросто перепрыгнуть можно.
     - Для чего нам высоко городиться? И так в отдалении от людей живем.
     - А они для чего? – Юля кивнула в сторону особняков на горе.
     - Со страху, должно быть, - предположил дядя Ваня.
     - А вы не боитесь?
     - Раньше у нас и воров-то не было. Это сейчас, как эти построились, сброд всякий шатается. Шарика для острастки держим.
     - Дядя Вань, как вы сюда попали?
     - Место тут природное, здоровое. Санаторий недалеко стоял. Обслуга требовалась. Из города возить далеко. Соседний поселок не близко. Автобусы тогда редко ходили. Ну и отвели нам, как персоналу, место. На ссуду построились. Еще как ладно вышло! С реки смотришь – все как на духу и красиво! Не хуже, чем у этих на горе, ведь, правда? Хоть не дворцы, а избы, но природных удобств у нас не меньше, - увлекшись, дядя Ваня рассказывал: - Санатория давно нет. Вместо него турбазы и детские лагеря. Мы теперь их обслуживаем. Значит, не зря нас тут поселили.
     - А с соседями наверху вы общаетесь?- Юля кивком показала на горку.
     - Их мы тоже обслуживаем, а они нам заработок дают. Маня, вон, у армян убирается. Мне иной раз тоже заказы перепадают. Многие наши, так или иначе, у них подрабатывают. Они, правда, больше любят специальные фирмы, но в экстренных случаях и нас, местных мастеров, призывают. Платят без обиды, но работу требуют классную. И другая польза от них бывает. Они к себе освещение проводили, и нам на автобусной остановке столб с фонарем поставили. Удобство для жителей немалое.
     Дядя Ваня поймал в Юлиных глазах вопрос и с улыбкой опередил:
     - Хочешь про дружбу спросить? Чего нет, того нет – не ровня мы им.
     Он приобнял племянницу и ласково позвал:
     - Ну, пошли в дом, чего мы на дворе топчемся.
     Юлю устроили в маленькой комнатке против кухни. А Ленчика, жившего в ней до приезда Юли, переселили на диван в залу. Сами супруги спали в выгородке за печкой. Жилая часть дома показалась девушке тесноватой из-за обилия переборок, зато по избяному уютной.
     Дядя Ваня, в отсутствие хозяйки, возившийся на кухне, крикнул оттуда:
     - Юля, тебе что подать? Маня для тебя полный обед сготовила. Суп есть грибной, рыба жареная, прямо с реки и на сковородку, напиток брусничный, чай горячий.
     - Чай горячий с чем-нибудь, - отозвалась Юля.
     - С чем-нибудь тоже имеется. У Мани в твою честь пирог испечен, - балагурил дядя Ваня.
     Он по-мужски, без какой-либо сервировки, выставил на стол все, что годилось к чаю, и сказал:
     - Дальше распоряжайся сама, а мне пора ехать. Мы с мужичками подрядились павильон ставить. До темноты надо успеть поработать. Ты, как поешь, ложись отдыхать. А там Маня придет, Ленчик приедет – скучать не дадут. Вечером баньку истопим.
     Видавший виды мотоцикл застрекотал во дворе и вместе со стрекотом отбыл. Юля еще повозилась с вещами, установила компьютер, выложила подарки родственникам, а потом все-таки уснула.
     Проснувшись, она какое-то время вслушивалась в шелест приглушенных голосов тети Маши и Ленчика из кухни. Ее обдало дыханьем родной домашности, былой детской радости и тем же детским ощущением праздника. Она вышла к ожидавшим ее пробуждения родственникам и пережила вместе с ними волнующий момент встречи.
     Тетя Маша поразила девушку внешней представительностью, уверенностью в себе, печатью твердого, но не властного, а располагающего к себе характера. Юля сразу почувствовала доверие к ней, как к старшему и надежному другу. С Ленчиком, десятилетним мальчиком, они с первых минут подружились на равных.
     За обедом тетя Маша спросила гостью:
     - Как после города смотрится наше уединенье?
     - Здорово! Вы тут независимы, а это почти что свобода.
     Лицо тети Маши не выразило согласия. Она возразила:
     - Независимы только для постороннего глаза. На самом деле у нас все от всего зависит: печка – от дров, вода – от источника, довольство – от скотины, огорода, реки, леса. А главным образом – от заработка, который в нашей местности не просто найти. От соседей зависим, друг от друга зависим. Не сходит Ленчик к роднику, будем качать помпу, а мы любим чаек из родниковой водички. Не подою я корову, не попьем молока. И все в такой же цепочке. Поэтому у всех нас есть обязанности, и мы к ним серьезно относимся.
     - А какие у меня будут обязанности? – спросила Юля.
     - Стайку чистить, - выпалил Ленчик.
     - Ну, стайку для городской девушки – это слишком, - не одобрила предложения Ленчика тетя Маша. А Юле сказала: - Тебе обязанности мы определим, а лучше, если ты сама себе их найдешь. – Повернулась к внуку и хитровато намекнула: - На счет серьезности я не ошиблась?
     - Я сейчас иду! – подскочил мальчик.
     - Не торопись, сначала поешь. Вон сколько сладостей Юля нам привезла, - остановила бабушка.
     - Далеко? – поинтересовалась гостья.
     - На родник за водой, - сказал Ленчик.
     - Ой, я тоже хочу! – вдохновилась Юля.
     - Пойдем! – обрадовался мальчик и встал. Юля тоже поднялась. Тетя Маша не стала их задерживать.
     Ленчик выволок на крыльцо тележку с бачком. Шарик запрыгал на привязи в радостном предвкушении прогулки.
     - Сиди во дворе! Сегодня у меня другое сопровождение, - осадил его рвение мальчик.
     - Пусть с нами идет, раз он привык, - вступилась за собаку Юля.
     За воротами улица, вросшая в снег, как в мрамор, недвижно дремала, позолоченная заходящим солнцем. У соседской калитки Ленчик громко позвал:
     - Ивка! Ивка!
     На крыльцо без пальто и шапки выскочил мальчик одного с Ленчиком возраста.
     - Пойдешь на родник? – спросил Ленчик.
     - Некогда, мать работу навесила, - надуто отозвался ровесник.
     - А к нам гостья из Хабаровска приехала, - похвастался Ленчик.
     - Вижу. Здрасьте, - чуть улыбнулся, кивая девушке, Ивка.
     - Компьютер с дисками привезла. Приходи вечером, поиграем, - пригласил Ленчик.
     - Приду, - пообещал повеселевший Ивка.
     Юля с Ленчиком двинулись дальше. Бежавший впереди Шарик, вдруг обернулся, внимательно глядя мимо них в другой конец улицы. Ленчик тоже обернулся и увидел спускающуюся с горы на сквозную трассу лошадиную упряжку.
     - Тигра едет! Сейчас он нас подвезет, - возликовал мальчик и, поймав на лице девушки вопрос, объяснил: - Тигра – Мукосеев работник. – А так как лицо спутницы все еще не прояснилось, растолковал подробней: - Мукосей – булочник. У него пекарни разные, киоски, магазины. Еще он торты делает, фигурные. Все, что хочешь, на них может изобразить. И на любой размер. Даже на такой, чтоб человек внутри него спрятался. Богатеи на свои торжества заказывают.
     - Откуда знаешь? – спросила Юля.
     - Тигра говорил, а бабушка видела.
     В ожидании попутного транспорта Ленчик не сдвинулся с места. Шарик, знавший привычки молодого хозяина тоже прочно уселся задом на снег. Юле поневоле пришлось наблюдать за танцующей трусцой гривастой лошадки, взбивающей копытами снежную пыль. Повозка, в чем и не было сомнения, остановилась перед ждущими. На широкой скамье сидел простоватого вида армянский парень: здоровый, широкогрудый, с тяжеловатым булыжником лица, крючковато выписанным носом и по-собачьи тоскующими глазами, способными вспыхивать живой искрой. Они вспыхнули ею при виде незнакомой девушки.
     - Привет, Тигра, - небрежно поздоровался Ленчик. – Нас на родник захватишь?
     - Садитесь, - подвинулся на доске парень.
     Ленчик привычно зацепил рукоятку тележного хоботка за крючок под кузовом и проворно запрыгнул в повозку. За ним легко перекинула себя через борт Юля. Шарик подождал, когда лошадь тронется с места и весело побежал впереди.
     - К нам родственница из Хабаровска приехала, Юлей зовут. Будет жить у нас целую зиму.
     - Тигран, - назвал себя парень, наклоняясь вперед и кивая Юле. Она тоже ответила ему кивком.
     - К нам тоже бабушка приехала, - сообщил он. – Ругается – хлеб не такой.
     - Это у вас не такой хлеб? – изумился Ленчик.
     - Она говорит – не армянский. Сама будет печь. За водой еду.
     - Бабушка сердитая?
     - Не, хорошая. Мы ее любим.
     - Тебе она тоже бабушка? – пытал Ленчик.
     - Она нам общая бабушка.
     - Ты-то сам родственник ей?
     - Ага, родственник. Меня в семью приняли. Я равный с ними.
     - А чего ж они тогда тебя в работниках держат? – не поверил в его равенство Ленчик.
     - На семью каждому положено трудиться, - убежденно проговорил парень, и Ленчик отстал с вопросами.
     Узкая долина, приращенная замерзшей рекой и общим снежным покровом, гляделась огромным простором. Уходившее за сопки солнце не озаряло уже всего неба. Оно по-вечернему зеленело, отражая яблочный цвет на раскинувшиеся внизу снега, похожие в этот час на прополосканные в жидком купоросе и для просушки растянутые по земле простыни. Дорога, раздваиваясь, уходили накатанным рукавом вверх, в сопки, нижним же ответвлением, протоптанным ногами, придавленным колесами машин и саночными полозьями, стелилась вдоль горной гряды. Оттуда, из заснеженной дали, навстречу лошадиной упряжке, двигалась закутанная в платки фигура, тянувшая за собой санки с бачком. Шарик, узнав соседку, бросился к ней за лаской, и она потрепала его по холке. Ленчик поднялся с сидения и уважительно поприветствовал:
     - Здравствуйте, Надежда Кирилловна. Как там водичка, бежит?
     - Бежит, ничего с ней не делается, - шутливо заверила встречная, оказавшаяся глубокой старушкой. Заинтересовавшись Юлей как новым лицом, она спросила:
     - Это ваша гостья?
     - Ага, из Хабаровска. Будет у нас всю зиму.
     - Гость зимой – скука долой, - отозвалась поговоркой веселая бабушка, совсем не древняя и живая, как ртуть. Такая еще и сплясать может.
     - Приходите к нам, Надежда Кирилловна, - пригласил Ленчик.
     - И ты ко мне приходи, и вы, девушка, тоже. Цветочки мои покажу и кошечек, - пела старушка.
     В разговор вклинился армянский парень:
     - Зачем, такая старая, далеко ходишь? Выставляй бачок за калитку, возить буду. Все равно мимо езжу.
     - Для меня, добрый человек, радостно на живую воду взглянуть, ее энергией подбодриться. Прогулка мне тоже не в тягость. И от твоей милости я не отказываюсь. Как из сил выйду, положусь на твою заботу, - частила бабушка. И по резвости ее было видно, что она нескоро еще из сил выйдет.
     - Спасибо, молодые люди, что со старым человеком поговорили. Душу мне этим согрели, - раскланялась с ними встречная.
     Когда они отъехали, Ленчик сказал:
     - Надежда Кирилловна – наша цветочница. По ее проектам по всей зоне отдыха цветы садят. Она ковры может составлять, узоры, картины разные, даже портреты. Старая, а лучше нее тут нету. Моя бабушка говорит, что она у нас самая интеллигентная.
     - Умный старушка, а бедный, - высказал свое мнение армянский парень. - Наши бы люди при таком умении, дело б открыли, богатыми стали.
     Ленчик не согласился:
     - Ты на ее платки поглядел? Это она чудит. Она не бедная, она увлеченная. Это и есть ее дело.
     - Ты прав, Леня, - поддержала племянника Юля. – Увлеченность – то же богатство, правда, духовное.
     - Наши люди понимают его по-другому, - произнес Тигран.
     Лошадка, единственное движущееся пятно на пейзаже, бежала по замерзшей пустыне туда, где в сопках, в усмиренной зимою природе, из земной тверди неукротимо и увлеченно бьет струя живой жизни.



     На завтра дядя Ваня не успел приготовить ей лыжи, а Ленчик показать горку. Убравшись в доме, Юля сама вышла на разведку в противоположную сторону от вчерашнего маршрута. Ее встретил белый, сверкающий солнцем, снегом и алмазною искрой день. Цветы в окнах дома напротив поманили девушку к себе, но к Надежде Кирилловне она не зашла. А двинулась вверх улицы, к ее началу и за ее пределы. Сопки здесь раскинулись вольно, как быки на лежке. Нижний поселок заканчивался перед последней высоткой в горной гряде. Она тоже напоминала собою отдыхающее животное, повернутое филейной частью к дороге, а изогнутым боком в распадок, отделявший одну горную группу от другой. На горе за распадком, уже в другой группе, построился коттеджный поселок. Обследование его Юля оставила на потом, а пока соблазнилась высоткой, подход к которой не закрывался ни домом, ни огородом, был белоснежно чист и не затоптан даже собачьим следом. Снизу сопка казалась приземистой, равномерно покатой и невысокой. Деревья по склону разбросаны редко, обзору сверху ничто не мешает. Снежный покров, как и ковер перед нею, целинно нетронут. Если Юля ее покорит, то почувствует себя первопроходцем.
     Но когда девушка полезла наверх, то поняла ошибочность своего замысла. Сопка оказалась сплошь заросшей низковатым, колючим кустарником, сверху обманчиво припорошенным снегом. Ноги проваливались в густую растительность, запутывались в ней и с трудом выдирались. Юля падала, цеплялась за колючки, исколола сквозь варежки руки. Ее унтики, подол короткой дубленки и джинсы густо обсыпались семенами. Кроме того, высотка оказалась выше, чем выглядела снизу. Юля не позволили себе сдаться, повернуть назад и упрямо карабкалась вверх. А когда встала на вершине и обвела взглядом развернувшуюся перед нею картину, досадные помехи подъема забылись сами собой. Столько света хлынуло на нее, столько ясного и глубокого простора открылось и столько увиделось нетронутой человеком природы! «Не один родник, все живительно тут, все подлинно и прекрасно!». Ее охватило ощущение полетности. Душа окрылилась вдохновением. Юлю, с самого детства не писавшую стихов и давно забывшую о подобном способе выражения впечатлений и чувств, вдруг закружило в водовороте творчества. Впечатления перевоплощались в образы, образы переливались в слова, слова собирались во фразы, фразы встраивались в рифму – варился стих.
     Юля, не замечая того, ходила по вершине туда и сюда, топтала снег, размахивала руками, помогая сочинительству, проговаривала вслух сложившуюся строчку, бросая в топку стиха переполнявшие ее впечатления. Внезапно, как и прилила, творческая окрыленность схлынула, мыслительное напряжение ослабло. Вместо них появились опустошение и усталость, как после тяжелой работы. Еще не все впечатления, образы и слова были использованы. Но они уже не оживали в творческом порыве, не вплетались в стих, не вызывали душевного трепетания. Сочинять больше не получалось. Юля спустилась с горы, вернулась домой и записала в дневник сложившиеся строки:


         Какой на диво чудный край!
         Раздолье! Загляденье!
         Всмотрись острей и разгадай
         Зимы узорное плетенье.

         Вот видишь с горной вышины
         Во весь охват, во весь обзор
         Застыл в покойной тишине
         Голубовато-мраморный простор.

         Дозоры сосен по холмам,
         Снега пышней, чем каравай,
         Поселок, жмущийся к горам –
         Передо мною зимний рай!


     О сочиненном стихе Юля не сказала ни тете Маше, ни Ленчику, ни, тем более дяде Ване. А с отцом в письме поделилась, но самого стиха не привела, постеснялась.



     Ленчик, Ивка и Юля отправились на горку. Все трое были на лыжах. Мальчики обогнули сопку, на которой к Юле снизошло озарение, свернули в распадок, прошли под коттеджами, построенными по другую сторону междугорья. И как раз за ними с боковины лежачей сопки сбегали пологие склоны – горки для местных ребятишек. С них можно было долго и неспешно катиться до самого низа. Или разогнаться и лететь во весь дух – снег внизу сам тебя остановит. Для спуска одинаково годилось все, что может катиться. Подъемы наверх тоже были удобными. Поднимаясь наверх, можно было разглядывать стену с выступающими из-за нее крышами особняков и воображать, что перед тобой маленькое королевство и сейчас что-нибудь сказочное в нем произойдет. Ленчик поймал Юлин, скошенный на коттеджи взгляд, и сообщил:
     - Вон из той крайней дачи салюты всегда вылетают.
     - Кто там живет?
     - Миллионщик один. Он не здешний, откуда-то с севера. Тут редко бывает. Как приедет, обязательно фейерверки устраивает. Мы раньше вон с той сосны на салюты смотрели и на то, как богатенькие балдеют. Однажды приходим – на сосне сучья обрублены – забраться нельзя. Балдежа теперь не видать, а салюты со своего дома смотрим, со двора или чердака.
     - На других дачах тоже балдеют? – спросила Юля.
     - Не, другие не такие богатенькие. Они тихо сидят. Мукосеи сами в себе и армянской родне. За ними застройщик живет, фирмач. Он все эти дома, кроме миллионщикова, построил и себе тоже построил. С той стороны скрытая такая дача, из-за забора не видно, там чиновник из администрации прячется. Его не слышно и не видно, по соседству не водится.
     - Всего четыре коттеджа, - подытожила Юля.
     - Тут многие бы хотели. Не разрешили. А то всю природную зону по себе расхватают. Людям отдыхать будет негде, - сказал мальчик.
     - Представляю, какая была бы потеря, - вспомнила девушка свои размышления о нетронутой красоте.
     Юля несколько раз скатилась с горы, прежде, чем заметила на противоположной стороне распадка убегающую в лес лыжню.
     - Куда она ведет? – спросила она у мальчиков.
     - Так, по лесу плутает и в поселок с другого конца выбегает, - сообщили они.
     - Вы по ней ходите?
     - Редко. С горки-то интересней.
     - Для кого же тогда она?
     - Колян Третьяков для спортсменов своих проложил. Он тренером в городе, а здесь бабушка с дедом наследство ему оставили, последний дом по поселку с того краю. Он в нем лыжную базу устроил, учеников, типа, как в поход, сюда возит.
     - Весело вы тут живете, - выразилась Юля.
     - С Коляном – это точно, - согласились ребята. А Ленчик сказал:
     - Он моей бабушке кем-то приходится. Как приезжает, обязательно к нам заходит и к себе приглашает. У них, как в лагере – костер на снегу, песни под гитару. Здорово! А в лес с собой нас не берет. Тренировка у них. Да, за ними и не угонишься. Они все ж таки спортсмены.
     - Ладно, - решила Юля. – Завтра, пока вы в школе, обследую трассу. В одиночку, как думаете, не опасно?
     - Да чего там, лыжня не крутая, - заверили мальчики.



