Венок из одуванчиков
На лужайке перед домом в высокой и тонкой траве поднялись на длинной ножке и раскрылись одуванчики. Они так красовались, так выставляли из зелени махровые головки и так улыбались, что заразили весельем Анку, мывшую окно на первом этаже Работа запела в ее руках. А когда девушка убрала и помыла в квартире, она выпрыгнула из окна на лужайку, нарвала солнечных цветов, уселась на подоконнике, сплела венок, надела его на голову и закрасовалась вместе с одуванчиками, наполняя окрестный мир токами молодой радости. Самой же Анке одуванчики нашептывали скорую судьбу и семейное счастье.
Вот перед окнами прошел сухонький, морщинистый мужчина с взъерошенным чубчиком. Завидел Анку в окне, он морщинами дрогнул, осветился. Должно быть, годки припомнил, когда мог без зазору перед девчатами хорохориться.
— Села, значит, — похвалил он и обнадежил. — Недолго тут просидишь.
"Конечно, недолго, а то одуванчики повянут", — подумала Лика и посмотрелась в оконное стекло. Одуванчики на белокурой головке жаром горели, сережки с белым камешком взблескивали, голубые глаза празднично сияли. Все остальные черты тоже подправились, будто добавочную красу на них наложили, и привораживали так, что саму смущали. Да что такое с ней сотворилось? Всего только венок сплела и надела.
Женщине, оказавшейся перед Анкой, не по нраву пришлось, что девица собой любуется и любованием уповается.
— Выставилась... Не знают уже, чем себя навязать, — осудила она.
— А вы как себя навязывали? — ответно спросила Анка.
Та подбоченилась, приосанилась и кичливо молвила:
— А я не навязывалась. За мной сами бегали.
По всему было видно, что она не врала, потому как и к пожилым годам не вся краса ее выгорела. Была она высокой, статной, в ореоле густых, забранных в узел волос.
"А все равно, теперь уже не побегут", — мстительно подумала о ней Анка, я вслух сказала:
— За мной тоже побегут.
— Побегут, как же! Нынешние в основном убегают, — созлорадничала женщина и двинулась дальше, довольная сознанием, что осадила за-мнившую о себе молодость.
"Ехидна!" — мысленно обозвала ее Анка, и тут же о ней забыла, переполненная трепетом радостного ожидания. На гравийной дорожке появилось молодое семейство: муж, жена и ребенок, трех-четырехлетняя девочка. Жена вела девочку за руку и, наклонившись, ей что-то начитывала. Само собой, что вокруг себя она ничего не видела. Оставленный без присмотра муж тот час же углядел Анку и заинтересованно на нее воззрился. Уже и мимо прошел, а все равно вывернул шею и пялился. Анка показала ему язык. "Чего заглядываться, если уже зацеплен? Его тоже хороша, за ребенком следит, а муж без внимания. Не заметит, как уведут".
Вдруг Анкино сердечко подпрыгнуло и громко заколотилось. К ней приближался Олег Опанасенко, сам Олег Опанасенко. Не на мотоцикле, как обычно мелькнет между домов, — и в деревню, где у него зазноба, а пешим шел, неторопко, выказывая себя в полном виде. На нем — майка фиолетовая в частую сеточку. У него — бицепсы с боксерскую грушу каждый. У него — шея, что тебе добрый ствол у корня. У него — грудь размахом рук не обхватишь. Под широким лбом большие карие глаза спокойно на мир смотрят. Олег Опанасенко, ах, Олег Опанасенко! Так бы и выпала из окна к нему на грудь! Как бы та ехидна ни злословила, а уж Олегу Опанасенко она б чем угодно себя навязала, если бы страх не связал. А то одно сердце стучит и колотится в ней, а все остальное при виде Олега, как занемело, и слушаться перестало.
Лишь одуванчики нисколечко не смутилась, пуще вспыхнули, загорелись и так в глаза кинулись, что парень поневоле на них взглянул. А под одуванчиками открылось ему милое личико до того завлекательное — взгляда не оторвать.
— Ты откуда взялась? — нечаянно вырвалось у него.
— С солнышком расцвела, — так же нечаянно вырвалось у нее.
— Значит, надо солнышко благодарить?
— И еще одуванчики.
— Одуванчики обязательно, — оценил он жаром пылавший венок.
Парень тоже сиял неожиданной, как внезапное озарение, улыбкой, И эта улыбка предназначалась ей. У Анки замирало сердце и перехватывало дыхание.
— Почему я раньше тебя не видел? — удивлялся он.
— Так ты все на мотоцикле да на мотоцикле, а с него разве увидишь? — говорила, как пела. Анка.
Упоминанье о мотоцикле что-то, в его сознании пробудило, потому что улыбка парня стала рассеянной.
— И ты не боишься, что кто-то возьмет и унесет тебя вместе с одуванчиками, — предположил он.
— Пусть берет и пусть уносит. Только не у всякого это получится. — сказала Анка.
— А может, не унесет, — задумчиво проговорил парень.
— Он пожалеет об этом! — встрепенулась девушка.
— Почему? — спросил парень.
— Потому что мимо судьбы пройдет!
— Кто заранее о таком знает? — сказал парень, силком сдвигая себя с места. — Вообще-то у меня дела... я пойду... — смущенно проговорил он и на самом деле пошел.
"Выходит, это не он? Как жаль, что не он! Не хочу, чтоб не он!" — запротестовало Анкино сердце. Ах, зачем она к нему не спрыгнула, не пошла рядом.