     Юле полюбились лыжные прогулки по лесу. Она проделывала их одна, когда Ленчик и Ивка бывали в школе. Выходила часу в одиннадцатом, когда день ярко и молодо разгорался. Скатывалась несколько раз с горки и становилась на лыжню. Лес, в основном смешанный, с большой примесью сосны, зачарованно млел, пронизанный солнцем. В освещенных просветах снег был оранжевым и на вид теплым. Воздух синевато сверкал. Лыжня вилась в лесных коридорах, бывших стежками и дорожками в летнее время. На вершине подъема от нее отделялся дочерний отвилок, убегал выше, где-то там наверху делал петлю и возвращался на материнскую трассу, туда, где она плавно поворачивала книзу. На верхнюю петлю Юля не заходила. Для ощущения приятной усталости ей хватало нижней дороги. По протяженности она набирала километра три и спускалась к поселку параллельно дороге со станции.
     Дни один за другим бежали солнечной чередой. И это в мрачном декабре? Юле передавалось убаюкивающее оцепенение леса, погружавшее девушку в волшебные грезы. Однажды ее догнал лыжник. В небесного цвета обтекающем костюме, такой же шапочке, он, словно материализовался из воздуха или, точнее сказать, из ее грез. Встретила она его появление вполне реально, так как была здравой девушкой и недаром училась в железнодорожном институте. Лыжник, обходя ее, пошел рядом. Был он молодым или скорее моложавым мужчиной, лет тридцати, возможно, немногим до или немногим после. Рисунок лица решительно и контурно выведенный, что предполагало в нем командную натуру. Впрочем, и Юля отличалась решительностью черт.
     - Рад разделить с кем-то лыжню, - проговорил незнакомец.
     - Я тоже, - не растерялась девушка. – А то целую неделю бегаю и ни одного попутчика.
     - То-то же я смотрю, лыжня накатана. – Мужчина скосил глаза на Юлины широкие и короткие охотничьи лыжи, ременными креплениями охватывающие унты. Юля же бросила взгляд на его серебряные, узкие, как, стрела полозы и застыдилась своего разномастного снаряжения.
     - Хотите сказать растоптана? – предположила она.
     - Я говорю накатана. Лыжи летят как птицы.
     - У каждого своя роль, - потупилась девушка.
     - Например? – заинтересовался незнакомец.
     - Одни прокладывают, другие раскатывают, третьи летают, - несколько с вызовом произнесла она.
     - Ваша роль вам не нравится?
     - Нет, почему, нравится и даже очень.
     - Тогда не нравится моя роль?
     - По идее она должна быть мне безразлична, но что-то все-таки задевает, - созналась Юля.
     - Наверно, уязвленное чувство справедливости.
     - Возможно.
     - При этом вы нисколько мне не завидуете?
     - Нисколько.
     - Я так и знал, - удовлетворенно проговорил незнакомец.
     - Я так проста, что меня легко считывать? – обиделась Юля.
     - Юношеский максимализм – не такая уж редкая вещь.
     - Мне двадцать лет, - заявила о своей взрослости Юля.
     - Самая пора максимализма, - резонировал он.
     - Вы этой болезнью уже переболели, – съязвила она.
     - Никогда не болел.
     - Так всегда и летаете?
     - Не всегда, но стремлюсь.
     - Что ж тогда медлите? Становитесь на лыжню и летите.
     - Успеется. Мы с вами еще не познакомились. Судя по тому, что вы неделю катаетесь, вы у кого-то гостите?
     - Гощу, у Ивана Васильевича Перелогина, - не стала скрывать Юля.
     - Знаю такого! – воскликнул лыжник. – Упертый мужик. Чувствуется ваше родство с ним.
     - Он вам в чем-нибудь отказал?
     - Ничего заманчивого ему я пока не предлагал, но думаю, что предложу.
     - Тогда я знаю, кто вы? – обрадовалась догадке Юля. – Вы застройщик, фирмач.
     - Информация верная, - подтвердил он. – Осталось назвать имена.
     - Я Юля.
     - Джульетта, значит.
     - Давайте без литературных аналогий.
     - Дело в том, что я Роман. По аналогии выходит, Ромео.
     - Пустое совпадение.
     - Не скажите. Волей судьбы на лесной тропе встретились Ромео и Джульетта, это что-нибудь да значит. Как вы считаете, стоит над этим задуматься?
     - Может и стоит, чтоб не принять фальшь за истину. В школе это называли – подогнать под ответ. На первый взгляд решение правильное, а на самом деле неверное. Похоже, вы подогнали, - сказала Юля.
     Новый знакомец удивленно на нее воззрился.
     - Ну, вы реальная девушка, очень реальная девушка. Как вы меня разделали! Неужели у вас ни грамма фантазии?
     - Немого есть. Вас, например, сначала я приняла за инопланетянина.
     На лице молодого мужчины выписалось разочарование.
     - Вы точно реальная девушка и притом острая на язык.
     - Не люблю быть в долгу.
     - А я не люблю одалживать, - в тон ей ответил мужчина, скользнул мимо на своих быстролетных лыжах, а на бегу крикнул: - Во всяком случае, мы познакомились.
     Юля смотрела ему вслед, пока он синим облачком не растворился в лесу.
     - Никаких адюльтеров, только святые чувства! – наказала она себе.
     Дома тетя Маша выслушала ее и сказала:
     - Знаю его, приходил к Ивану. Неугомонный такой человек, будто закрученный на полный завод. Ты на его счет не обольщайся. Он с собою красавицу возит. Определенно не скажу, кто она ему – жена, любовница или секретарша.
     Заметив, что лицо девушки огорчилось, тетя Маша посоветовала:
     - Выбрось его из головы. Я тебя с Николаем познакомлю. Дальний мой родственник. Порядочный молодой человек и холостой. В городе ребятишек лыжному спорту учит и сюда на тренировку привозит. Как приедет, так и познакомлю. Может, друг другу понравитесь, а нет – вместе на лыжах походите.

     Вечером на горе у дач застрекотал трактор. Его гул монотонно и надоедливо наползал на нижний поселок, раздражая привыкшее к тишине ухо. Звук не смолкал, словно задался целью приучить лесных обитателей к шуму. Поселок насуплено молчал, терпеливо снося беспокойство. Стрекот не только не унимался, он нарастал, должно быть, спускаясь с горы.
     - Неугомон твой разряжается, снег сгребает. Сейчас под воротами подскребет. Хоть бы дорогу к роднику почистил, - проронила тетя Маша, а Ленчик из залы откликнулся:
     - Когда энергия из него прет, он на тракторе ее сбивает.
     - Роман? – переспросила Юля.
     - Он, твой лыжный знакомый, - подтвердила тетя Маша.
     - Весело вы тут живете, - повторила Юля однажды уже произнесенную фразу, соскочила с места, на ходу натягивая дубленку.
     - Не торопись, - насмешливо предупредила ее тетя Маша, - до нашего дома еще далеко.
     Но Юля с шапкой в руках уже вынеслась из прихожей в сени, из сеней на крыльцо, с крыльца через двор за ворота.
     У соседского дома деловитым петушком ворошился маленький красный трактор с узенькой кабиной. Юля подождала, когда он расчистит проход от ворот к дороге и направится к их дому. Вот он пошел ей навстречу, толкая перед собой миниатюрный отвал.
     - А, максималистка! – высунулся Роман наружу. – Видишь, я переменил роль. Твое чувство справедливости успокоено?
     - Успокоено! – крикнула Юля, становясь рядом с трактором и перекрывая голосом его немаленькое гудение. – Дорогу к роднику почистишь?- спросила она, в тон ему переходя на товарищеское обращение.
     - Обязательно! Хочешь со мной?
     - А на меня места хватит?
     - Я потеснюсь.
     На удивленье себе, Юля без раздумья забралась в кабину.
     Вечер погас, посерел, а потом и стемнел. На черной мякоти неба выписался золоченый рожок месяца. А маленький трактор все стрекотал и стрекотал, теперь уже за поселком, пробивая дорогу на родник. И Юле нравилось участие в этом действе, сидение в тесной кабине, ничего не значащий разговор с далеко не простым мужчиной и влюбленность в ночь, снег, деревянный поселок, засыпающий под недремлющим оком единственного фонаря.
     Вернувшись домой, Юля поймала фразу, произнесенную дядей Ваней на кухне и предназначенную жене:
     - Предупредила и ладно. Дальше сама разберется, девчонка смышленая.
     Не сняв дубленки, Юля заглянула на кухню и сказала:
     - Тетя Маш, спасибо за предупреждение. Мне проще было общаться.
     - Смотри, не расстройся, когда увидишь красавицу, - в другой раз предупредила тетя.
     - Не расстроюсь, - пообещала племянница.
     - Ты у нас общительная девушка, - не то похвалила, не то осудила женщина.
     - Баб, говорят - контактная, - поправил из маленькой комнаты Ленчик, вместе с Ивкою стравлявший вечер за компьютерными играми. – Ее везде на работу примут.



     Приехал тренер с ребятами. Произошло это в субботу во второй половине дня. Юля встретила новоприбывших на улице, когда возвращалась с родника. Она перехватила у Ленчика его прежнюю обязанность, потому что ей, так же как и Надежде Кирилловне, оказалось в радость постоять у бегущей воды, подкрепиться ее энергией. Жаль, что бывать там приходилось не часто, бидона хватало почти на неделю.
     Спортсмены с рюкзаками и лыжами шли от автобуса дружной ватажкой с тренером в центре. Был он действительно молодым и очень серьезным с виду. Наверно, с повышенной ответственностью относился к возложенным на него обязанностям. Его окружение – старшие школьники, веселые, румяные, полные радостного здоровья. Они приняли Юлю за местную жительницу и с уважительным почтением, как гости с хозяйкой, поздоровались. Тренер одарил ее изучающим взглядом и даже оглянулся, чтобы посмотреть, к какому дому она свернет. Юля не дала ему это увидеть, так как сама провожала глазами молодую кампанию.
     Ленчик с Ивкой помчались навещать прибывших. Они и Юлю звали, но девушка не захотела являться без приглашения и ждала тренера дома. Он забежал к родственникам поздно вечером, познакомился с Юлей с той же серьезностью, с какой принимают общественные поручения. Юля в душе хихикнула, но ее дорогие дядя и тетя в его манере ничего особенного не заметили. Как их любимчик, он, вероятно, был для них выше критики.
     На другой день во время лыжной пробежки Юля услышала позади повелительный окрик:
     - Дорогу! Уступи лыжню!
     Обернувшись, девушка увидела стремительно надвигающуюся на нее колонку лыжников и проворно соскочила со следа. Почти тот час же мимо нее пронеслась вся вереница спортсменов во главе с тренером. Никто не скосил на нее глаза, будто ее тут и не было. На развилке гонщики свернули на верхнюю петлю и, уходя глубоко в лес, напомнили Юле удирающую сороконожку
     - Нет, мне с ними не по пути! – сказала себе обескураженная девушка.
     - Ну и родственничек у вас! Пролетел мимо, даже кивка пожалел, - пожаловалась Юля дома.
     - Так они ж тренируются. У них каждый миг на счету, - вступилась за Николая тетя Маша.
     - Все для фронта, все для победы – и ничего для себя? Зачем же тогда знакомиться? – ядовито заметила Юля.
     - Не обижайся, он извинится, - заверила тетя Маша.
     - Извинением впечатления не исправишь, - упорствовала разочарованная девушка.



     Дней за десять до Нового года тетя Маша взяла племянницу в армянский дом, чтобы та помогла ей там с уборкой. Старая хозяйка с пристрастием человека, жаждущего общения, оглядела девушку, сочла, видимо, ее достойной внимания, и, вертя глазами, заговорила:
     - Я тебя помню, девочка, Мы приехали одним поездом.
     - В соседних вагонах, - вставила Юля.
     - Это не имеет значения, - рассеянно обронила армянка, слегка недовольная, что ее сбивают с мысли. А, между тем, для Юли это значение имело. Старая женщина приехала в спальном вагоне, а Юля, по-студенчески, - в плацкартном. Одна поселилась в каменном дворце, а другая в деревянной избе. И пришла Юля к бывшей пассажирке не гостьей, а работницей. Но та небрежным своим замечанием как бы отмела различия между ними.
     - Вижу, девочка маленькая, а вещи с нею большие, - передала свое наблюдение старая хозяйка.
     - Я же на целую зиму приехала, - объяснила Юля.
     - А я на оставшуюся жизнь, - поставила свои карие радужки в выразительную стойку женщина.
     Называя девушку маленькой, она сама при этом была не выше нее. Может, когда-то в молодости у нее рост был повыше, но за прожитые годы она сильно просела не столько на низ, сколько назад, в филейную часть, поддерживаемую тяжелыми, как жернова, бедрами. Из-за подобного неудобства она ходила крутой перевалкой, а когда убыстряла шаг, катилась как мяч. Все это Юля разглядела потом, а сейчас перед нею была старуха зловещей наружности, в чертах которой, однако же, не было злости. Поэтому наружность ее не страшила и не отвращала, а скорей привораживала, как привораживает ненастный день, сквозь сумрак которого веером пробиваются лучи света. У старой женщины сквозь сумрак черт проглядывала насмешливая и искушающая улыбка. Но живее всего на лице ее были глаза, которые умели сами по себе разговаривать и исключительно в восклицательных выражениях. Язык лишь подтверждал сказанное глазами. Изъяснялась она по-русски правильно, с характерным акцентом и отчетливой артикуляцией, что наводило на мысль о хорошо подогнанных протезах.
     - Твое имя мне известно, - говорила армянка. – А меня зовут Анаид Ашотовна. Если трудно произносить, называй бабушка Анаид. Я не обижусь. В конце концов, для тебя я по возрасту бабушка. И старость моя – это факт, который не оспоришь. Но ты должна помнить, что я тоже была молодой и красивой и не воображать передо мной молодостью. Пойдем, я покажу тебе свой портрет.
     Старая хозяйка взяла Юлю за руку и повела в свою спальню на первом этаже за лестницей. С портретной фотографии, вероятно, позже художественно увеличенной до картины на Юлю смотрела девушка лет семнадцати, в национальной одежде, с безупречным овалом лица, округлыми, пропорциональными чертами, черною перекладиной бровей и бьющими жизнью глазами. Только глаза от той девушки и остались с усиленной годами, но не обезображенной, как все другие черты, выразительностью.
     - Не красавица, как моя невестка, но все же хорошенькая, - сказала бабушка Анаид, глядя с нежностью на портрет и, по-прежнему, крепко сжимая Юлину руку. – Прибавь сюда озорство и проказливость. В меня страстно влюблялись.
     - А вы?
     - А я любила Аванеса, моего будущего мужа. Он пекарь, я дочь пекаря. Мы были пара.
     Юля перевела взгляд на старую женщину и ужаснулась вероломству старости.
     - Поняла, почему я тебе показала портрет? – сказала Анаид. – все люди во все времена проживают одно и то же - любовь, материнство, старость. У одних это уже было, у других еще будет. Меняются лишь поведение, мораль и манеры. В моей юности они были свободнее, чем у моих родителей. В вашей – стали совсем безграничными. Надеюсь, девочка, ты не подражаешь правилам новой моды?
     Глаза умной женщины выразили крайнюю степень тревожного предупреждения. Юля потупилась, не отвечая.
     - Ну, пойдем трудиться, - все так же, крепко держа Юлю за руку, повела ее к месту работы.
     Тетя Маша убиралась наверху в спальнях. А Юле досталось помыть в гостиной шкафы, стеклянные горки с сувенирами, безделушками, дорогою посудой. Анаид дала ей четкие инструкции и удалилась на кухню, то и дело, выкатываясь оттуда и энергично вмешиваясь в действия помощницы с поучениями, указаниями, советами в любезно-вежливой, впрочем, форме. Убедившись в осторожности и аккуратности нанятой работницы, она ослабила контроль над нею и переключилась на рассказы и комментарии по поводу той или иной сувенирной вещицы. При этом не забывала время от времени заглядывать на кухню, где у нее что-то кипело, скворчало и парилось. Юля получила пространные сведения о появлении в семье и значении той или иной безделушки. Национальной и драгоценной посудой бабушка занялась самолично. Призвали Тиграна. Под руководством старой хозяйки он со священным трепетом извлек из герметичного шкафа семейные реликвии. Бабушка смахнула с них пыль и с тем же душевным волнением и предосторожностями они были водружены назад на протертые Юлей полки. Анаид с облегченным вздохом укатила на кухню и скоро вновь выкатилась в стремлении не оставлять девушку без внимания.
     Юле казалось, что сокровищам, по-восточному наполнявшим гостиную, не будет конца. Она уже и дивиться ими притомилась и от объяснений старой армянки устала. Из рассказов хозяйки она поняла, что все это накопления нескольких поколений семьи, время от времени разделяемые по наследству, но не убывающие потому, что новый владелец продолжает сувенирное собирание. «Совсем не наш стиль жизни», - думала Юля. – «У нас, если что-то появится, то неизвестным образом обязательно куда-то исчезнет, и каждое новое поколение все начинает сначала».
     После фигурок в шкафах Юля протирала открыто стоящие скульптуры и иные украшающие предметы. Среди них под ее руку попал стеклянный шар-сфера величиной с небольшой арбуз. Он стоял на высоком резном столбике-подножке, приставленном к опорной колонне гостиной. Внутри сферы в глубоких снегах покоилось изображение горной деревушки. Картинка трогала новогодней сказочностью, праздничным ожиданием, затаенной печалью и родственным сходством с нижним деревянным поселком. И дело не только в горах и глубоких снегах. А по внешнему облику они и вовсе из разного архитектурного ряда. Что-то еще единило их. Юля чувствовала это. Может, затерянность, одинокость, самодостаточность? Так и не так. Юля попыталась представить себе то особенное, что открылось ей в нижнем поселке. Ей привиделся момент их с Романом возвращения с родника, когда они расчищали к нему дорогу. Поселок тогда встретил их прямо-таки умиляющей умиротворенностью, погруженных в дрему седовласых домов. То ли спят, то ли размышляют, то ли чего-то ждут. Или прячут в себе что-то ведомое только им? И от того преисполнены важности и самодовольства. Подумав об этом, Юля тогда рассмеялась.
     - Ты над чем? – удивился ее внезапному смеху Роман.
     - Дома важничают.
     - Важничают? Дома? Каким образом?
     - Они знают что-то такое, что нам неизвестно.
     - Сплетни, наверно, о своих владельцах, - усмехнулся Роман.
     - Нет, тут что-то высокое…
     - Космическое?
     - Может быть, - оскорбилась Юля и в ответ на его ироничный тон резанула: - А вот у ваших домов этого веданья нет. И важничают они тем, что больше и дороже. Им еще копить и копить знание. А наши дома им с ними не поделятся, чтобы не зазнались.
     - Интересные разговоры. Не от всякой девушки их услышишь. Неспроста ты Джульетта. У тебя шекспировское воображение.
     - Не принимаю, необоснованных комплиментов, - вспыхнула Юля.
     - Не такие уж они необоснованные, - возразил Роман.
     «Вот оказывается в чем их родство! В космическом знании!» - догадалась Юля, рассматривая деревушку за прозрачным стеклом. «Им известно о мире, о времени то, что неведомо нам. И эта мудрость впечатана в их облик».
     Старая Анаид, которая успевала священнодействовать на кухне, командовать уборкой и держать под наблюдением все, что происходило в доме, заметила интерес девушки к стеклянному шару и поспешила вмешаться:
     - Сурен привез из Швейцарии. Он там стажировался, - объяснила она.
     - Деревушка напоминает мне наш поселок, - проговорила Юля.
     - А я, когда смотрю на нее, то думаю о горах моей дорогой Армении. Сурен с такими же мыслями глядит на шар. Иногда Лейла в задумчивости стоит перед ним. Мальчики, те, конечно, связывают картинку со здешним местом. Их родина тут, - грустно призналась армянка.
     - А у нас вам родину что-то напоминает? – спросила Юля.
     - Только горы и то не вполне. Но нам здесь нравится. Как видишь, мы укореняемся. И хотим жить с местным народом в мире. – Глаза бабушки Анаид возвели это желание в превосходную степень.
     После окончания уборки старая хозяйка усадила работниц за стол, позвала обедать Тиграна и сама села с ними. Юля впервые попробовала блюда армянской домашней кухни. Они были пряными, острыми, в чем-то намеренно солеными, в чем-то через чур сладкими, но вкусными были все. Бабушка Анаид, со всей очевидностью, великая кулинарка. Юлю подкупило еще и то, что им, как прислуге, не отдельно варилось, а в общесемейном котле. Ожидаемой к вечеру второй половине семьи – сыну с женой и детьми, будет подано то же самое.
     Тете Маше и Юле не удалось разминуться с главой семьи и его подопечными. Они приехали и вошли в дом, когда жительницы нижнего поселка собирались из него выйти. Юля увидела их всех сразу: немолодого, лет сорока пяти, солидного вида мужчину – Сурена Аванесовича Назаряна, его жену, красавицу восточного типа, Лейлу и мальчиков двенадцати и одиннадцати лет Давида и Игоря, по-домашнему, Додика и Гарика. Старший из них - коренастый, плечистый с отцовскими и одновременно ярко выраженными национальными чертами. Младший – по-матерински тонкий и стройный красавец, похожий на молодого витязя.
     Бабушка Анаид представила прибывшему семейству Юлю и, обращаясь к сыну, сказала:
     - Девочке понравился твой стеклянный шар.
     Глаза Сурена Назаряна осветились улыбкой. Они у него были не эмоционально-взрывными, как у матери, а в противоположность терпеливыми и ласково внимательными к собеседнику.
     - Картинка внутри привлекла? – спросил он.
     - Вообще, вся сфера, - ответила Юля.
     - Если на торт деревеньку перенести, он будет похож на новогодний?
     - Еще как! – подхватила Юля. – Самый, что ни на есть, святочный!
     - Ага, рождественский, - определил для себя мастер. – А покупатель у него найдется?
     - Он будет самым красивым в витрине, и кто-нибудь обязательно дрогнет! – воодушевилась Юля.
     - Ага, поставить в витрину, как рождественскую рекламу, - сказал себе мастер. – Что ж, если заказы поступят, полпроцента в твою пользу, девочка, за находчивую идею.
     - Я не за мзду, а так просто, - смутилась Юля.
     - Ага, не за мзду, посмотрим, - под щеткой усов солидного человека мелькнула улыбка. В тонких чертах восточной красавицы ничего не изменилось. Мальчики глядели на девушку с откровенным интересом. Юля обратилась к ним:
     - На горку ходите?
     Мальчики опустили головы. Отец объяснил за них:
     - Они не умеют кататься на лыжах.
     - На санках тоже здорово, особенно все вместе на больших.
     Отец снова ответил за них:
     - На санках они стесняются.
     - Приходите завтра на горку. Я тоже буду на санках, - сказала Юля.
     - И ты, девочка, ко мне приходи. Мне приятно с тобой разговаривать, - позвала бабушка Анаид