Анка всхлипнула. "Одуванчики, наверное, повяли", — вспомнила она о цветах, не удержалась и посмотрелась в стекло. Цветы горели, как ни в чем не бывало. "Видно, другой будет. А мне все равно!" — подумала Анка. Одуванчики хоть и горели, в ней же самой что-то погасло.
А под окнами пошли женихи. Один за другим. Все разные и все нежеланные для нее. Длинный, худой парень позвал Анку погулять. Она оглядела его узкие плечи, вялую грудь и обидно буркнула:
— С кем попало я не гуляю!
Затем под окном застряли сразу три бравых солдата. Они наперебой завлекали девушку. Когда их стрекотня ей надоела, она решительно с ними распрощалась, сказав, что в карауле, даже почетном, она не нуждается. И эти женихи сгинули.
С дороги сквозь зеленый заслон углядел Анку какой-то хват на машине. Подогнал авто под самые окна и широко пригласил:
— Садись, красавица, увезу на край света. Жалеть не будешь.
А уж молодец, краше некуда. Брови, глаза черные глядят соколом, нос прямой, тонкий, под ним — усики, сам строен, туго натянут, как тетива на луке, от нетерпения ногами переступает. Такой увезет, да только в один конец. Обратно самой топать придется.
— По горам скакать, каблуки ломать. Лучше тут посижу, на солнышке!
— Me понимаешь, девушка, от чего откалываешься, прицокнул языком молодец. — За тобой что — венок плетенный да глазки голубенькие. За мной, красавица, — конь удалой! — хлопнул по машине, — сердце горячее! — хлопнул по груди, — карман полный! — хлопнул по бедру. — На сегодня все мое — твоим будет, а все твое — моим.
— А на завтра? — спросила Анка.
— И на завтра,и на послезавтра,и на всю жизнь с лихвой хватит того, что сегодня получишь, — блеснул глазами молодец.
Анка же посерьезнела ликом, по-строжала голосом:
— Много ты обещаешь, парень, да мне этот мало. Проезжай мимо, не засти место. Не для тебя сижу и не тебя жду.
Удалец насупился, коротким словом ругнул девушку и съехал, да так лихо, что после него и дымок не закурился.
Возле Анки никого не осталось. Пора, видно, венок снимать и забираться в квартиру. Какой толк, что она в цветах половину дня просидела? По-серьезному ни один не позвал. В квартире и вовсе никто не увидит. Бесполезно увянет ее краса. Но успела Анка такое подумать, как к ее венку сразу несколько рук протянулось.
— Дай примерить! Дай примерить!
Девчонки-малолетки к ней подступали. И откуда взялись? Мгновенье назад ни единой души близко не было.
— Сплетите себе и мерьте, — отказал Анка.
— Одуванчики кончились, — галдели малолетки.
— Ничего, к вашим годам нарастут, — пообещала Анка, постановив для себя, сидеть до конца, никуда не сходить.
Чтоб в ожидании развлечься, Анка взялась разглядывать небо, пышные облака, медленно плывущие в голубом просторе. "На такой бы перине покачаться!" — помыслила было она, но тут же одумалась. С эдакой вышины ни ее саму, ни одуванчики никто не увидит, а она в одиночестве закоченеет.
За подобными рассуждениями Анка чуть было не проглядела приближенье судьбы. С той стороны, куда ушел, бегом возвращался Олег Опанасенко.
На этот раз Анка не испугалась, не замлела, управленье чувствами не потеряла. Сердце хоть и подпрыгнуло в радости, но выстукивало ровные и глубокие удары. Девушка осанисто выпрямилась, посерьезнела и с хозяйской уверенностью встречала жениха. ...
— Сидишь еще? — просиял, увидев ее, Олег. — Сейчас я тебя заберу.
— Заберешь - Назад не посадишь, — строго предупредила она.
— Не бойсь, я за себя отвечаю.
— А за меня?
— За тебя тоже.
Анка верила, но испытывать продолжала.
— А как же зазноба в деревне?
— Была зазноба да вся вышла.
Руки парня уже тянулись к ней, а она все еще не сдавалась.
— Ты не думай, я строгая — воли тебе не дам.
— Стерплю, если всегда будешь такой же хорошенькой.
— Буду, не сомневайся, какой пожелаешь, буду, — смело заверила Анка и долгожданно обвила его шею.
Влюбленные унесли свое чувство за поселок, в зеленые кущи ракит, и там, блуждая по тропкам, вышли к дачному домику семьи Опанасенко.
— Ой, — спохватилась Анка, — У нас же одно кольцо на двоих! Надо второе плести.
— Да брось ты эти приметы, — попытался отвлечь ее парень.
— Нет, — запротестовала девушка, — раз мы по-серьезному, то все должно быть по правилам.
И парень сдался. Второй венок они плели вместе из того, что попалось под руку.
А потом два венка — золотой и зеленый — свисали с гвоздя над дверной притолокой, а два сердца стучали так близко, что их удары сливались. Вскоре Лнка начала различать в согласном бое чистый и нежный подзвук.
— Слышишь, — сказала она Олегу, — третье сердце стучит.
— Выдумываешь ты все, — отмахнулся он.
— Ты прислушайся и поймешь, — убеждала она. — Наш ребеночек сигнал нам подает. Семья мы с тобою.
Произведение публиковалось в:
Газета "Амурская газета". - 1995, 08 марта (страница 5)