     На завтра, в субботний день, после обеда на горках сошлись обитатели двух поселений – верхнего и нижнего. Ленчик с Ивкой в толпе разновозрастной пацанвы катались на лыжах, Юля – на санках. Тигран привел армянских мальчиков и притащил за собой длинные сани для ручных перевозок, должно быть выкованные в какой-нибудь кузне. Мальчики, стесняясь своих грубоватых саней, не садились в них, поглядывая, на чем катаются другие. У других, санки хоть и были заводского стандарта, но заметно подержанные, с неоднократно чинеными сидениями, так как помимо того использовались в дворовом хозяйстве для подсобных нужд и тоже выглядели не лучшим образом. Некоторые мальчишки были и вовсе безлошадными и спускались с горы на досках.
     Заметив, что дети успешного бизнеса стыдятся показаться смешными перед местными ребятишками и призывы Тиграна на своем языке на них не действуют, Юля подкатила к ним свои санки, сама опустилась на их дровни и громко крикнула:
     - А ну, кто со мной!
     Первыми, побросав доски, кинулись к ней безлошадные ребятишки, насели спереди нее. Юля уловила робкое движение Додика к своим саням и поторопила его:
     - Быстрей, а то места не хватит!
     Он ускорился и успел втиснуться между ребятами. Тигран остался без места, и Юля взяла управление санями на себя. Они оттолкнулись и полетели вниз. Гарик на Юлиных санках поехал за ними. Следующим разом они ехали той же компанией, только Тигран их подтолкнул и они неслись быстрее, галдя и улюлюкая на зависть тем, кто не с ними. С третьего рейса начали занимать очередь. Додик на правах собственника мог бы ездить с каждым рейсом, но уступал очередникам и сам занимал очередь. В конце концов он на равных влился в местную компанию ребят и не чувствовал себя в ней чужим. Ленчик с Ивкою, соблазнясь санками, побросали лыжи. Гарик ни разу не сел в свои сани и катался на Юлиных. Юля чередовалась с Тиграном и когда оставалась на горке, Гарик звал ее прокатиться с ним. С Тиграном он тоже не катался. «Высокомерный мальчик», - отметила про себя Юля.
     На горке появилась женщина с лицом строгой наставницы, с нею две девочки восьми и шести лет. Они прошли мимо весело галдящих ребят и выбрали место в стороне, где никто не катался. Там девочки оседлали санки, а женщина наблюдала за ними сверху. Эта часть сопки была не накатана. Санки на середине пути застревали. Девочки жаловались, показывали наставнице на наезженный спуск, но та по-прежнему держала их в отдалении. Переговаривались они между собой по-английски.
     - Это дети из скрытого за забором коттеджа. Они ни с кем не общаются, - отозвался на молчаливый Юлин вопрос Ленчик.
     - И всегда говорят по-английски?
     - Я не прислушивался, - безразлично обронил Ленчик.
     И Юля забыла о троице. Но в какой-то момент, когда она оказалась под горкой одна, то увидела, как старшая девочка, подталкивая себя ногами, направляет санки в ее сторону, а строгая наставница безуспешно окликает ее сверху. Юля подождала, когда девочка приблизится. Та, еще на расстоянии, что-то крикнула ей по-английски. Юля развела руки, показывая, что не понимает. Тогда девочка обратилась по-русски.
     - Здравствуйте..., - она споткнулась, подбирая русское слово и, не найдя, произнесла английское, - …мисс. Разрешите мне прокатиться на больших санках?
     - Конечно, прокатись, - приветливо пригласила Юля.
     - Не могли б вы меня на них посадить? – робея, попросила девочка.
     - Конечно, посажу. Пойдем наверх, - позвала Юля. И когда они пошли, поинтересовалась:
     - Тебя как зовут?
     - Кэти.
     - Катя? – не поняла Юля.
     - Нет, Кэти, Кэтрин.
     - А в школе как тебя называют?
     - Я не хожу в школу, я учусь дома, - сообщила девочка и в свою очередь поинтересовалась: - Вы, правда, не знаете английского?
     - Нет, я учила немецкий.
     - Мама говорит, без английского в настоящее время нельзя сделать ни шагу.
     - Я делаю много шагов и все без английского. Но твоя мама права, английский надо учить. Кстати, тебя окликают, - напомнила Юля.
     - Это миссис Лора. Пусть следит за Вирджинией, а я сама хочу покататься, - поджала девочка губки.
     Сани как раз загружались. Юля устроила девочку за спиной Додика, который восседал на сидении первым. Тигран, управлявший санями, оттолкнулся, и компания ребятишек с радостным криком понеслась вниз. К Юле подошла строгая наставница и вежливо, но сухо сказала:
     - Пожалуйста, не сажайте девочку в общие сани. Родители увидят, у меня будут крупные неприятности.
     - Им из дома горку не видно, - попыталась успокоить женщину Юля.
     - Над крышей есть башня. Из нее можно смотреть в бинокль, - не утратила тревоги наставница.
     - Но детям необходимо общаться, - сказала Юля.
     - Они растут совсем для другого общения. Их готовят в лондонскую школу, - высокомерно проговорила наставница. Лицо ее было не просто строгим, но еще и надежно выключенным, без единой светящейся искры. В таком лице для девочек не проблеснет радости, не промелькнет снисхождения. Возможно, это тоже требование родителей.
     - Девочек заблаговременно прячут, чтобы за границей их не манили к себе родные березы?- едко спросила Юля.
     - У них нет и не будет родных берез, - отчеканила наставница и направилась к подымающейся наверх воспитаннице. Она неумолимо взяла ее за руку, и они все трое покинули горку.
     Вместо них на сопку пришел Роман со своей женщиной и сноубордом под мышкой. Юля и Гарик, собиравшиеся вместе скатиться, отставили это намерение и обратили взгляды на то, что каждому из них было интересно: Юля на красивую спутницу, Гарик на сноуборд под мышкою у Романа. Красота женщины была настолько яркой и ослепительной, что подавила Юлю. Тетя Маша была права, когда предупреждала племянницу, что она перед нею скиснет, и Юля, в правду, скисла. Причем настолько, что никак не могла справиться со смущением. В то же время ее мозг четко и осознанно сравнивал особенности красоты этой и другой женщины, которых она в течение короткого промежутка перед собой видела. Гордая, недоступная красота армянки могла позволить лишь преданное поклонение и совершение в честь нее героических подвигов. Открытая красота славянки заморачивала настолько, что каждый, не соизмерив возможностей, почитал за доблесть за нею поволочиться.
     Роману польстила растерянность бойкой девчонки перед красавицей.
     - Моя личная Маргарита, - представил он свою даму.- Это Джульетта, - показал он на Юлю.
     - Нет, Юля, - поправила его девушка, но он не обратил внимания на поправку.
     Личная Маргарита, не найдя в Юле ни единого повода для соперничества, потеряла к ней интерес. Юля это чутко уловила и внутренне вздернулась.
     - Игорь Назарян, ваш сосед, - представила она Гарика.
     - Роман, - протянул руку фирмач. – С отцом я знаком. Теперь буду знаком и с сыном, - прибавил он.
     - Маргарита, - назвала себя женщина, проявив к красивому мальчику больше внимания, чем к его спутнице.
     Игорь не сводил пылающего взора со сноуборда Романа и тот, наконец, это заметил:
     - Нравится?
     - Очень! – загорелся мальчик.
     - Кататься умеешь?
     - Не…пробовал.
     - Пойдем, посмотришь, как это делается.
     Игорь завороженно последовал за Романом и его женщиной. Непроизвольно он утащил за собою санки, полагая, что и Юля пойдет с ними. Но Юля не пошла. Она никак не могла вернуть душе равновесие. Мысленно она отметила, что Роман предложил мальчику не прокатиться на своем средстве передвижения, а только посмотреть, но мысль эта тут же погасла.
     Тигран отдал сани ребятишкам, а сам постоял с Юлей на горке, разговаривая. Издали она видела, как летает на сноуборде Роман. «Он и это умеет», - расстроено подумала она, а для себя решила: «Ну что ж, я на лыжах буду летать!».
     Гарику все ж повезло. Роман немножко поучил его и немножко дал покататься. Маргарита, от нечего делать, скатывалась на Юлиных санках. Было заметно, что это занятие ей не по вкусу и еще более не по вкусу сопровождать мужчину на горку.
     Юля, так и не успокоившаяся, спросила дома у тети Маши:
     - Я что, совсем обыкновенная?
     - Видела красавицу? – догадалась тетя Маша.
     - Видела, - буркнула Юля.
     - Напрасно расстраиваешься. Она красавица и на этом все. А у тебя характер на лице выписан, да еще такой, что только держись. Мужчин это покоряет.
     - Ну да, компанейская девчонка. А любовь?
     - А любовь зависит от тебя.
     - Как это?
     - Из-за твоего, так называемого, компанейства она не успевает созреть ни в тебе, ни в партнере.
     - С этим я ничего не могу поделать. Я люблю дружить.
     - С красавицей тоже подружишься?
     - С ней – нет.
     - Не ревнуй. Кто знает, насколько у них серьезно. Возит он с собой женщину и возит. Может возить и другую. Ты бы на это пошла?
     - Нет, что вы! – отшатнулась Юля.
     - Тогда слушай мою новость, - торжественно произнесла тетя Маша. – Николай хочет Новый год встречать с нами. На праздник у тебя будет кавалер.
     - Да? – не очень обрадовалась Юля.



     Воскресным утром проезжавший по улице Тигран стукнул Перелогиным в калитку и сказал вышедшему к нему дяде Ване, что дядя Сурен, просит Юлю прийти к нему для делового разговора. И Юля отправилась в верхний поселок. Бабушка Анаид встретила ее благодушным рокотанием.
     - Девочка моя, я сейчас тебе что-то покажу, - взяла за руку, отвела на кухню и раскрыла перед ней дверцу холодильника. Юля увидела под круглой, прозрачной крышкой деревню на горке, точно такую, как в стеклянной сфере, только чуть покрупнее.
     - Что скажешь? – бабушка с восклицаньем в глазах смотрела на гостью.
     - Красиво! – восхитилась Юля, но заметила: - Здесь реальней.
     - Сказки не хватает? Его подсветят, и волшебства будет сколько угодно. К сожалению, век у него короткий. Сегодня его отвезут на важную дачу. Там будет праздничная вечеринка. А к утру его съедят. И я, девочка, предчувствую, что на свои полпроцента ты хорошо заработаешь.
     - Я об этом даже не думаю, - возразила Юля.
     - А ты, девочка, думай. Бабушка Анаид зря не скажет. Я стреляный птица, я всякую психологию разбираю. И я точно знаю, если у одной важной персоны есть что-то такое, чего нет у другой важной персоны, то эта другая персона сейчас же запросит того же самого. У Сурена будут заказы, а у тебя, девочка, прибыток. Сурен взял тебя в дело, и ты учись, набирайся ума, а то вы, русские, под ногами денег не видите. Сурен тебе сейчас работу с оплатой предложит. Смотри, не отказывайся. Наше семейство тебе доверяет. И ты нам доверься. Мы тебя не обидим.
     Бабушка Анаид отвела Юлю в кабинет сына, и усадила перед его столом в кресло. Глава семейства глянул на гостью как на что-то приятное для его глаз. «И за что они так ко мне?» - подивилась, смущаясь, Юля.
     - Мои сыновья хотят научиться кататься на лыжах, - приступил к разговору булочный король. – Не могла бы ты и в службу, и в дружбу потренировать их на зимних каникулах?
     - Мне ничего не стоит побегать с ними по лесу, - сказала Юля, - но у нас в поселке живет профессиональный тренер по лыжам. Он по всем правилам может научить.
     - Есть тренер? – заинтересовался Сурен.
     - Да, профессионал. Готовит олимпийский резерв.
     - Где его найти?
     - В основном он живет в городе, здесь редко бывает. Но он родственник тети Маши. Она поможет вам с ним связаться.
     - У Маши хорошие родственники, - улыбнулся Сурен, выразительно глядя на Юлю ласковыми армянскими глазами. – Я поговорю с нею. А ты все-таки поучи моих мальчиков.
     - Конечно, поучу. В любой день, как они захотят.
     - А на этой, как ее, доске?..
     - Сноуборде?
     - Да, на нем ты кататься умеешь?
     - Не умею, но хочу научиться.
     - Я куплю его мальчикам. Учитесь вместе. У кого-нибудь из вас получится.
     Оба засмеялись. Юля поднялась с кресла и, прощаясь, сказала
     - А Тигран все же пусть вывозит на горку сани. Сообща все равно веселей.
     - Это непременно. Как только скажете.
     Юля вышла в гостиную. Молодая хозяйка сидела на светлом кожаном диване, прямая и тонкая, как шимоханская царица. Проходя мимо, Юля учтиво ей поклонилась. Лейла ответила ей царским кивком. У двери кухни часовым на посту замерла бабушка Анаид. Юля и ей на прощание поклонилась.
     - Не забывай меня, девочка, - ответила та, не сходя с места.
     В прихожей, одетыми для прогулки, Юлю ожидали хозяйские сыны. «Прямо княжеские церемонии», - внутренне усмехнулась она, но с мальчиками раскланиваться не стала, а простецки сказала:
     - Значит, покатаемся?
     Мальчики разулыбались и учтиво вышли сопроводить ее во двор. Юля полагала, что на воротах ее перехватит Тигран. Но его там не оказалось. Юля облегченно вздохнула: «Слава Богу, не такая уж она персона, чтобы ритуал выдерживать до конца».
     - До встречи, ребята. Если соскучитесь дома, приходите ко мне. У нас любят играть в лото.
     - А у нас в нарды! – оживился Додик.
     - Ну, это кому что нравится, - заметила Юля.
     - Мы скажем, чтобы тебя позвали поиграть с нами. Бабушка у нас такая азартная, - сказал Додик.
     - В лото мне как-то проще, - уклонилась Юля, представив княжеские церемонии в их доме. – Сначала давайте поучимся на лыжах.
     Она шагнула за ворота и пошла вниз по склону. Молчавший до этого Гарик бросился ей вдогонку.
     - Юля, ты сердишься на меня? – спросил он, поравнявшись с нею.
     - За что? – удивилась она.
     - За то, что бросил тебя на горке.
     - Ты тут не причем. Я сама не пошла.
     - И я должен был остаться с тобою!
     - Почему должен? Ты не телохранитель, и тебе за это не платят.
     В прекрасных глазах мальчика обозначились укор и разочарование.
     - По правилам чести, - покраснел он.
     - Они тоже не обязывают разделять чьи-то причуды. Не винись зря. Руку помощи не в таких случаях следует подавать. Но если по поводу ты мне ее протянешь, буду очень тебе благодарна. Такие условия тебе подойдут?
     - Подойдут, - растерянно проговорил мальчик.
     - Тогда дружба, - и Юля пожала его руку, спрятанную в мягкую рукавицу.
     Сурен Назарян разыскал Николая в городе и нанял тренером к своим сыновьям. Николай нашел в своем графике свободные промежутки и уже до Нового года провел на одном из городских стадионов несколько занятий с мальчиками. Под Юлину команду они перешли уже с некоторыми навыками и одолевали вместе с нею ближний маршрут. Юля привлекла к лыжным пробежкам Ленчика с Ивкой, сколотив на время зимних каникул небольшую лыжную бригаду, тем самым сведя близко и подружив мальчиков. Николай, когда бывал в поселке, подхватывал всю группу, выводил на горки, учил правилам спуска, ходил с ребятами по дальнему маршруту. Самоучкам Ленчику с Ивкой уроки Николая пошли на пользу. Они стали чемпионами школы и представляли ее на городских соревнованиях. Давид с Игорем уверенно держались на лыжне, не боялись крутых горок, но для души выбрали себе другие виды спорта. Гарик, правда, продолжал увлекаться сноубордом, к которому приохотился в эту зиму. Юля тоже кое-чему научилась у Николая и бегала на лыжах гораздо сноровистее прежнего. Угнаться за тренером она еще не могла, но не уступить на лыжне Роману уже рассчитывала.



     Дядя Ваня внес в дом елку, и Юля с Ленчиком с вдохновением ее нарядили. Ленчик с Ивкою бегали друг к другу, сравнивая, у кого елка лучше. Каждый считал свою самой красивой. В других домах нижнего поселка тоже готовились к Новому году. Мальчики разведали, что елка стоит у всех. Даже в окне Николая что-то взблескивало. Надежда Кирилловна нарядила цветными льдинками растущую во дворе ель и подвела к ней флажки. По вечерам дома перемигивались зажженными огоньками, но ни один из них не шел в сравнение со светящимися особняками на горе. Украшенные пестрыми гирляндами, они горели как сказочные дворцы. Юля с Ленчиком и Ивкой вышли на улицу полюбоваться ими. Вышел за ними и дядя Ваня. Стоял, курил и глубокомысленно обронил:
     - Теперь нам нельзя жить и делать вид, что их нету. Зато они могут жить и делать вид, что нас нету.
     - Это потому, что наши огни слабее? – обернувшись к нему, спросила Юля.
     - Наши огни такие, как надо. Это их через чур распылались, - осудил дядя Ваня.
     - Красиво-то как! – восхищался Ленчик.
     - В лесу не дело сверкать. Тут не город, - ворчал дядя Ваня.
     - Что, нам так и сидеть в глуши? – обиделся Ленчик.
     - Не в глуши, а в природоохранной зоне. Не положено ее баламутить и слепить как дикого зверя. Раз уж тут поселились, соблюдайте правила, - рассуждал дядя Ваня.
     Тридцать первого декабря, во второй половине дня, на взгорке к особнякам церемониальным кортежем потянулась вереница дорогих иномарок с микроавтобусом в хвосте, охранными машинами впереди и сзади.
     - Волков с гостями на дачу жалует, - выразился дядя Ваня, глядя на дорогу из окна залы. – Господа князьями в каретах, девки навалом в телеге, а в качестве багажа коробка презервативов. Куршевель здесь устроят.
     - Нам-то что, за высокой стеной не видать, - заметила подошедшая тетя Маша.
     - А умоется кто? Грязь-то сверху падет! – разгорячился дядя Ваня. – Или ты дерьмо за благодать примешь, как эти дуры в автобусе? Толстосумам себе в удовольствие нас перепачкать.
     - Мы не дадимся себя перепачкать, - сказала, успокаивая мужа, тетя Маша.
     Ленчик, не отводивший глаз от поднимающихся на гору машин, ликовал:
     - Зуб даю, салют будет такой, что небо ахнет!
     Юле торжественный въезд на гору напомнил похоронную процессию, потому зловеще подействовал на нее и породил нехорошие предчувствия. Но о своих впечатлениях она умолчала, чтобы не спугнуть светлых праздничных ожиданий.



     Новый год встречали домашним кругом и были гости. Из города приехал Николай, и пришла соседка Наталья Федоровна Долгушина с сыном Иваном, в обиходе Ивкой. Ее муж, Ивкин отец, милиционер Михаил Петрович Долгушин, в праздничную ночь был на дежурстве и потому его семейство из своего дома переместилось в соседский. Если Наталью Федоровну еще можно считать гостьей, то Ивку весьма затруднительно принимать за гостя. Он вырос у Перегудиных, как Ленчик вырос у Долгушиных. От дочерей дяди Вани и тети Маши, вышедших замуж за военных и живших в разных концах страны, пришли поздравительные открытки. А Ленчику почтовой скоростью шел отдельный подарок. Ленчик был сыном одной из дочерей. Пока у нее с мужем бытовые условия были не устроены, она держала сына у родителей. А потом Ленчик сам не захотел уезжать от деда с бабкой. Теперь ждали окончания им четвертого класса. Но и после окончания четвертого он не планирует отъезда. Несмотря на это дедушка с бабушкой продолжают беспокоиться. Им очень жаль отпускать внука.
     Наевшись всяких вкусностей с праздничного стола, Ленчик с Ивкою ерзали на месте – ждали салюта и мысленно подгоняли время к двенадцати часам пополуночи.
     Юля взглядывала на Николая и гадала про себя, чем же все-таки он ее не впечатляет. Парень как парень. И внешне видный, и говорить умеет, и держится хорошо, а за душу не берет. Ходульный какой-то, весь правильный, целиком бросивший себя профессии и ничего не оставивший личной жизни. Потому и проскочил на лыжне мимо, и глазом не моргнул – профессия не позволила. Сухой человек. Вот, точная формулировка.
     Стрелка подошла к двенадцати. Шампанское было разлито, а у мальчиков напиток. Отсчитывали удары курантов. С двенадцатым соединили бокалы и пожелания. Не успели выпить, как грохнуло, словно из пушек и в окно хлынуло северное сияние. Мальчишки бросились из дому. Взрослые тоже поспешили собраться и выйти.
     Со всех дворов сыпали на улицу люди. Из дома одиноко живущей в будни цветочницы выбежало столько народу, что было непонятно, как они все в маленькой избе поместились. И вообще в поселке на праздники и летом население прибавлялось кратно. Гости и хозяева заполнили уличный пролет, шумели, смеялись, обнимались, направо и налево поздравляли с Новым годом своих и чужих и всем своим существом выказывали горячую любовь и расположение друг к другу. А небо со стороны местной Рублевки пылало световым разноцветьем, вспыхивало узорами, плескало огненным дождем, растекалось радужными потоками под сопровожденье громовой канонады. Такой грандиозный салют, наверно, даже в городе было видно. Устраивая его для себя, богатенькие невольно поделились с народом, растворив и его сердце для уивленья и радости.
     Отгремев и отпылав, небо снова погрузилось во тьму. Общее веселье на улице нижнего поселка тоже начало гаснуть. Поглазев на огни особняков, люди потянулись к покинутому столу и телевизору. Да и мороз стоял крепкий.
     - Погуляем немного, - удержал Николай Юлю за руку. Юля согласилась.
     Люди ушли с улицы, но их близкое и живое присутствие чувствовалось за неплотно задвинутыми шторами, тенями в экранах окон, возгласами, доносившимися из домов, музыкой и говором телевизоров. На всем, что виделось и не виделось в неспящем поселке, сквозило дыхание праздника. Даже заборы и остовы домов, подсвеченные луною, выглядели нарядно. Что уж тогда говорить об иллюминированных особняках. Там не только все кричало о празднике, но и простирало его на всю округу: на лес, на горы, на белеющий простор реки.
     Николай и Юля непроизвольно двинулись вверх улицы, навстречу огням. Но за пределы поселка не переступили. Николай снова придержал спутницу.
     - Не пойдем туда. Там слишком светло.
     - Ну и что? – задиристо спросила она.
     - Нам ведь не это нужно?
     - А что нам нужно? =- наивно спросила Юля.
     - Чтоб ничего не мешало нам быть вдвоем, - сказал Николай.
     - А я бы хотела, чтоб вокруг нас шумел праздник. Чтоб, как во время салюта, все обнимались, целовались, и никому б не было стыдно. А еще я хочу танцевать, - говорила Юля, вслушиваясь в звуки, катящиеся с горы. Там, за коттеджем Назарянов, били барабаны, взрывались крики, и над стеной поднималось розовое облако от невидимого из-за преграды костра.
     - Если такой, как там наверху, то это уже не праздник, а дикий балдеж.
     - Люди веселятся.
     - Хорошенькое веселье! Рвут страсти, как на конских бегах с тотализатором. Лучше повернем, чтобы не слышать этого рева. – Николай развернул Юлю лицом к затихшему у телевизоров нижнему поселку. Барабаны на горе били теперь им в спину.
     - Ты, рассказывают, тоже устраиваешь костры во дворе, - напомнила Юля.
     - Да, для ребят. Поддерживаю в них романтический дух.
     - Им твои костры нравятся?
     - Полагаю, что да.
     - И на них все прилично – гитара, песни, возвышенные разговоры?
     - Именно так.
     - И ребятам не хочется побалдеть, повалять дурака, пореветь, как на конских бегах?
     - Спокойная минута им на пользу. Мы напряженно тренируемся, ребята устают. По счастью, они еще не пресыщены удовольствиями. Только накапливают жизненный опыт. Чистота отношений и помыслов для них то же здоровье, только нравственное. И его надо укреплять параллельно с физическим. Ты что, совсем выросла и песни у костра тебя не вдохновляют? – Николай испытующе на нее посмотрел. Разворачивая Юлю лицом к нижнему поселку, он не убрал свою руку, и то ли обнимал спутницу, то ли защищал ее от барабанного боя и криков, звучащих уже в такт ударам, словно ведущим счет.
     - Нет, почему, мне нравится попеть в компании под гитару, а у костра тем более. Но и оторваться нравится в полный улет.
     - На дискотеке?
     - Не обязательно. Можно и на улице, если бы ты не был таким серьезным.
     - Побегать хочешь? Замерзла?
     - Конечно, замерзла. Мороз не слабый. Правда, давай побегаем. Вот будет смешно! Только никто этого не увидит и не посмеется. Мы сами над собой посмеемся, и нам будет весело.
     - Пойдем лучше ко мне домой. У меня тепло. Я днем натопил. Попьем чаю, поговорим, - предложил Николай.
     - Ясное дело, костер для меня ты разводить не станешь. И романтический дух во мне не поддержишь. У нас с тобой в перспективе чай. Ну, что ж, чай, так чай. По крайней мере, согреемся, - поддела Юля.



     - Ну, как погуляла? – спросила тетя Маша, когда Юля, проснувшись, пришла умываться на кухню.
     - Да, никак, - без подъема отозвалась племянница. – Он смотрит на меня, как на младшую сестренку, оберегает, остерегает. Я сама перед ним чувствую себя подростком. Ему подойдет взрослая, сложившаяся женщина, которая не будет казаться ему воспитанницей.
     - Тебе он нравится? – не отступала тетя Маша.
     - Да ну, тетя Маш, вечный учитель, - фыркнула Юля.
     - А я старалась с хорошим человеком тебя познакомить, - уныло обронила тетя Маша.
     - Да все нормально, тетя Маш. Не получилось любви, получилась дружба. Тоже неплохо.
     Утренней гостьей заглянула в дом соседка с верхнего конца улицы Валентина Матвеевна Руднева. Поздравила с Новым годом и с упоением поделилась свежими новостями:
     - Эти богатенькие считают, если у них есть деньги, то и греха для них не бывает. Можно праздник в вертеп превратить, можно девок на морозе оголить. И все им спустится, и все им простится. Они, видишь ли, вне человеческих правил. Вчера у Волкова костер во дворе пылал и барабаны гремели. Слышали?
     - Слышать слышали, но спать они не мешали.
     - А визги, а крики?
     - Так праздник ведь.
     - Ну да, вы пониже, вам не мешает. А у нас как под ухом ревут, а ничего не видно. Но раз есть уши, то и глаза найдутся. Сегодня женщины у Суховых автобуса дожидались, так такие страсти порассказали. Своими глазами видели. Их подсобницами к Волкову нанимали. Этот Волков аукцион у костра устроил. Девок разыгрывали, кто за какую больше даст. Некоторые по две девки себе отхватили. Следом шубу разыгрывали. За нее полагалось нагишом у костра проплясать, кто дольше продержится. Девки плясали. Шуба дорогая, многих тысяч стоит. Одна всех переплясала. Ее в эту шубу закутали, коньяком отпоили и согревать унесли. Каждый по очереди согревал. Такая ей честь выпала. Этого женщины не видели, а от других девок слышали. Они прибегали на кухню греться и матерились, что зря морозились. Женщины еще им сочувствовали, но не очень. Презрительно было девок жалеть. Да чего уж им перед ними нос задирать? Те и другие по найму. Только на то, на что девок наняли, женщины уже не годятся, - съязвила рассказчица, заодно осудив и женщин. И, как ни в чем, ни бывало, продолжила: - Что потом в доме творилось, женщины не сказывали. Им строго настрого запретили нос из кухни высовывать. Утром проституткам отоспаться не дали, собрали и увезли. Они хоть и сонные были, но довольные. Нагулялись, и деньги немалые на руки получили. А та, в шубе так и поехала. Бледная, как смерть, измученная, но тоже довольная. За ними гости начали разъезжаться. Потом и женщин отпустили. Деньгами дали, как сговаривались и сумки разрешили набить. Они и Суховых, пока автобуса дожидались, кое- чем угостили. Так те, за всю жизнь о такой еде не слыхивали, не то, чтобы пробовать.
     - Я ж говорю, что дрянь, как птичье дерьмо, сверху падает, - повторил однажды произнесенное утверждение дядя Ваня. - Не ходи, девушка, под высокие стены. Неизвестно, что на тебя прольется, - предостерег он, глядя на Юлю.
     - Да тут, дядя Ваня, с половину, может, прибавлено, - подала голос Юля.
     - Ничего не прибавлено! Все доподлинно, как оно было! – вступилась за свою правду соседка.
     - Девчонок за что осуждать? Такая у них работа. Надо раздеться – разденутся, - высказала свое мнение Юля. – Нанятые артисты поют, не что желают, а что прикажут. Хотела бы я посмотреть, кто устоит перед кучею денег? Недавно по телевизору голую очередь в магазине показывали. За бесплатные продукты разделись. И женщины ваши не святые. За объедки тоже бы юбки задрали.
     Тетя Маша до того молчаливо собиравшая на стол, вдруг круто вмешалась:
     - Женщин не трогайте! Они святые! Семьи кормят, детей растят, за любую работу берутся, безделья у них не бывает!
     Юля уловила в словах тети Маши намек на себя, потому что именно она в настоящее время безделье имела. Подобного выпада от добросердечной жены дяди она не ожидала. И, кроме того, не считала его справедливым. Юлины родители материально обеспечивают ее проживание у дяди. Свой заработок у Назарянов она тоже отдала тете Маше. За что же ее упрекать? За то, что для восстановления здоровья ей выпало несколько свободных месяцев? Или она тут уже надоела?
     Дядя Ваня увидел ее изменившееся лицо и подбодрил:
     - Держись, племянница, крепко - не падай, - и бросил неодобрительный взгляд на жену.
     Она этот взгляд поймала и с вызовом проговорила.
     - Ну вот, из-за чьих-то девок испортили в праздничный день настроение. У нас только Иван может гордо держаться и другим советовать. За то и сидит без денег. А мы приспосабливаемся, где к возможностям, где к условиям. Потому и живем. Эти, наверху хотя бы работу дают и за нее платят. И какое нам, в сущности, дело, что они за стеной вытворяют. Нас не трогают и ладно. Волков так и вовсе не замечает. Пусть себе, мы не обидимся. Еще не припекло им. А припечет – к нам прибегут. Тебя, Иван, по аварии к Волкову звали? Звали. Значит, и мы им нужны бываем. Ты, Юля, тоже на меня не серчай. Не обидеть тебя хотела, а показать, что жизнь кругом непростая. Не ради роскоши, а ради куска хлеба гнем спину. Не девок жалей, которые на богатство падки. Женщинам посочувствуй. Их доля потяжелей будет. Им не за молодость и красоту, а за труд платят. И кучей дармовых денег нас не испытывай. Я честный заработок предпочитаю, потому как муж у меня принциповый, имя честью убереженное, хозяйство трудом поставленное и характер упертый. А если уж жизнь подопрет, что же и голяком спляшу, а грех на виновника повешу. Пусть его совесть грызет.
     - Правильно рассуждаешь, Марья, - воспряла гостья, сбитая с толку Юлиным выпадом.
     - Да уж, наговорила сверх меры. Женскую солидарность показала, вспомнила, как сама дочек растила и квохтала над ними, - поддел дядя Ваня.
     - И квохтала, и жалела, и тряслась над ними. Они у меня чистыми замуж пошли, ни одна сплетня к ним не пристала, - гордо заявила тетя Маша.
     - Теперь над племянницей поквохчи. Ей направка не помешает, - подсказал дядя Ваня.
     - А для кого я распаляюсь? Мы рядом с чужим богатством живем, и надо уметь себя перед ним держать. Девушке срама не прощают.
     - Это так, - подтвердила гостья.
     - Не такая уж я легкомысленная, - сконфузилась Юля.
     - Ну, хватит разговоров. Праздник на дворе, а мы не весть что болтаем. Пойдемте отмечать первый день Нового года. И вы, Валентина Матвеевна, пожалуйте с нами, - подытожила беседу тетя Маша и повела всех в залу к накрытому столу.



     Накануне рождества, после обеда, солнце еще светило, со двора Назарянов выехала конная упряжка. Управляла ею бабушка Анаид. Юля сидела рядом. Ее позвали сопроводить старую армянку в нижний поселок, куда бабушка везла рождественские дары – испеченные собственноручно коржи в виде Вифлеемской звезды. Коржи были величиной с тарелку. Каждый из них упрятан в плоскую коробку и уложен в плетеную корзинку.
     - У нас своя церковь, - говорила бабушка Анаид, собираясь в поездку, - и наш праздник сегодня, но мы и православие почитаем, и православное рождество празднуем. Наши обычаи нам дороги, и вашим стараемся следовать. Хотим быть с вами одним народом. Для того идем к вам с пожеланием мира, благополучия и добра.
     Глаза старой армянки при этом светились с той степенью восклицания, будто она, по меньшей мере, провозглашала конвенцию планетарного уровня и значения. Юля смутилась, не зная, как держать себя перед столь высокой пафосностью и скромно опустила глаза. Мальчики запросились в поездку вместе с ними. Бабушка одним армянским словом осадила их энтузиазм, а Юле сказала:
     - Если нас будет много, дар покажется маленьким, а самомнение великим.
     Тигран подсадил бабушку на тележку. Юля забралась к ней. Мальчики с погасшими лицами замерли на крыльце. Ворота распахнулись, и повозка покатила с горки вниз.
     Старая армянка возвышалась на помосте, как гордая птица, держа во внимании все, что достигало обзора.
     «Один раз в году боги спускаются к людям. Причем не все боги, а самые совестливые из них. А что же люди? Сейчас посмотрим!» - рассуждала про себя Юля.
     В первой паре домов, глядящих друг на друга через дорогу, обитали Суховы и Рудневы. Суховы жили открытым домом. Часть помещения они уступили под почту, заведовала которой дочь старика Сухова Галина Ивановна. Сюда в течение дня можно было зайти, чтобы купить газету, отослать письмо, упаковать посылку, получить пенсию, обменяться новостями и просто потолкаться в ожидании автобуса. Когда Галина Ивановна носилась на мотоцикле, развозя почту по дачным местам, базам отдыха и на турбазу, у стойки ее заменял старик Сухов, допущенный ко всем операционным действам. Ради них он даже компьютер освоил и страстно им увлекся, не забывая при этом о прежних страстях - собиранию грибов и чтению газет. Он прочитывал все, что приходило на почту прежде, чем оно попадало в руки подписчиков или покупателей.
     Бабушка Анаид направила лошадку к дому Суховых с почтовым ящиком на заборе. Юля выпрыгнула из тележки и с коробкой в руках побежала к калитке. Собака у Суховых привязана глубоко во дворе, привычна к посетителям и не брехлива. Юля без опасения отворила калитку, оставила ее открытой и поднялась на крыльцо. Прямо входить не стала, помня, что день нынче праздничный и не почтовый, и потому сперва постучала. Дверь открыл старик Сухов с очками на лбу, словно его только что оторвали от чтения газеты. Юля поздоровалась и сказала:
     - Семья Назарян поздравляет вас с наступающим рождеством, желает здоровья, благополучия, счастья и преподносит вам скромный подарок.
     Юля вручила старику коробку.
     - Кто поздравляет? – переспросил Сухов.
     - Семья Назарян из верхнего поселка, - повторила девушка, полуоборачиваясь к раскрытой калитке. Сухов глянул туда же, увидел в проеме повозку и гордо восседающую в ней бабушку Анаид. Старая армянка церемонно ему поклонилась. Сухов с тем же уважением отвесил ответный поклон, а Юле сказал:
     - Подожди, я сейчас, - и скрылся в доме.
     Через минуту он появился с пол-литровой баночкой маринованных грибов.
     - Это вам с благодарностью от нас. – Он глянул в проем, и они с бабушкой снова раскланялись.
     Для соседки напротив, Валентины Матвеевны Рудневой, горничной турбазы и тети Машиной приятельницы стук в калитку не явился неожиданностью. Со всей очевидностью, она подглядела в окно всю сцену у дома Суховых, и как только лошадка повернула к ее двору, заранее приготовилась к встрече. Не успел цепной пес разок взлайнуть, как хозяйка появилась на крыльце, сошла во двор и предстала перед гостями. Она со вниманием выслушала поздравление из уст Юли, благодарно приняла подарок, раскланялась с бабушкой Анаид, отозвалась ответным поздравлением, отдарила гостей баночкой голубичного варенья, еще раз торжественно раскланялась с бабушкой прощальным поклоном. Вся процедура взаимного дарения прошла на высоком дипломатическом уровне. Горничная турбазы ни в чем не ударила в грязь, выказав перед гостями знание правил хорошего тона.
     Следующую пару домов населяли семьи добычливых и уверенных хозяев Ветрова и Осинкина. Они были дальнобойщиками и редко бывали дома. Возвращались, как правило, с побочным доходом, который вкладывали в развитие хозяйства и дома. Все в их усадьбах было прочно сколочено, надежно посажено и любовно обласкано неутомимой мужскою рукой. До уровня коттеджных жителей они, конечно, не тянули, но на своем уровне, в нижнем поселке, без сомнения первенствовали.
     Юля с опасливой надеждой на крепость ворот и ограды, постучалась к Ветровым. Ей было известно, что они не только ночью, но и днем держат сторожевого пса непривязанным. Почтальонша Сухова не однажды грозилась пристрелить кобеля, если его не будут привязывать, а охотницей она была отменной. В ответ на Юлин стук ветровский кобель с глухим лаем грузно бросился на калитку, показав над нею оскаленную морду. Юля, ради безопасности, отскочила. На остервенелый сигнал сторожевой собаки из дворовой постройки вышел хозяин посмотреть, о ком так свирепо его пес извещает и в свою очередь удивился необычным посетителям. Он отогнал пса, сам занял его место, обрисовываясь корпусом над калиткой, и, не открывая ее, вопросительно глядел на прибывших. Юля, уже поднаторевшая в произнесении поздравительной речи, сбилась с тона и оглянулась за поддержкой к бабушке Анаид. Та побудительно ей кивнула. Девушка без подъема проговорила поздравление и настойчивым жестом вручила слушателю коробку, похожую на большой почтовый пакет. Ветров машинально принял ее, продолжая взглядывать то на девушку, то на старуху, в ожидании, видимо, более толкового объяснения. Бабушка Анаид торжественно ему поклонилась, на что он ответил машинальным кивком. А Юля, передавши дар, отошла, не дожидаясь, когда хозяин созреет до осознания произошедшего. Отъезжая, они видели, как он с непрошедшим недоумением и внутренним неприятием вертит пакет, точно это повестка в суд или на военные сборы.
     Хозяин дома напротив, Осинкин, к их благотворительной акции отнесся не только с непониманием, но и с подозрением, приняв ее за ненужный пустяк. Бабушкино почтение не оценил, содержанием коробки не заинтересовался, так и передал ее домашним, не заглянув во внутрь. Зато домашние, увидев звезду, растрогались, умилились подарку, забросали отца семейства вопросами, укорили его неоказанием ответной чести. И только радостное оживление домашних навело хозяина дома на мысль, что полученный дар чего-то стоит.
     Юля, между тем, стучалась в свою калитку. Шарик, чуя ее, не отзывался лаем, а лишь скромно поскуливал, давая понять, что слышит, но шума поднимать не собирается. Дядя Ваня уже вернулся с подледного лова, которым занимался все праздничные дни, и через открытую дверь сеней было слышно, как он возится в глубине их.
     - Дядя Ваня! – окликнула Юля.
     - А! – отозвалось изнутри.
     - Встречайте гостей!
     Дядя Ваня в овчинном тулупе, мохнатой шапке, подшитых резиною валенках возник на крыльце. Разглядев за воротами повозку и гордую позу старой армянки, пошел навстречу, постукивая промерзшими подошвами.
     - Здравствуйте, бабушка Анаид! С наступающим рождеством!
     - Здравствуй, Иван! И тебя с наступающим! Рада поздравить!- старая армянка улыбалась и восклицала глазами.
     - Пойдем, гостья, в дом, - пригласил дядя Ваня.
     - Нет, уж. Меня с трудом сюда вознесли и с трудом снимут. Лучше я сверху на тебя погляжу. Мария где? По дому возится? Нравится мне твое семейство. Надеюсь, и мое тебе нравится. В отношении друг друга, думаю, мы бронепоезд на запасный путь не поставим? – с ласковой ноткой в голосе шутила армянка. Она сама вручила дяде Ване подарок. – Это вам путеводная звезда. На здоровье, на удачу, на счастье всему семейству. Ходите верными дорогами. На неверные не ступайте.
     Дядя Ваня поделился с гостьей только что принесенным с реки рыбным уловом.
     Юля оставила их балагурить друг с другом, а сама отошла к дому цветочницы Надежды Кирилловны. У той солидной сторожевой собаки не было, а метался по двору мелкий катышек, никому не страшный, но до того звонкий, что уши закладывало. На его голосистое приветствие из дома вышла хозяйка в накинутом на голову и плечи пуховом платке.
     - Вы и ко мне, Юленька? А я думала, только к вам гости, - обрадованно проговорила цветочница.
     Юля поздравила ее с наступающим рождеством и протянула подарок. Та с благоговением его приняла. Бабушка Анаид издали ей поклонилась. Надежду Кирилловну это впечатлило до слез.
     - Постой здесь, - шепнула она Юле и убежала в дом. Возвратилась с плотно обернутым газетным свертком. Передала его девушке со словами:
     - Зимние цветочки. В знак признания от меня.
     После чего подбежала к бабушке Анаид и растроганно поцеловала ее. Она и Юлю расцеловала, хотела облобызать дядю Ваню и вышедшую на улицу тетю Машу, но Юля, забравшись в тележку, поторопилась отъехать, чем отвлекла цветочницу от чувствительного порыва.
     - Чуткий женщина, - отозвалась о Надежде Кирилловне бабушка Анаид.
     Над домом и двором Долгушиных витал соблазнительный дух пекущихся пирогов. Юля с непроизвольной жадностью его вдохнула. Бабушка Анаид потянула носом и похвалила:
     - Умелый хозяйка. Знает как печь.
     - Праздником пахнет! – мечтательно проговорила Юля.
     - Если по духу судить, то у нас с Суреном каждый день праздник, - заметила армянка.
     - Вот он весь у вас и остается. Готовое уже не так пахнет. А все стараются купить готовое. Даже тетя Маша. Она уж на что хозяйка, и то редко печет, - посетовала Юля.
     - Велика потеря – запах. Вкус ведь не пропадает. Мы людям труд облегчаем, печем то, на что не всякая хозяйка способна, - торжественно заявила армянка и гордо взглянула на девушку.
     На Юлин стук в калитку высочили Ивка с Ленчиком.
     - Позовите Наталью Федоровну, - приказала девушка.
     - Мамке нельзя. Она пироги из печи вынимает, - сообщил Ивка.
     - А с чем пироги? – не удержалась Юля.
     - Да, с разным, - не стал распространяться Ивка.
     - А вы, значит, возле пирогов? – поддела Юля.
     Ребята виновно заулыбались.
     - И ты иди тоже, - позвали они.
     - Рано еще, - отклонила приглашение Юля. – Взгляните, к вам гостья с подарком приехала.
     Глаза ребят жаждуще вспыхнули. И хотя, со всей очевидностью, пирогов они уже отведали, аппетиты их все еще были на старте.
     - Бабушка Назарян! – вскричали они и бросились к ней.
     Старая армянка поговорила с ними о путеводной звезде. Спросила, что они о ней знают и, получив сбивчивые ответы, сама рассказала им евангельское предание. Пожелала путеводной звезды в их молодой жизни, вручила подарок с поздравлением и добрым словом для родителей Ивки. Мальчики с коробкой побежали домой. А дарительницы повернули к дому напротив.
     Медлительный и степенный Цыбенко, электромеханик подстанции, еще не успел показаться во дворе, как к повозке вернулись мальчики. Ивка прижимал к груди горячий сверток.
     - Мамка извиняется, что не вышла. Она желает вам добра со здоровьем и шлет пирожки, - протараторил Ивка.
     Ленчик со знанием дела подтвердил:
     - Вкусные!
     - Нисколько не сомневаюсь, - сказала бабушка Анаид, принимая подарок. – Запах изумительный, - поднесла она сверток к носу. Ты права, девочка, они пахнут праздником.
     Тут из калитки вышел Цыбенко. Мальчики умчались, а Юля подступила с речью к очередному домохозяину. Электромеханик с невозмутимой серьезностью отнесся к процедуре поздравления, дарения и благопожелания. После взаимного с бабушкой поклона он, как признательный зритель, с одобрением пожал исполнительницам руки, жестом повелел остаться на месте и затем торжественно вынес на небольшом подносе графинчик домашней горилки, три мелких граненых рюмки на толстой подножке и блюдечко разового, с прожилками сала. Из уважения к хозяину дарительницы глотнули крепчайшего напитка, закусили ломтиком тающего во рту сала и поспешно сбежали от настойчивого гостеприимства амурского потомка украинских казаков.
     В последней паре домов обитали бессемейные жители: вдовец Семушкин и холостяк Третьяков. Свернули к Семушкину, так как у Николая на двери висел замок. Семушкина Юля знала. Он был товарищем дяди Вани по охоте, рыбалке и плотницкому делу. Одиночеством не тяготился и, как шутили в дяди Ванином семействе, упорно не поддавался настойчивому ухаживанию почтальонки Суховой. А перед ними, что удивило Юлю, он сробел чуть ли не до столбняка и все не мог взять в толк, с чем его поздравляют и почему дарят. До такой степени человек отгородился от жизни и самого себя. Однако, вспомнив, что сегодня за день и в связи с чем дар, Семушкин устыдился своей недогадливости и в великом смущении ответно преподнес посетительницам свой охотничий дар – только что ощипанную им тушку фазана, которую так же в смущении бабушка Анаид вынуждена была принять.
     Посовещавшись, дарительницы все же решили оставить корж Николаю. Юля нашла за дверной притолокой вбитый гвоздь, на который жившие здесь прежде дедушка и бабушка Николая вешали корыто, и зацепила за него белый полиэтиленовый пакет с благотворительной коробочкой. Николай приедет и сразу его увидит. А коржу на морозе ничего не сделается.
     - Ну, вот и все, - сказала, возвратившись к повозке Юля. – Поселок у нас маленький.
     - А люди замечательные! – с восклицаньем не только в глазах, но и в голосе отозвалась армянка.
     - Бронепоезда на запасном пути не держат? – пошутила Юля.
     - Надеюсь, что нет, - опасливо вертанула глазами кавказская уроженка.
     - А ружья имеют, - заметила Юля.
     - Обидеть себя не дадут, - похвалила армянка.
     - Таежники, особый характер, - горделиво отметила девушка.
     - Да, отзывчивые на добро. Видишь, какой урожай собрали, - бабушка скосила глаза на полную корзинку у своих ног. – Едем ко мне чай пить? – пригласила она.
     Юля посмотрела на небо и сказала:
     - До первой звезды еще далеко.
     - Приходи завтра, часам к четырем. Сурен с Лейлой уедут в город. Я с мальчиками и Тиграном буду дома.
     - А я со своими мальчиками буду на горке. Неудобно их бросить.
     - Приходи с Леней и Ваней. Дети в доме – это радость, - просияла глазами бабушка Ананд.



     Между двумя морозными неделями рождественской и крещенской холода вдруг ослабли. Пахнуло пронзительной свежестью, ветер зарылся в сугробе, и над белой землею туманной пеленой повис снежный занавес, такой густоты, что казался сплошным и недвижным. За ним потерялись дома противоположной стороны улицы, очертания лесистых сопок, само небо и целый мир. Все утонуло не только в туманности, но и в глухой, непроницаемой тишине за окном. День изнывал серой скукой и сумраком. В доме не велись разговоры. Тетя Маша молча хозяйничала на кухне. Ленчик в зале дремал за уроками. Юля у себя в комнатке маялась над раскрытым, но нечитаемым учебником, привезенным из Хабаровска как раз для таких скучных дней. Не было дяди Вани, чтобы внести в дом оживление.
     И вдруг, как спасение, звонок по сотовому и насмешливо-напористый голос Романа:
     - На лыжах не хочешь сходить?
     - В такую погоду?
     - А что погода? Нормальный экстрим. Или боишься?
     - Надо у тети Маши спросить, - неуверенно отозвалась Юля.
     - Тебе как ребенку разрешение требуется?
     - В таких случаях – да.
     - Как знаешь, а я иду.
     - Погоди, я с тобой. Решительно я с тобой. Особенно сейчас.
     - Тогда через пятнадцать минут под склоном. Жду не более двух минут.
     - Есть, не более двух минут, - весело повторила Юля, а домашним сообщила: - Тетя Маш, я на лыжах!
     - По такой погоде не советую, - хладнокровно проговорила тетя Маша, понимая по возбужденному голосу племянницы, что ее не удержать.
     - С Романом не пропаду, - заверила Юля.
     - Из-за него не пропади, - как всегда в точку ударила тетя Маша. Юле же ее слова показались ненужным предупреждением.
     Юля успела раньше Романа и поймала момент, когда он скатился к ней с горки.
     - Если с честью пройдем маршрут, я тебя расцелую, - шутливо пообещал он.
     - А я тебя, - не уступила Юля.
     Он пошел впереди, напевая слова из романса:
     Сперва ты меня,
     Потом я тебя,
     Потом вместе мы расцелуемся.
     - Может, с этого начнем? – предложила Юля.
     - Терпение, девушка. Награда по достижению цели, - отклонил он.
     Снег уже запорошил глубокую и накатанную лыжню. Вместо нее смутно проглядывала едва различимая бороздка. Идущему впереди Роману полагалось не терять ее из виду. Юля же шла по его вспоротому следу. Снежный наволок растворил в однородную массу окружающий пейзаж. Юля не узнавала ни знакомой трассы, ни врезавшихся в память примет. Единственным ориентиром для нее оставалась все более и более залепляемая снегом спина Романа, сквозь белый фон которой, как в затянутом облаками небе, редкими просинями вступали пятна голубого костюма. Но вот и их затянуло, наглухо спрятав от нее идущего впереди человека. Теперь она видела перед собой густое мельтешение снега. В первые минуты Юля не решилась окликнуть спутника, чтобы не сбить его со следа. Интересно, он хоть немного его различает или идет по приметам? Юля глянула себе под ноги и не увидела перед собой свежевзрыхленной борозды. Она идет по целине. Спутника впереди нет.
     - Роман! – взволнованно крикнула девушка. И, не получив ответа, позвала еще и еще раз. Ниоткуда не отдалось отклика. Снег заглушал звуки. Юля присела на корточки, сосредоточенно разглядывая перед собой снег. Виделось плохо, но она все-таки рассмотрела продолговатое углубление на снежной подушке. Колея бывшей лыжни. Она стоит на ней. Но куда подевался Роман? Юля тревожно его окликнула и снова не получила ответа. Девушка распрямилась и еще раз всмотрелась в то, что еще можно было увидеть в белесой мути. Да, она на трассе. Она узнает место. Она могла бы идти самостоятельно. Но надо разыскать Романа и узнать, что с ним.
     Юля оглянулась назад. Ее след был еще свежевзрыт и не засыпан. Она пошла по нему в надежде отыскать отводок и скоро, действительно, его нашла. Роман соскочил с трассы и ушел в лес не в том коридоре, по которому поворачивала лыжня. Юля повернула на его след и углубилась в лес. Пройдя немного, она снова позвала пропавшего спутника. В лесной чаще вдруг вспыхнул и потянулся к ней тонкий, пронзительно синий луч от мобильника.
     - Роман! - с радостью и осуждением вскрикнула девушка и заспешила навстречу.
     Она нашла его сидящим на снегу с поджатыми ногами и ребром выступающими из снега лыжами. В окружении него чащоба низкорослого кустарника.
     - Что с тобой?
     - Да вот, въехал в заросли, пока выплетался, подвернул ногу.
     - Подняться сможешь?
     - Наверно смогу.
     - Помочь?
     - Я сам.
     С опорой на палки Роман поднялся, но одна нога его осталась слегка поджатой.
     - Идти не получится? – с беспокойством спросила Юля.
     - Должно получиться. Не ползти же мне, как Мересьеву, на четвереньках. Тем более перед девушкой.
     Он опустил ногу на снег, охнул от боли, но удержал ее на тверди.
     - Думаю, что дойду, - обнадежил Роман.
     - А как пойдем? Назад по следу или вперед через лес? – спросила Юля.
     - Лучше вперед, - определил спутник.
     - Тогда я за ведущего. У меня лыжи маневренней, не путаются в кустарнике. К тому же, свое право на лидерство ты потерял, - решительно заявила Юля.
     - А ты подхватила? – слегка оскорбился Роман.
     - В силу обстоятельств и твоей оплошности. Решил не то разыграть, не то напугать меня и не учел, что твои гоночные только по трассе умеют бегать.
     - Как ты можешь, Джульетта? Я же пострадал!
     - Из-за своих козней.
     - Ну, ты реальная девушка. Прямо, в натуре, реальная.
     - Это тетя Машу реальная. Она меня в отношении тебя предупреждала, а я не поверила.
     - А сейчас веришь?
     - В общем, да. Но даю тебе шанс на оправдание.
     - Спасибо за доверие. Ладно, иди первой и не посрами передо мной своего лидерства.
     Юля двинулась по целине в глубину леса. Она огибала заросли, выбирая разреженные места. Оглядываясь на хромавшую сзади фигуру, корила себя за кажущееся ей теперь необоснованным обвинение. Она много петляла, прокладывая для спутника проходимый путь, так что у него закралось подозрение, что они заплутали.
     - Не сомневайся, я держу направление и выйду к дороге, - заверила она.
     - А ты, хоть когда-нибудь, сомневаешься? – последовал сзади вопрос.
     - Сейчас сомневаюсь – не напрасно ли я тебя обвинила?
     - Тогда извинись.
     - Рано, не все подозрения еще сняты.
     - Что ж, подождем, когда вызреют мои подозрения.
     - Не дождешься, не проколюсь. Сам же говорил, что я реальная девушка, - задирала спутника Юля.
     - К сожалению, это так, - невесело отозвалось сзади.
     Юля обернулась и увидела, что спутник бодро и неотступно следует за ней.
     - А нога-то у нас не болит! – пораженно воскликнула она. – Ради чего вся эта морока? Чего тебе, на самом деле, хочется?
     - Мне хочется, чтобы девушка не была так же безоговорочна, как железнодорожное расписание, - раздраженно проронил он.
     - В моей будущей профессии это непреложно и в личной жизни тоже. Хочешь, мирись с этим, хочешь, нет, но для тебя измениться я не могу. Подозреваю, что и ты для меня – тоже. Так, что будем делать?
     - Идти на выход, - постановил Роман.
     Пошли молча. Снег той же кисеею висел перед глазами, застилая видимость. И без того серый день смеркался, утопляя в мутном месиве какие-либо очертания. Юля напрягала зрение, чтобы не наскочить на дерево, внезапно наплывавшее к самому ее носу. Благодаря коротким охотничьим лыжам, ей удавалось от него увернуться. А Роман миновал препятствие, двигаясь по ее следу. Наконец, Юля наступила на присыпанную снегом лыжню, спускающуюся вниз параллельно скрытой деревьями дороге. Юля не увидела ее, а почувствовала по запечатлевшимся в памяти признакам, догадалась по узкому, наезженному лыжниками, коридорчику. Здесь проходил самый приятный отрезок маршрута. Можно было не бежать, отталкиваясь, а катить вниз по склону, заведя палки назад. А в нескольких метрах от лыжни так же наклонно катила дорога, округло заворачивая под сопкой к поселку.
     - Мы на трассе, - объявила Юля. – Пойдем по ней вниз или выпрыгнем на дорогу?
     - Давай на дорогу, - сказал Роман.
     После сумрака леса дорога показалась светлым проспектом, главное, без препятствий.
     - Мы выбрались! – радостно воскликнула Юля.
     - На этом твое лидерство кончается, - проговорил Роман.
     - И я его перед тобой не посрамила! – заметила Юля.
     - Да, ты отважная девушка, а в трудную минуту надежная, - согласился Роман.
     - Я заслужила награду?
     - Ты – да, я – нет.
     - Ну, почему же, ты позволил мне покомандовать, а этого ты никому не позволяешь.
     - И тебе б не позволил. Просто не предусмотрел, что ты окажешься настолько ретива.
     - Как твоя нога?
     - Лучше. Дома перетяну. Ну, что, тронем помалу вниз?
     - А награда?
     - Ах, да, твой законный трофей, - признался в забывчивости спутник.
     В его поцелуе Юля не уловила ни страсти, ни чувства. Не так она его себе воображала.
     - Да, - произнесла она огорченно. – Твое сердце – не пламень. Думаю, даже для личной Маргариты. Интересно, что способно его всколыхнуть?
     - Я и сам бы хотел это знать, - отозвался Роман.
     Они неспешно скатились по зарыхлевшей дороге, завернули к поселку, У своего дома Юля спросила:
     - Значит, надежды нет?
     Рукой в вязаной перчатке он приподнял ее подбородок, придавил указательным пальцем губы и насмешливо сказал:
     - Не говори так, Джульетта. Надежда всегда есть. И, возможно, она в твоем имени.
     После чего он пошел, не оглядываясь и не хромая. «Он играет со мной, как с глупой девчонкой. Ему по вкусу такие забавы. Интересно, с Маргаритой он тоже играет? Впрочем, и я с ним играю. Пусть не обольщается», - уязвленно подумала ему в след Юля, со стыдом ловя себя на обмане.



     Из города приехал Николай, зашел к тете Маше. Она усадила его обедать. Юля переместилась на кухню, чтобы послушать свежего человека.
     - Пойду на гору за спонсорской помощью, - сообщил он о цели приезда. – Скоро зональные соревнования в Новосибирске. Готовим к ним двух ребят. Надо экипировать, снарядить, проезд оплатить, а в фонде пусто. Одного парнишку родители обеспечат. У другого финансовое положение посложнее. А на него, как раз, главная наша надежда. Да и за область хочется постоять. Как думаете, на горе кто-нибудь откликнется?
     - Возможно, Назаряны.… О других не скажу, - рассудила тетя Маша.
     - А Роман? – подсказала Юля.
     - Застройщик? Вряд ли. Крученый какой-то. По нему чего-то толкового заранее не угадаешь. На деньги скорей всего жлоб, - предположила тетя Маша.
     - Ну, за что вы о нем так? - вступилась Юля.
     - Забыла, как он в лесу тебя потерял? Чужие чувства для него игрушки.
     - Но он же делает что-то для поселка, дорогу, например, чистит, - убеждала Юля.
     - В основном себя разминает и влюбленным дурочкам мозги пудрит, - не уступала тетя Маша.
     - Ладно, - сказал Николай. – К Назарянам я схожу сам, а к этому …застройщику мы пойдем с Юлей. Кто там есть еще?
     - Чиновник есть по фамилии Калачик. К нему идти бесполезно - отопрется, скажет, что сам на зарплате.
     - А если обратиться по-английски? Он этот язык больше нашего уважает, - сказала Юля, вспомнив разговор с Кэти на горке.
     - А кто из нас знает английский? – спросил Николай. – Я не знаю.
     - Я учила немецкий, – сказала Юля.
     Тетя Маша фыркнула вместо ответа и заявила:
     - Хоть по-каковски с ним говори – не услышит. Он же калачик, а не бублик, соответственно загибает себя на две дырки. Щедрее всех мог бы быть Волков. Он деньгами пылит, не жалея. Но у нас редко бывает, и теперь его нет. Ты прямо сейчас собираешься?
     - Да, надо спешить, время поджимает.
     - Ну, попробуй сходить к фирмачу, может, что-нибудь выгорит.
     - Роман здесь. Я видела его машину, - поспешила сообщить Юля.
     - Ну, вот, сходи к нему, потом пойдешь к Назаряну. Он вечером приезжает, - посоветовала тетя Маша.
     Николай посмотрел на Юлю.
     - Идем? Мне одному как-то не по себе. А ты тут со многими компании водишь.
     - Пошли, - согласилась Юля, жаждавшая попасть в дом Романа.
     В дом она попала, но самого дома так и не увидела. Их во двор впустил, подробно выспросивши, отец Романа и сразу отвел в боковой придел, автономную, изолированную от остального помещения комнату, похожую на застекленную веранду. Юля мысленно окрестила ее «прорабской». В ней витал дух делового и вполне обдуманного беспорядка: шкафы со стеклянными дверцами, чертежи в рулонах, карты городской и пригородной территории, макеты жилых домов и офисных зданий, малогабаритные кресла, стол, компьютер, пепельницы. Здесь, по всей видимости, велись переговоры, обсуждались заказы, продумывались договоры, прощупывалась состоятельность и надежность клиентов. А дальше выносилось мысленное решение: вводить клиента в дом в качестве гостя или друга семьи или ограничиться приемом его в «прорабской», где имеется бар и можно сварить кофе на месте? «Интересно, к какой категории посетителей отнесет их с Николаем Роман – гостей дома или только «прорабской»? – озорно подумала Юля и поглядела на Николая. Он заметно нервничал и от этого больше походил на просителя, чем на клиента. Себя Юля рассматривала как посредника с интересом на обе стороны.
     Вошел Роман. Он был по-домашнему, в бархатной куртке и отстраненно официальным по виду, как бы намекая, чтобы его рассматривали не как лыжного партнера, а как деловую фигуру, хозяина положения. При этом лицо его выражало крайнюю степень непроницаемости, зацепиться не за что.
     - Здравствуйте, соседи. – Роман подал обоим посетителям руки и, как заметила Юля, ей не теплее, чем Николаю. – Чем могу служить?
     - Спонсорской помощью лыжному спорту, - без церемоний выпалила Юля.
     Николай осуждающе на нее покосился: «Не так же сразу!».
     - Всему лыжному спорту или отдельным персоналиям? – уточнил хозяин.
     - И то, и другое, - напирала Юля.
     Роман подал знак посетителям садиться и сам сел в кресло, вроде, как для дружеской и в то же время необязательной беседы.
     - Глобально. Нельзя ли на чем-то определенном сосредоточиться? – попросил он.
     Определенно начал объяснять Николай. Он рассказал о пустом фонде, зональных соревнованиях, двух лучших спортивных надеждах области, заострил внимание на экипировке, проездных и билетах для кандидатов, а так же на несостоятельности одного из родителей. Роман терпеливо его выслушал и встречно изложил свои отягченные обстоятельства:
     - Вы, ребята, пришли не в лучшую для меня минуту. Зимой строительство в значительной степени свернуто. Некоторые объекты до тепла законсервированы. Рабочие отправлены в отпуск, некоторые без содержания. Доходов нет. Деньги не поступают. И вообще, в моем деле каждая копейка добывается трудно и тут же пускается на поддержку производства или по назначению. Свободных средств не держу. Без крайней нужды из оборота не извлекаю. Это мой принцип и основа моего бизнеса. Так что спонсировать деньги даже в дорогой мне лыжный спорт сейчас не могу. Помочь техникой, материалами, небольшим объемом работ я бы смог. И в необходимых случаях не отказываю. Тебе, Юля, это известно.
     Девушка кивнула, вспомнив их совместную чистку дороги. Но тогда она была Джульетта, а сейчас остуженное – Юля. Между тем и другим необозримое расстояние. Для этого человека особенно.
     - Сейчас прошу меня извинить. В следующий раз постараюсь вам пригодиться, - свернул Роман разговор.
     - Сейчас могли б пригодиться, пока мы еще в вас верим, - жестко сказала Юля, переходя на отчужденное «вы».
     Лицо Романа затвердело в бесповоротной решенности.
     - Денег не дам. Причину я объяснил, - чеканно выговорил он.
     Ожидать чего-то иного было бессмысленно. Они поднялись. Роман проводил их до крыльца и далее не пошел. Калитка открылась, выпустив непожалованных гостей, и закрылась за ними. «Не гости и не клиенты, а жалкие просители, которых без сожаления выставляют за дверь», - отдалось у Юли в мозгу.
     Николай и Юля расстроенно побрели вдоль высокой стены.
     - Скупердяй! Зубы о такого сломаешь. А казался покладистым человеком, - хмуро выругался Николай.
     - Просто мы с тобой плохие просители и плохие психологи, - не желала смириться с неудачею Юля.
     - Не казнись. Из этого жлоба никому копейки не вытрясти. И вообще, в таких делах, как и с кем повезет, - утешающее произнес Николай.
     С нижней дороги на гору вскарабкивался лиловый джип Назарянов. У открытых Тиграном ворот машина притормозила. Семейство прилипло к окнам, а глава вышел наружу поздороваться с молодой парой.
     - Гуляете в нашем краю? – подал он руки подошедшим Николаю и Юле. – Почему такие грустные?
     - В вашем краю не жалуют посетителей, - пробурчал Николай.
     - Я всегда рад вас видеть и сейчас приглашаю, - жестом указал на растворенные ворота глава семейства.
     - Если б вы знали, по какому делу мы ходим, вы бы нас не позвали, - недоверчиво выдавил из себя Николай.
     - Я готов принять вас по любому делу, - серьезно сказал Назарян. – Пожалуйста, заходите! Мое сердце открыто для вас так же, как эти ворота.
     Джип въехал во двор. Следом прошли Юля и Николай. Бабушка Анаид, выбежавшая в прихожую встретить семейство, расцеловала мальчиков, поздоровалась с гостями и придержала Юлю, устремившуюся было следом за Николаем в кабинет хозяина дома.
     - Побудь, девочка, со мной. Пусть мужчины сами поговорят. Сурен справедливый человек. Он пустых решений не принимает.
     Лейла увела мальчиков наверх, а бабушка Анаид затащила Юлю на кухню.
     - Редко, девочка, ты меня навещаешь, редко. Ай-ай, заставляешь старую женщину ждать, - укоряла она, помешивая в жаровне прянопахнущее армянское варево. – Скоро мы позовем тебя в гости. Да-да, в гости. И твоего молодого человека тоже. Нравится он тебе? По – моему, он порядочный человек, научил наших мальчиков кататься на лыжах. Теперь они летают с горы как настоящие спортсмены. Мое сердце трепещет не только от страха, но и от гордости. А твой молодой человек очень подходит тебе в кавалеры. Я бы тебя одобрила, если бы ты им увлеклась. Не увлеклась? Жаль. Других порядочных молодых людей поблизости я не вижу.
     - А непорядочные имеются, - вставила Юля.
     - Не поддавайся им, девочка! – с чувством воскликнула бабушка Анаид, а глазами выразила ужас.
     - Стараюсь, - сказала Юля и вдруг спросила: - С тетей Машей вы тоже беседуете по душам?
     Бабушка Анаид удивилась вопросу, но еще больше удивилась своему ответу:
     - По-моему, нет, только по делу.
     - А почему? – настаивала Юля.
     Бабушка Анаид полыхнула глазами.
     - Мы обе крепкие орешки. Наши мнения молотком не разбить. А для пустой болтовни не хватает времени.
     - А у меня, как вы считаете, мнение есть? – лукаво поинтересовалась Юля.
     Бабушка Анаид уловила коварство ее вопроса и погрозила пальцем:
     - Не спеши, девочка. Для хорошего хлеба тесто должно вызреть.
     В гостиной послышались мужские голоса. Юля выглянула из кухни. Увидела радость в лице Николая и поспешила проститься с престарелой приятельницей. Бабушка Анаид пригласила молодых людей поужинать вместе с семьею. Они отказались. Николай собирался сейчас же в город. Юле не терпелось его расспросить.
     За воротами Николай возбужденно сообщил:
     - Назарян обещал завтра перечислить на счет фонда хорошие деньги.
     - Здорово! – восхитилась Юля.
     - Наверно, из благодарности за своих мальчиков. Деликатный. Ни чем не дал понять, что я проситель. А меня перед ним бросало то в жар, то в холод. Унизительно ходить с протянутой рукой. У меня еще восемь визитов на ту же тему. Если б не в городе, взял бы тебя с собой. Ты, я вижу, не трусишь.
     - Для общего дела – нисколько. Но и со мною бывают осечки, как, например, сегодня. Причем там, где сомнений не возникало. Ты особо не заморачивайся. Возьми кого-нибудь из ребят для наглядности. Или девушку для эмоциональности.
     Юля говорила и чувствовала, что Николай за сегодня заметно приблизился к ней, а Роман обидно и оскорбительно отодвинулся. Впрочем, сердце с такой перестановкой не соглашалось.



     В конце января Назаряны отмечали сорокапятилетие главы семейства. В честь юбилейной даты было устроено два праздника. Первый – для армянского землячества. На подготовку его даже тетю Машу не звали, вершили сугубо национальным составом. Второй праздник предназначался для русских друзей, деловых партнеров и дружественных соседей. В подготовке его тетя Маша участвовала. Вместе со старой хозяйкой и Тиграном в придачу они священнодействовали на кухне. Часть блюд готовилось в городе, в фирменном назаряновском ресторане, и в день торжества вместе с обслугой было привезено на дачу. Кондитерские изделия тоже были свои, фирменные. Гости, по городским связям Назарянов, представляли собой полную неизвестность. А из соседей были званы Роман с Маргаритой и Николай с Юлей, на что недавно намекала бабушка Анаид.
     - Вам, ребята, оказана высокая честь, - внушала племянникам тетя Маша. – На закрытые вечеринки случайных или неравных себе людей не приглашают. – Значит, вы признаны друзьями семьи и дома. Примите уважение к себе с достоинством и берегите доверие, потому что ничем иным, кроме самих себя вы для них не интересны.
     Юлю приглашение взволновало. Ее допускали в круг успешных людей. До сих пор ей были знакомы студенческие сборища, домашние праздники и памятный в прошлом школьный выпускной бал. Что еще за ее плечами? Молодость, надежды и студенческое самомнение. С этим она явится на праздник. Главное с самомнением не переборщить, чтобы не приняли ее за пустышку.
     На вечеринку Юля надела свое золотое платьице, привезенное для выхода и ни разу еще здесь не обновленное. Нарядное, но, к сожалению, не бальное, а скорей подростковое. Оно в крупную оранжевую клетку, выложенную по желтому полю, лиф и спина золоченые, наподобие лат древнего воина, вырез неглубокий, юбка шотландкой, по талии узенький пояс. К платью колготки в искру и золоченые туфли лодочкой на низеньком каблуке. Ну, прямо золотая девушка!
     Ленчик с Ивкою пришли в восхищение от ее наряда. Дядя Ваня одобрительно щурился. А тетя Маша сказала:
     - Будешь Золушкой на балу.
     - И встречу принца? – мечтательно подхватила Юля
     - На сегодня твой принц Николай. Не пренебрегай им, а то потеряешь пару, - предупредила практичная женщина. – А золушкой я говорю потому, что когда ты осмотришься, других таких наивных дурочек не увидишь.
     - Что, значит, наивных дурочек? – встревожилась Юля.
     - Понимай, молоденьких, - примиряющее вмешался дядя Ваня.
     - Это так? – Юля перевела взгляд на тетку.
     - Примерно, - поджала губы тетя Маша.
     - И что, это плохо?
     - Просто не растеряйся, когда против твоего золота будут сверкать бриллианты.
     - С этим я справлюсь. А как насчет принца?
     - Какие вы глупенькие, девчонки, сразу принца вам подавай. Ну, может быть, сыщется для тебя принц.
     - Вы это произнесли, тетя Маша. Понимаю, что для утешения, но ваши слова сбываются, - погрозилась Юля.
     Николай при параде, без сросшейся с ним спортивной формы, смотрелся торжественно и немого скованно, как не в своих доспехах. По счастью, это длилось недолго. Сразу по прибытии в дом Назарянов, он увидел Маргариту в малиновом платье, открыто блиставшую красотой, и ослепился ею на весь вечер. Юля потеряла в нем партнера, защитника, кавалера и в дальнейшем должна была сама представлять себя. Тут тетя Маша не угадала. Не Юля пренебрегла Николаем, а он позабыл о ней.
     Вечеринка показалась Юле продолжением деловой сходки, разбавленной присутствием дам. Общество было солидным и благопристойным, без легкомыслия и вольности, пятнающих репутацию добропорядочного дома. Гости парами подходили к Сурену и Лейле, говорили приветственные слова, высказывали пожелания и парами растекались по гостиной. Юля с Николаем, тогда еще составлявшие пару, тоже поздравили именинника. Получили от него ответную любезность, прозвучавшую для них с особым теплом и симпатией. Лейла слегка улыбнулась, не разжимая губ. Красавице не обязательно говорить, награда уж то, что она на тебя посмотрела. В толпе, заполнявшей гостиную, Юля и Николай наткнулись на Романа и Маргариту, учтиво раскланялись. Вот тут-то Маргарита и ослепила Николая, а Роман поддел Юлю:
     - Как настроение, бэби?
     - Почему бэби? – оскорбилась девушка.
     - Ну, Жар-птица, если больше понравится.
     - А Джульетта? – нахально глянула ему в глаза Юля.
     - Не здесь и не сейчас, - уклончиво обронил он, отступая и утягивая за собой Маргариту.
     Николай остолбенело замер, пораженный в самое сердце. Юля тоже была поражена, но не так губительно, как ее спутник, но все же болезненно. Ей вдруг явственно открылся смысл тети Машиного сомнения и Романовой усмешки по поводу ее внешнего вида. Она единственная из присутствующих здесь особ женского пола смотрится не дамой, а юной девчушкой. И виновато в этом ее любимое золотое платьице, омолаживающее ее до подростка. Это значит, ей не будет внимания со стороны кавалеров, за исключением очень старых. Раз уж так вышло, придется играть роль бэби. Не так-то это плохо.
     Бабушка Анаид подошла к Юле сзади, тронула за руку и, шепнув на ухо: «Пойдем со мной, девочка», - увела из гостиной в столовую. Там официантки под руководством хозяина дома заканчивали сервировку стола, уставленного блюдами армянской и русской кухни. Отдельно, на длинноногой подставе, в прозрачной сфере возвышался торт с горной деревушкой внутри. Скрытая от глаз подсветка через равные такты озаряла зимнюю картинку то розовым, утренним светом, то нежно голубым, задумчивым, то сыпала на деревушку густым снегом. Юля засмотрелась на чудо-торт. Сурен Назарян перехватил ее взгляд и заговорщицки подмигнул. Юля ответила ему тем же, и они оба разулыбались.
     - Нравится тебе, девочка? – спросила бабушка Ананд, имея в виду и стол, и торт.
     - Да, очень красиво! – в восхищении выдохнула девушка.
     - Сурен любит, чтобы все было в абсолютном порядке, - объясняя придирчивость сына, проговорила бабушка Анаид.
     - И вы, Анаид Ашотовна, то же самое любите, - заметила ей Юля.
     - И я люблю, ты права, девочка, - удовлетворенно согласилась армянка. Она обняла девушку за плечи и с симпатией прошептала: - Не стесняйся у нас, девочка, в нашем доме ты желанная гостья.
     Юля почувствовала к ней благодарность и в то же время подумала: «Почему бабушка Анаид с ней так нежна? Ободрить ее хочет? Или по привычке держать под контролем все происходящее в доме, заметила ее одинокость и поддержала? Надо сползать с плаксивого настроения и веселиться. Она же на празднике».
     За столом Юля и Николай сидели против Романа и Маргариты. Николай не сводил с Маргариты завороженного взгляда, плохо ел, если и ел, то не чувствовал вкуса. А еда была отменной. Жалея соседа, Юля подкладывала ему в тарелку различные кушанья. Николай не замечал ее стараний, как не замечал ничего, кроме потрясающей женщины перед ним.
     Маргарита сияла утреннею зарей, не смущаясь ничьих восхищений и, как актриса, раздаривала улыбки всем, кто их домогался. На ее аппетит это не влияло, а так же ни к чему не обязывало, несмотря на то, что некоторые из получивших от нее знаки благорасположения неосмотрительно обнадеживались. В их число, вне всякого сомнения, попал и Николай. Но объяснить ему его незадачливое положение было бы бесполезно и безнадежно.
     Сидевший рядом с Маргаритой Роман не обращал внимания ни на ее забавы, ни на назойливое поклонение ей обалдевших самцов. Оно не настораживало его, не раздражало и не вызывало в нем ревности. Неужели она для него настолько «личная», что ничто его уверенности в ней не колеблет? Сам-то не хуже Николая не отрывает глаз от жены Сурена, красавицы Лейлы. Она сидит рядом с мужем в голове стола в черном со вспышками звездного неба платье, молчаливая, отстраненная, как картина в художественной галерее. С ничьими взглядами не соприкасается, ничьих надежд не возбуждает, но добрая часть гостей мужской половины, не увлеченная Маргаритой, благоговейно и трепетно ищет ее внимания. Увы, бесполезно. Тем не менее, эти две женщины, одна ясная и открытая, как заря, другая таинственная и загадочная, как ночь, безраздельно владеют собравшимся у Назарянов обществом.
     После ужина Сурен с Лейлой, Роман с Маргаритой, за ними все остальные пары открыли бал. Юля этот первый и важный для престижа танец простояла. Николай настолько от нее отвлекся, что не подумал пригласить. Сам он, переполненный влюбленностью, не чувствовал одиночества. Маргарита, даже танцующая с другим, была для него звездою. Юлины же звезды погасли. Но бал есть бал, и она жаждала приглашения. На второй танец Николай раньше всех подоспел к Маргарите, а Роман к Лейле. К Юле с приглашением подошел Сурен. Он стал первым ее кавалером и своим выбором как бы открыл ее для гостей. С этого момента ее приглашали немолодые, солидные дядьки. Скоро именинник и хозяин дома удалился в свой кабинет. С ним отбыли Юлины кавалеры. Возле нее никого, кроме Тиграна не осталось. Николай безуспешно застрял в свите Маргариты, не имея возможности к ней подступиться из-за плотного окружения поклонников. Роману больше не повезло с Лейлой. Она оградила себя от ненужных приглашений стройным, как тополь, родственником, придерживавшим ее за руку и не отходившим от нее ни на минуту. Вместе они составляли на редкость красивую пару, приковывающую к себе восхищенное внимание всех присутствующих на вечеринке. При этом Юле удалось уловить горячие взоры преданно исполняющего родственный долг юноши, украдкой бросаемые на Маргариту.
     Возле Юли возник Роман.
     - Ну что, Жар-птица, потанцуем?
     Вот и ее долгожданное счастье, для него, - скорей всего, вынужденное.
     - Я смотрю, ты под усиленным покровительством семьи Назарянов, - говорил он, танцуя с нею.
     - Да, они ко мне хорошо относятся, за исключением молодой хозяйки. Та ко мне безразлична, - отвечала Юля.
     - Почему?
     - Потому что все, что за пределами ее семьи и армянских родственников, для нее не имеет значения. Прими это во внимание.
     - Да? Жаль! Но какое наслаждение просто глядеть на нее. В ней, словно собрана вся краса Востока, которую воспевали поэты древних веков.
     - Может, тебе стоит учредить орден бескорыстных воздыхателей и по примеру древних поэтов славить ее красоту? – предложила Юля.
     - Превосходная мысль, тем более что в делах любви, я давно исповедую альтруизм, - признался Роман.
     - По отношению к Маргарите тоже?
     - По отношению к некой Джульетте, - парировал Роман. – С Маргаритой у нас многофункциональные отношения. Она мне служит, она меня любит, она мне верна. Все, что помимо этого – альтруизм. Мне даже родственника приставлять к ней не надо, - хвастал Роман
     - А ей к тебе?
     - И ей тоже.
     - А институт брака для тебя слабое звено?
     - Скорее однофункциональное. А мне этого мало, - заключил Роман.
     По окончании танца он отошел от нее, и за весь вечер больше не подходил. Юля видела, как он откочевал в кабинет хозяина дома, где почтенные гости пили вино, курили и вели солидные разговоры. Изредка он появлялся среди танцующих, приглашал Маргариту или другую даму. Юли как будто не замечал.
     Кавалеры вокруг нее рассеялись. Даже Тиграна куда-то услали. Чтобы не торчать свечой, Юля подсела к бабушке Анаид, в стороне наблюдающей за гостями.
     - Не сиди со старухой! Твое место в окружении кавалеров! – выразительно проворчала старая хозяйка.
     - А где они? – Юля обвела взглядом заметно поредевшее мужское общество.
     - Да, - озадачилась бабушка Анаид. – Кавалеров явно недостает. Напрасно Сурен увел с собою мужчин. Женщинам без них скучно. Пора всех собирать вместе. Прикажу подавать кофе и резать торт.
     В эту минуту перед Юлей почтительно склонил голову Игорь, младший сын Назаряна, одиннадцатилетний красавец-мальчик. До сих пор ни в столовой, ни в гостиной сыновей Сурена не было видно. Возможно, им не разрешили показываться на празднике взрослых. И вдруг один из них возник, как по волшебству.
     - Ай, молодец! - одобрила бабушка Анаид. А Юле открылось:
     «Вот он мой принц, так неохотно предсказанный тетей Машей!». От этой мысли на Юлю нахлынуло веселье, придавшее ей второе дыхание на весь оставшийся вечер.



     Тетя Маша пришла из верхнего поселка с известием.
     - Ну, племянница, нам с тобой подвалила работа. Угадай у кого?
     - У кого? – переспросила Юля, понимая, что разговор идет не о Назарянах.
     - У одного твоего знакомого, к кому ты питаешь безосновательные надежды.
     - Романа? – не только по намеку, но и по колкой теткиной интонации догадалась Юля.
     - Верно, у фирмача. Он устраивает мужскую вечеринку для деловых партнеров. Меня нанимает на кухню, тебя на обслуживание.
     В Юле вспыхнул протест: «Он унижает во мне Джульетту? А может, совсем убивает ее? Зачем ему это нужно? Сначала привлечь человека, а потом на правах симпатии использовать в своих целях? Вот, что означает его альтруизм! Мало ему Маргариты! Теперь моя очередь? Ему в удовольствие оскорблять людей?».
     - Умерь гордыню, - сказала ей тетя Маша, глянув в ее расстроенное лицо. – Ты не среди них, ты среди нас. А мы от работы не бегаем. Нам деньги нужны. Он, конечно, скупердяй, мизер за найм предложил. Сторговалась, насколько смогла.
     - И за меня тоже? – хмуро спросила Юля.
     - И за тебя, - не моргнула глазом тетя Маша. – Главным образом за тебя. Он ведь за так, по дружбе хотел. А я ему разъяснила, что по дружбе в гости зовут, а когда на работу, то оплата положена. Отстояла наши с тобой интересы. Так что пойдем. Чего зря дома сидеть. На чужой праздник посмотришь.
     - Хорошо, тетя Маша, пойдем, - согласилась Юля, не расставшись при этом с обидой.
     - Вот и правильно, - потеплела голосом тетя Маша. – Работы будет немого. Что-то я приготовлю, что-то его родители, что-то закажут в Назаряновском ресторане. Заранее выставим все на стол и будем ждать, когда позовут. Торчать возле гостей не придется. У них разговоры, не для лишних ушей. Да, фирмач просил, чтоб ты надела золотое платье.
     - Он много хочет! – вспыхнула возмущением Юля.
     - Этому человеку только поддайся, он все заберет, - добавила тетя Маша.
     Вечеринка Романа была не веселой пирушкой, а приятными мужскими посиделками в компании всего одной женщины, которой, тем не менее, удавалось волновать кровь всех присутствующих и держать ее под градусом до конца праздника. В красном платье, не в том, что была у Назарянов, а еще горячее - длиннополом, с вставными клиньями, трепетавшим при каждом ее движении - Маргарита, как знамя, притягивала к себе взгляды гостей, не отпуская их от себя. Сегодня она была вне конкуренции. Очаровывала, зачаровывала и царила, сколько хотела. Роман предоставил ей все права, кроме одного, не вмешиваться в его деловые беседы с гостями, а лишь подавлять их волю во имя нужного Роману решения. И, пожалуй, в своей роли Маргарита преуспела больше, чем Роман в своей. Все гости увлеклись ею, но не все из них попались в ловушки Романа.
     Юле и тете Маше Маргарита тоже понравилась. Она была толкова, распорядительна и не придирчива. Зря не гоняла, лишнего не требовала, держалась с ними любезно, вежливо и не заносчиво. Между ними даже протянулись дружественные нити. Вероятно, в глубине души она считала их коллегами, потому что при всех полномочиях оставалась все же администратором, а не хозяйкой. Не то, что жена Назаряна. Она хоть и не вела праздник, но была в нем владетельной фигурой. То же самое и не прикасавшийся ни к чему на своей вечеринке Роман, где он властвует, а она только блистает, как нанятая артистка. Интересно, что чувствует Маргарита? Тяготится своей ролью или принимает ее как данность? Почему он на ней не женится? Потому что и так ею владеет? Чем он ее к себе привязал? Любовью, долгом, взаимными обязательствами, зависимостью? Поймал на крючок и подчинил? Он и с Юлей пытается то же проделать. Зацепил на крючок любви и ломает в ней личность? Например, с тем же золотым платьем. У Назарянов она была в нем Золушкой на балу, а у него Золушкою на кухне. Низвел ее нарядное платье до спецовки. На выход его уже не наденешь – оно кухнею пахнет. Посмеялся ли он над нею или намекнул на разницу уровней? Зачем? Разве в дружеских отношениях считаются с положением? Назаряны по отношению к ней никогда так не делают. Принимают ее как свою. У Романа она нанятая прислуга, девушка с подносом, предмет обстановки. Хорошо еще, что Маргарита редко посылает ее к гостям. И вовсе не потому, что боится соперничества, и не потому, что щадит ее самолюбие. По наказу того же Романа оберегает деловые тайны от посторонних ушей.
     Среди присутствующих на вечеринке людей, Юля, к удивлению своему, обнаружила Волкова. На удивление тихо приехал – без фейерверков, барабанного боя и визга девиц. Как и все за столом, он не сводит с Маргариты взгляда. Его выпуклые глаза глянцевито взблескивают, щетинистые усы нервно вздрагивают, как у хищника, готовящегося к прыжку. Роман очень рискует, показывая ему Маргариту. Или он верит в собственные сказки об альтруизме?
     При расчете Роман не доплатил тете Маше чуть ли ни треть договоренной суммы, вычтя из нее неприготовленные блюда, которые были заменены в меню, просчитанную в цифрах помощь его родителей и остатки угощения, которые, как оказалось, не бесплатно были пожалованы нанятым работницам. Сколько тетя Маша ни возмущалась, сколько ни доказывала, оспорить представленную ей выкладку, не сумела. Домой вернулась расстроенная и обозленная.
     - Вот скупердяй, так скупердяй! По всем статьям обвел. Так посчитал, что получать оказалось нечего. Со мной еще не бывало, чтобы я своих денег не стребовала. А тут не вышло. Счетовод чертов, цифрами задавил. На решенном деле провел, ну ни обидно?
     - Он, тетя Маша, во всем неожиданный, - не удивилась очередной выходке Романа Юля. – Никогда не знаешь, что вытворит.
     - И нравится тебе такой? - с осужденьем спросила она.
     - Да, не очень.
     - Ну, хоть тебя проняло, а меня проучило, - вздохнула тетка.
     Дядя Ваня, наклеивавший на валенки резину, сказал свое слово:
     - Не переживай, Маня, кто тебя проведет, тот три дня не проживет.



     В феврале, разъезжавший по делам Волков, возвращался ночевать в загородный дом. Он не любил гостиниц и чужих квартир и по завершении очередной поездки, какой бы дальней она ни была, старался вернуться на дачу, чтобы восстановить силы для нового старта. Ездил он на «ласточке», самой любимой и быстроходной своей машине, с водителем и двумя молодцами на заднем сидении. Утомленный ли дорожным однообразием, или однообразием деловых встреч, переговоров, обедов и ужинов, возвратившись на дачу, жил тихо, не беспокоя соседей громкими праздниками и приемами. Однажды, приближаясь к дому со стороны сопок, он увидел лыжницу, катившую по склону, параллельно дороге. Она летела, пригнувши корпус, гибкой очерченностью тела похожая на птицу ласточку и его быстроходную любимицу «ласточку» тоже. Это сравнение, это неожиданное приближение к тому, что было ценимо и значимо ему самому, заставило его увидеть лыжницу в свете совершенства и породить в нем свежие чувства. «Какая определенная, какая отчетливая девушка!» - откликнулось в нем. И ему, как уставшему путнику, захотелось мило, по-домашнему посидеть с ней вечерком, поговорить не спеша, поиграть в настольные игры. А потом, что стало бы для него несказанным подарком, открыть в ней целомудрие и за то от себя наградить драгоценным даром, который бы запомнился ей на всю жизнь и за который не он ей, а она бы ему была благодарна. Так томно и так сладко ему помечталось и так захотелось широкого жеста.
     Съехав с горы и свернув за поворот, Волков велел водителю остановить машину. Лыжница еще только подкатывала к краю леса.
     - Пригласите ее поужинать со мною. Вежливо пригласите, от моего имени, - приказал он молодцам.
     Те вышли, переступили через сугроб и направились к лесу. А поскольку вежливость для них была не образом, а личиной, то они ее, как маску, натянули на лицо, забыв спрятать под нею глумливую растяжку губ.
     Эта нагловатая ухмылка опасливо насторожила Юлю, и она поостереглась выходить за кромку леса. Парни тоже не были просты, зная по опыту, как легко вежливые обращения превращаются в невежливые. Поэтому они расставились с такою разрядкой, при которой девчонка мимо них не проскочит.
     - Напрыгалась, козочка? Не хочешь расслабиться? – благодушно проговорили они.
     - Как-то не думала, - уклончиво отозвалась Юля и чуть-чуть отодвинулась, приняв уверенную стойку.
     - А ты подумай. Великий человек, - они кивком указали на машину позади себя, где в открытой дверце вырисовывался силуэт Волкова, - приглашает тебя к себе на ужин. Понравилось, как ты с горки скатила. Хочет красиво с тобой посидеть.
     - Передайте мою благодарность. Но я не могу, у меня дела, - решительно отказала Юля.
     - Да, ты не бойся. Тут все чисто, без грубости, - лукаво уверяли они. – Посидите вдвоем, поговорите и все. Если захочешь подарить себя, то получишь столько бабла, сколько тебе не снилось.
     - Я же, ребята, сказала – мне некогда, - повторила Юля, а сама, будто в размышлении, оперлась на палки и на весу чуть завернула в сторону концы коротких охотничьих лыж, готовя себя для стремительного и крутого поворота. Парни не обратили внимания на ее маневр, искренне полагая, что девчонка для виду манерничает.
     - Ну, так ты идешь или не идешь? – резче высказались они, считая волокиту неуместной.
     - Я же сказала, что нет, - ответно выпалила она.
     Парней это в открытую поразило.
     - Ты что, такая невнятная, дотумкать не можешь, как тебе повезло? – понизили они голоса, чтобы хозяин в машине их не услышал. В их интонации даже снисхождение к счастливой глупышке пробилось. – Такие бабки ей светят, а она упирается. Шанс тебе выпал, единственный на всю жизнь. Да и с тем надо еще разобраться. Фик его знает, чем ты боссу нашему приглянулась. Была б хоть мордашка, а то лыжи одни, и те смешные.
     - Выяснили позиции, давайте теперь разойдемся, - с той же снисходительностью в интонации проронила она.
     - А это уже не от нас зависит. Босс отходную еще не сыграл, - усмешливо заявили они, и, повернувшись к машине, развели руки, показывая отказ.
     - Поймайте ее, - прозвучало из машины ровным и бесстрастным голосом. На парней это подействовало, как команда на ученых собак. На девушку – как сигнал к бегству. Упершись на палки, она мигом развернула лыжи и побежала вверх, на сопку. Парни через сугроб метнулись к ней, не успели схватить и бросились следом.
     Февральский снег не был уже рыхлым. От дневных пригревов он просел, уплотнился, подернулся корочкой. Наст, хоть и не твердый, удерживал маневренные и широкие лыжи. А ноги ребят глубоко проваливались, засасывались в сугроб и с усилием выдирались. За мелькавшей за деревьями лыжницей парни угнаться не смогли и понуро вернулись к хозяину.
     - Поймайте ее, - сказал он на этот раз с возросшим азартом. – Выследите и поймайте. Не вечно она будет бегать в лесу. Выйдет где-нибудь. Постарайтесь взять тихо, без свидетелей и шума. Машину я вам оставлю. Сам прогуляюсь. Если она с мобильником, поговорите с ней по-хорошему. Дайте ей отзвониться. – Говоря для помощников с видимостью спокойствия, в себе он испытывал возбуждение охотничьего гона. Усы его хищно подрагивали. Девочка представлялась ему желанной добычей.
     Убежав от преследователей, Юля не остановилась. Ее как испуганную лань гнало и гнало по лесу. Завязая в кустах и высоком бодылье, она сообразила, что для скорости надо выйти на лыжню. Ступив на нее, Юля немного успокоилась и принялась осмысливать свое положение. Ищут ее или нет? Она представила себе Волкова, каким видела на вечеринке у Романа, его блестящие глаза, не отрывающие взгляда от Маргариты, подрагивающие усы и отчетливо осознала, что такой человек от своих желаний просто так не отказывается. Значит, ее ищут и, скорее всего, поджидают на выходе у коттеджных дач. Как раз туда она и спешит. Юля остолбенело замерла. Что ей делать? Назад нельзя. Там вообще никакого прикрытия. А впереди на горках катаются Ленчик с Ивкою и армянские мальчики. На их глазах ее хватать не решатся. К тому же, машина в падь не заедет. И еще, у армянских мальчиков с собою мобильник, в случае чего, они вызовут подмогу. Значит, ей надо под их защиту. Все вместе, они проводят ее до дому.
     Метров за десять до выхода из леса Юля присела на корточки и, невидимая снаружи, присмотрелась и прислушалась к тому, что могло бы ее насторожить. Ничто не вызвало ее подозрения. Она подкралась поближе и выглянула. Все было, как обычно. Мальчишки галдели на горке с тем же энтузиазмом, что и всегда. В их поведении не замечалось ничего нового. Они не озирались и не всматривались во что-то. Они привычно катались. Одни неслись вниз, другие поднимались наверх. Юля увидела Ленчика, приготовившегося к спуску, и мысленно направила его на себя. Он, словно услышал ее команду: съехал вниз, проскользил по дну пади и остановился напротив нее. Юля стремительным броском вынеслась из леса, на ходу соскочила с уходящей в сторону лыжни и белкой-летягой прыгнула вниз с выступа в подножии сопки. Приземлилась она как раз возле Ленчика и, к удивлению, не упала, но испугала мальчишку. Он в страхе отшатнулся, но узнав ее, недовольно проговорил:
     - Ты даешь! Я думал зверь какой на меня валится. Тебя, что, черти гонят – на людей прыгаешь.
     - Похоже на то, - сказала Юля, переводя дух.
     Ленчик увидел ее потрясенное лицо и с беспокойством спросил:
     - Случилось чего?
     - Пока нет, но ты постой рядом, - сказала девушка.
     - Я-то что, ты первая убегаешь, - упрекнул мальчик.
     Осмотревшись по сторонам, Юля спросила:
     - Из посторонних здесь никого не было?
     - Вроде не видел.
     - Машина серебристая с черным не появлялась здесь?
     - Металась по дороге похожая, я не присматривался. По-моему, она с дачи фейерверщика. Я у него видел такую.
     - Она наверх не поднималась?
     - Как будто бы нет. Понизу гоняет. Ты от нее бегаешь?
     - От нее.
     - А зачем?
     - Фейерверщик приказал охранникам меня поймать.
     - А я-то думал, ты с трамплина учишься прыгать, - раздумчиво выговорил мальчик и так же раздумчиво успокоил: - Пусть попробуют. Мы с Ивкой тебя им не отдадим. Хочешь, Додик с Гариком Тиграна на помощь вызовут?
     - Сначала надо машину выследить.
     Подошли скатившиеся с горы Ивка и армянские мальчики. Юля почувствовала себя окруженною собственной охраной. «Ну-ка, теперь подойдите!» - мысленно погрозилась она. Тесной кучкой они поднялись на горку. Юля снова оглядела местность, особенно у крайнего коттеджа. Ей показалось, что серебристо-черная машина мелькнула внизу на дороге и спряталась за горой. Сердце ее тоскливо сжалось. «Все-таки ловят. А по какому праву? Выстроил замок и вообразил себя феодалом? Охотится на людей. Нам что, с берданкою против замашек его выходить?» - ожесточилась решимостью Юля. Тут она увидела идущего к ним Тиграна, и ее страх исчез. Вместо него возникла заносчивая воинственность.
     - Бабушка зовет всех чай пить, - сказал, подойдя, Тигран.
     - И нас тоже?- удостоверяясь, спросила Юля.
     - Я же сказал всех, - повторил парень.
     Дружной компанией, Юля, теснясь ближе к Тиграну, они беспрепятственно проследовали до дачи Назарянов, и за ее воротами, девушка почувствовала себя в безопасности.
     Бабушку Анаид до того взволновал рассказ Юли, что она, не заметив того, выплеснула свое негодование по-армянски. И должно быть в таких крепких выражениях, что у внуков от изумленья расширились глаза. Облегчив душу, она утихомирилась и перешла на русский:
     - Ай, ай, совсем плохой человек! Нет для него запретов. Много зла людям сделает и сам в безудержных желаньях потонет. Не повезло нам с соседом. Столько беспокойства от него терпим. Но того, что сегодня он вытворил, терпеть невозможно. Опасно для всех. Я за невестку буду бояться. Мальчиков без надзора не выпущу. И ты, девочка, себя береги. По лесу одна не бегай и на горку одна не ходи. Домой Сурен тебя отвезет. А дальше будем думать, как такие дела прекратить. Пресекать подобные поступки надо сразу, чтоб не вошли в привычку.
     Парни с повинными головами вернулись к хозяину. Доложили, что козочку не поймали, но выследили ее стоянку. Она то ли родственница, то ли гостья армянского семейства.
     - Ну, и хорошо, что не поймали. Ссориться с соседями не в наших интересах, - рассудил Волков.
     Поняв, что хозяин не сердится, парни с холуйской развязностью вопросили:
     - Альберт Николаевич, зачем вам эта девчонка? Что в ней такого, чтобы по лесу за ней гоняться?
     Волков глянул на них, как на плохих учеников и с осужденьем сказал:
     - Вам не понятно после того, как вы ее не поймали, не купили и не прельстили?
     Ловчие осудительно хмыкнули:
     - Девчонка с принципами.
     - Не только с принципами, но и с содержанием, - пояснил хозяин.
     - А что, содержание по цене красивой мордашки?
     - В иных случаях – да.
     - А как его разглядеть?
     - Его видно со стороны.
     - Не, босс, понтовые девчонки нам еще по нутру, а принциповых на дух не надо.



     Тетя Маша выслушала Юлю с хмурым вниманием и отчужденно сказала:
     - Не вздумай лишить меня мужа, не вздумай! Он с ружьем поднимется на гору. А там пуля или тюрьма. Не говори ему ничего. Я сама распутаю это дело. Ванюшкин отец мне поможет. Я не стану церемониться с его честью, раз он не церемонится с нашей. Пусть не думает, что нас тут внизу можно безответно обидеть, и мы смолчим. Нет, мы за себя постоим. Я тебе, племянница, обещаю.
     Юля не сомневалась, угрозы тети Маши, не пустые слова. Ее тетя умела принимать твердые решения и упорствовать во имя их исполнения. Но сейчас Юле этого не хотелось. В тех заявлениях, ходатайствах и прочих бумагах, которые могут быть направлены в разные концы, Юля будет представлена жертвой, а она жертвой себя не считала. Кроме того, частое употребление ее имени в документах, обесславит его и, может быть, опорочит. Поэтому она сказала:
     - Тетя Маша, ничего этого не надо. Я скоро уеду.
     - Как уедешь? – всколыхнулась тетка. – Такого разговора меж нами не было.
     - Не было, тетя Маша. Еще сегодня утром не было и не было в нем нужды. А сейчас все, затвор защелкнулся, я еду домой.
     - Этот бесстыдник тебя спугнул, - сокрушалась тетка.
     - Он меня подогнал. Но я сама чувствую, что пора. Как-то сразу пропало очарование и вокруг меня все погасло, даже снег посерел. А без всего этого неинтересно.
     - Подожди до весны, - посоветовала тетя Маша. – Зацветет багульник, распустится зелень, пойдут цветы за цветами. Все переменится.
     - К этому нужен еще особый настрой человека, внутренняя подсветка, как у тортов Назаряна. Когда я сюда ехала, она была, и здешний мир показался прекрасным. Может, это не совсем так, но мне здесь было хорошо. Мне все нравилось, и всех я любила. А в кое-кого даже была влюблена. Я не думала, что безмятежность так неустойчива, и краски вмиг могут перемениться.
     - Мы с дядей Ваней и Ленчиком тоже для тебя переменились? – жестко спросила тетя Маша.
     - Нет, вы стали такими, какие вы есть на самом деле. Мне надо поспешить с отъездом, чтобы спасти в себе осколки радости.
     - Тогда уезжай. Я подготовлю дядю Ваню, но рассказывать ничего не буду, потому что он к тебе не переменился и не погас, - как всегда все правильно поняла тетя Маша и не скрыла своего осуждения. Юля виновато опустила голову.



     Скоро уехать у Юли не получилось. Страшное событие, потрясшее оба лесных поселка, задержало ее отъезд. Проснувшись до рассвета, чтобы растопить печь, дядя Ваня увидел оживленное движение на дороге к верхним дачам. В редеющем сумраке на гору торопливо взбирались санитарные машины, милицейские машины, машины специального и неспециального назначения, проскакивали мимо ворот Назарянов и заворачивали за угол общей стены.
     - У Волкова что-то произошло, - сказал он тете Маше, всматриваясь в очертания выступающего из-за стены особняка золотопромышленника и, по внешним признакам пытаясь определить, что там могло случиться. Но никаких внешних перемен не было видно: дым не клубился, пламя не вспыхивало, шума не доносилось. Особняк стоял молчаливый, неведомый, скрывая за высокой стеной свои тайны.
     - Небось, чью-то девичью душу загубили, - предположила тетя Маша.
     - Почему девичью? – спросил дядя Ваня.
     - Потому что, как разбойники девок хватают и развратничают.
     - Много ты знаешь, - пробурчал дядя Ваня и, не доискиваясь подробностей, отправился во двор по хозяйственным делам, а тетя Маша отправилась на кухню по домашним делам. Перед самым уходом дяди Вани на работу, а Ленчика в школу, заскочила соседка, Ивкина мать и жена милиционера Наталья Федоровна Долгушина и сообщила, что убили Волкова.
     - Кто? – непроизвольно воскликнули муж и жена Перегудины. Юля при этом известии вскочила с постели.
     - Свои обалдуи убили, - доложила Наталья Федоровна и рассказала, что узнала от мужа милиционера. – Этот фирмач-застройщик захватил свою красотку с Волковым. Полез в драку. А волковские обалдуи вместо того, чтобы растащить драчунов, затеяли спьяну стрельбу. Застройщика ранили, хозяина убили, и в запале сами друг друга перестреляли. Фирмача увезли в больницу, а этих повезут в морг.
     - А Маргарита? – взволнованно спросила Юля.
     - Эта со страху чуть ли не голяком к армянам сбежала. У них шуму наделала. Они ее валерианкой отпаивали, одеялами согревали. Милицию со скорой помощью вызывали.
     - Не знаете, Роман выживет? – с надеждой глянула на соседку Юля.
     - Его без сознания увезли. Да, хоть бы спасли. Он тут самый невиноватый, - сочувственно выразилась Ивкина мать.
     Выложив новость, она убежала на работу. В доме Перегудиных некоторое время подавленно молчали. Юлю угрызала совесть за недавние мстительные мысли о погибшем. Словно оправдываясь, она сказала:
     - Нет, такого конца я ему не желала.
     - И я не желала. Возмездие распорядилось само, - подхватила тетя Маша.
     - Наказание больше, чем поступок, - не согласилась с ее объяснением Юля.
     - Мы не знаем его грехов. Может, они заслуживают подобного наказания, - не пожалела погибшего тетя Маша.
     Дядя Ваня высказал свой резон:
     - А не заводи возле себя паразитов, не выкармливай холуев.
     - Значит, салютов больше не будет, - пожалел Ленчик и тоже не о погибшем.
     Зато по поселкам природоохранной зоны фейерверками пошли разрастаться слухи. Люди, приученные телевизором, на исходных данных творили фантастические истории по своим представлениям, потребностям и пристрастиям. Более всего ходило ужасных и жутких поверий в духе Синей Бороды. Но были и такие, где причина трагедии объяснялась неулаженным денежным спором. Будто бы у фирмача с его женщиной был подписан контракт, по которому она не могла ему изменить или уйти от него. И будто бы убитый богач пытался этот документ перекупить. Фирмач ни за какие деньги не соглашался. Из-за чего произошла драка. Пьяные телохранители перестарались и в перепалке перестреляли друг друга. Впрочем, никто ничего достоверно не знал. Многие не видели золотопромышленника в лицо, за стеной у него не бывали и тем более в свидетелях его оргий не ходили. Зато все варианты слухов были так милы сердцу, что верили им всем. Сам убитый поразился бы такому разгулу народной фантазии. При этом ни один человек о нем не пожалел и ему не посочувствовал. Маргариту не осуждали и даже слегка сочувствовали жестокой перемене ее судьбы, переведшей красавицу из особняка в типовую городскую квартиру родителей Николая, взявшего ее под защиту. Застройщика не столько жалели, сколько гадали, выживет он или не выживет. А поскольку никаких сведений о нем не просачивалось, придумывали прямо противоположные концовки.



     От Назарянов, поддерживающих с Романом связь, Юля знала, что из него аккуратно вынули пулю, не задев функционально важных нервов, что поврежденные ранением органы заживляются и восстанавливаются с помощью новой медтехнологии. Перед отъездом Юля навестила его в больнице. Роман был приподнят на подушки. Над ним, как венец над троном или фен над клиентом в парикмахерской, нависал металлический колпак, наполовину скрывавший его лицо. Чувствовал себя Роман неважно, но Юле он обрадовался. Девушка опустилась на стул, прижатый к кровати, с которого Роман видел ее, а она видела его глаза.
     - Джульетта, - с улыбкой проронил он.
     - Ты, как жених под венцом, только без невесты, - неосторожно вырвалось у нее.
     - Пристраивайся рядом. Одного венца на двоих нам хватит, - с вспыхнувшей искрой в глазах быстро проговорил он.
     У Юли был позыв подхватиться и присесть на корточки у его изголовья. И она этого хотела, но мысль об отъезде, о посеревшем снеге, о коварной склонности Романа манить надеждой и ничем ее не оправдывать, удержала ее на стуле. Но ее несостоявшийся порыв Роман заметил. Взгляд его сверкнул усмешкой, но Юле показалось, что в нем было и сожаление. Она опустила голову и, со всей силой охватившего ее стыда, покраснела. «Неужели он, в самом деле, хотел, чтобы она села рядом с ним под эту перевернутую чашку?», - подумалось ей. – «Или он, как прежде играет? И все-таки на этот бы раз, наверно, у них получилось. Не суждено». Она пока не сознавала, жалеет об этом или нет.
     - Я уезжаю. Пришла попрощаться, - сказала она.
     - Мне говорили, что ты едешь, - устало проговорил Рома. – Зачем? По-моему ты не ограничена временем.
     - Лыжный сезон все равно уже кончился, - усмехнулась она.
     - Другие сезоны не хуже.
     - Хватит уже отдыхать. Пора к делам и занятиям.
     - Соскучилась по делам? Я тоже, - признался Роман, поморщился и закрыл глаза.
     - Оставь хабаровские координаты, - сказал он.
     - Ах, да, - спохватилась Юля.
     Выполняя желание больного, она написала на обратной стороне рекламной карточки домашний адрес, название института и факультета, а так же свои телефоны. Положила открытку на прикроватную тумбочку, глянула сверху на распластанное в наклоне тело, вдруг наклонилась, просунула голову под колпак и поцеловала раненого в щеку.
     - Поправляйся, Ромео.
     - До встречи, Джульетта, - ответствовал он.
     «До встречи? Ну, вряд ли». Но надежду он все-таки подал, и она ее приняла.



     После посещения больницы Юля пожелала встретиться с Николаем и разыскала его в спортивной школе. Он вышел к ней озабоченный, весь ушедший в себя и нервный. На счастливого влюбленного он не походил. Содержание дорогой красавицы, видно, тяжко ему обходилось. И еще, наверно, он понял, что прелестная дива создана вовсе не для него, как и Роман не для Юли. А вот они с Николаем, пожалуй, ближе друг к другу. Жаль, что вовремя этого не разглядели, за что и поплатились разочарованием. А Волков, привыкший брать все по праву сильнейшего, поплатился еще больше их. Хорошо еще, что его участь их миновала. Вот, что значит, зариться не на свое. Теперь они с Николаем навсегда друг для друга потеряны. А Маргарита с Романом? Что-то внутри нее ответило, что нет, не потеряны. Выходит, Николаю придется пройти еще и через это разочарование? А может он будет даже рад подобному обороту.
     Юля прочувствованно простилась с Николаем. И он с нею тоже. Может, в эту минуту подумал о ней так же, как и она о нем? Но уже не только поздно, теперь уже и ненужно.
     За день до отъезда Юля сходила на гору к Назарянам. Бабушка Анаид шумно сокрушалась, как же она будет без своей девочки и кто, помимо родных будет ее навещать? Дядя Сурен пожелал Юле успехов и счастья, заверил, что дом его во всякий ее приезд гостеприимно открыт для сердечной подружи его матери и его сыновей. И в знак душевного к ней расположения, а Юле в память о полюбившем ее семействе, преподнес ей стеклянный шар с альпийской деревушкой внутри. Лейла, диковинная птица семьи, подарила ей улыбку. Тигран пожал руку. Давид растроганно ее обнял, а Игорь, отведя девушку в сторону, признался в любви.
     - Молодец, что признался, - похвалила мальчика Юля. – Я давно поняла, что ты мой преданный рыцарь. Я очень ценю твое чувство. Давай сбережем его в сердце, как наше с тобой дорогое воспоминание.
     - Ты больше не приедешь? – обеспокоенно захлопал ресницами мальчик.
     - Возможно, что и приеду. Но мы с тобой будем уже другими, и хорошо бы не хуже, чем сейчас. – Юля поцеловала растущего витязя в щеку.
     Юлин отъезд долго обсуждался в доме дяди.
     - Зачем ты спешишь? Поживи еще. Мне будет тебя не хватать, - сожалел дядька. – Я привязался к тебе, как к родной дочери.
     - А я как к племяннице, - добавила тетя Маша.
     - А я как к сестре! – выкликнул Ленчик.
     - Ты прав, Леня, что не к тетке. Сестра ближе и дороже и как на равных, - рассудил дядя Ваня. – А ты, Маня, - укорил он жену, - реальная женщина, разумная, а чувства в тебе не хватает. Ты бы племянницу не умом признавала, а к душе и сердцу бы прислонила. Тогда бы и чувство в тебе появилось.
     - А у меня, что, не было чувства? – вскипятилась тетя Маша.
     - Все ж ты ее в отдалении от себя держала, - судил дядя Ваня.
     - Да, что ты такое, Иван, говоришь? – сердилась тетя.
     - Я много от тети Маши почерпнула, - вступилась за тетку Юля.
     - Почерпнула, а не сроднилась. Это разные вещи, - уверял дядя. – Юля, может быть в последний раз к нам приехала, а мы не все тепло ей отдали.
     - Зря ты так говоришь, а еще хуже, если так думаешь, - обижалась тетя Маша. – Мы с Юлей нашли понимание и на этом сроднились.
     - Я знал это. Мне хотелось, чтоб Маня сама сказала, чтобы не было недомолвок, - сказал дядя Ваня жене.
     Тетя Маша повернулась к Юле.
     - Должно быть, Иван верно говорит. Он сердцем чует – и за ним любовь. А я разумом рассуждаю – и за мной правда. Вот, какая мы с ним пара, - заключила тетя Маша.
     - Замечательная пара! – подхватила Юля.
     - Самая лучшая в мире пара! – восторженно заявил Ленчик.
     - Эка, разлетелся! А родители? – осадила внука тетя Маша.
     - Родители – святое дело. Они вне критики, - нашелся Ленчик.
     - Хорошо было у вас, как на бесконечном празднике, - вздохнула Юля.
     - Ты тоже для нас была праздником, - сказал дядя Ваня.
     - Правда-правда, - подтвердил Ленчик.
     - Для меня, как Ленчик, членом семьи. Уедешь - не хватать будет, - произнесла тетя Маша.



     Юля не позволила себя провожать. Увозил ее дядя Ваня на раздрызганном своем мотоцикле с коляской. В природе хозяйничал март. С крыш сыпалась и вызванивала дроби капель. Под ногами хлюпала распутица. Снежный покров, зимой плотно кутавший сопки, поплыл, расползаясь прорехами, в которых мохнатилась прошлогодняя трава. Пропитавшийся влагою снег уже не по настроению Юли, а, в самом деле, был серым. Лиственные деревья с задранными вверх голыми ветвями были похожи на метлы. В них еще не воспрянула жизнь. Зато сосны, в стволах и сучьях которых бродил уже вешний сок, посвежели, распушились и позеленели, словно им постирали платья. Из-под колес мотоцикла выплескивали струи кашеобразной жижи. Железнодорожная станция при всем сумасшествии разлива пыталась остаться беленькой. Закатное солнце заливало золотом кофейную гладь луж.
     Поезд уже вышел из города и скоро должен прибыть на Таежную. Юля и дядя Ваня ждали, не выгружая вещи из люльки мотоцикла. Когда состав вытянулся против станции по стойке «смирно», дядя Ваня занес в вагон Юлины вещи и разместил их под нижней полкой. После чего они оба вышли на платформу, обнялись, и Юля призналась: «Дядя Ваня, ты мой самый, самый любимый». «Понятно, - ответил он. – Мы с тобой родные и близкие сердцем одновременно». «И еще, дядя Вань, мы с тобой люди, идущие, нет, бегущие навстречу друг другу». «Значит, будем встречаться»? «Будем, дядя Ваня. Приезжай к нам почаще». «А ты – к нам». «Этого, дядя Вань, я обещать не могу». «Я все равно буду ждать мою горностайку».
     Как всегда возле Таежной станции поезд задумался, будто собирался здесь остаться навечно. И повозка с бабушкой Анаид, Тиграном и четырьмя мальчиками успела вовремя. Мальчики выпрыгнули из тележки и подбежали к Юле. Со всеми она перецеловалась, а Гарику персонально шепнула: «Помни меня». Старая армянка гордым сарычем возвышалась на тележке. Юля подошла и обняла ее.
     - Моя девочка, - до слез растрогалась Анаид. – Счастливой тебе дороги. Я буду тебя вспоминать. - Она так разволновалась, что больше ничего не сумела сказать.
     - Я вас тоже! Я вас тоже! – с тем же чувством вторила ей Юля.
     Тиграна Юля поцеловала, как своего защитника, и, как она подозревала, тайного поклонника. Он смутился ее вольности и покраснел.
     Они все махали уходящему поезду. Она ответно махала им в окне, но они, верно, этого не видели. Мысленно она продляла прощание с ними. В ней в самых ярких красках, образах, чувствах и впечатлениях вспыхнули картины прожитого здесь кусочка жизни, ее зимнего рая. От этого сделалось до того грустно и горько, как от прощания навсегда. Но назад почему-то не манило. Ей предчувствовалась уже новая жизнь, которая, скорее всего, не будет райской, но должна быть и будет живою и интересной. В иных тонах она ее себе не нагадывала.
     И не ошиблась. Год пролетел махом, как сквозной ветер. Дул он неистово во всех направлениях: учебы, студенческой жизни, радостей большого города, любви. Да, и любви тоже – стремительной, решительной и, как казалось, окончательной. Но пока что нетерпеливо и наспех соединенной гражданским браком и съемной комнаткой в качестве пристани. Все произошло так быстро, что родители не успели вмешаться. Да и кто бы им это позволил. Даже здравомыслящая тетя Маша в данном случае не смогла бы ни на что повлиять. Юля была без ума от избранника, своего сокурсника, обладателя множественных талантов, которые, как водится, к тридцати годам благополучно завянут и опадут, оставив незадачливому гению весьма скромное оперение, а так же участь скромного специалиста и посредственного семьянина. Но до подобного прозрения было еще далеко. А пока любовь, как дорогой перстень, горела множественными каменьями надежд.
     Связь с лесным поселком в горах оборвалась. Воспоминания о нем просели вглубь памяти и пока что не потревожены. Для Юли они замерли на картине прощания: группка людей, машущих ей с платформы, беленькая станция, сопки, тающий снег, закатное солнце – все это уплывает назад и пропадает там, где, в ее представлении, ничего уже не меняется. А между тем, жизнь идет как в нижнем, так и в верхнем поселке, в чем-то удерживается на месте, а в чем-то несет с собой перемены. Ленчик, к радости деда и бабы, после окончания четвертого класса не уехал к родителям, а остался со стариками. С Ивкой они по-прежнему неразлучны. Дядя Ваня охотничает, рыбачит, строит и ремонтирует по заказам. Тетя Маша работает горничной на турбазе. Цветочница Надежда Кирилловна жива и все так же сама ходит за водой на источник. Николай возит в поселок спортсменов тренироваться и отдыхать. Он один. Маргарита покинула его ради нового покровителя. Эта потеря его не сломила. Бабушка Анаид все так же крепка духом, но слаба ногами. В спальни она уже не поднимается, что, однако, не мешает ей управлять домом так, как будто бы она видит сквозь стены. У Сурена Назаряна дела идут успешно и ширятся во всех направлениях. Лейла все так же прекрасна, загадочна и молчалива. Мальчики Давид и Игорь занимаются спортом и углубленно учатся, готовят себя к поступлению в элитные учебные заведения. Они здорово загружены, на даче бывают редко. Юлю в сердце Гарика заменила девочка на два класса старше его. Тиграну из Армении привезли невесту, поженили и поселили в одной из внутренних построек усадьбы. Молодая жена убирается в доме, а тете Маше дали расчет. Дом Волкова выставлен на продажу, но покупателей пока не находится. Чиновника Калачика взяли под стражу за взятки «в особо крупных размерах». Есть подозрение, что он добровольно принес себя в жертву ради благополучия семьи. До ареста чиновник успел переправить девочек, жену и наставницу в Англию на заранее подготовленные позиции и продать загородный дом. Нанятые адвокаты добиваются для него коротких или условных сроков. Его дом купили армянские родственники Назарянов и сразу же принялось его надстраивать до желаемой высоты, так что он теперь не прячется за стеною, а наоборот живописно рисуется из-за нее, как еще один особняк. Роман выписался из больницы, прошел лечебную и физическую реабилитацию, сохранил свой бизнес, не позволив конкурентам его развалить. Поправив дела, он съездил на курорт. На обратном пути через Хабаровск разыскал по телефону Юлю и встретился с ней возле института. Она не сразу его узнала в холеном, словно заново отточенном человеке. Его холодноватый и совершенный облик уже не связывался для нее с образом Ромео. И он увидел ее другой. Она больше не искала счастья, она его имела, и его игры в любовь для нее устарели.
     - Кажется, я опоздал к обеду. Не учел, что девичьи часы бегут быстрее, чем все остальные, - сказал он, разглядывая ее.
     - Не беда. Пообедаете в другом месте. Общепитовских точек много, - небрежно заявила она.
     - Да, но я имел в мыслях одну, которую называл Джульеттой.
     - Ко мне это уже не относится, - отсекла она какую бы то ни было иллюзию.
     - Вижу и с сожалением отступаю. Не выпадай из счастья, Юлия, - пожелал он.
     - И вы, Роман, отыщите его для себя.
     В дальнейшем она так и не узнала, с кем он устроил свою жизнь: с новой Джульеттой или новою Маргаритой?

          27 января 2011 года

   

   Произведение публиковалось в:
   

-->