Дорогу найдёт идущий. Часть 06
РАНЕЕ >> Дорогу найдёт идущий. Часть 05
Вскоре после отъезда Дуси выписался из больницы Семен Колечкин. Только тогда понял Андрей, как привязался к веселому шоферу. Семен перед уходом присел возле Андрея и сказал:
– Вот как то интересно в жизни получается. Встретились мы с тобой невзначай. И снова, как в море корабли, в разные стороны. Грустно даже, ей богу.
– Гора с горой не сходится, а человек с человеком… – ввернул Зиновий. Но Семен поморщился и оборвал его:
– Обожди ты со своими пословицами, – и продолжал, обращаясь к Андрею: – Не попал бы я в аварию, значит, не встретились бы. А я бы не попал в аварию, если бы тот дуролом не хлебнул лишнего. Он бы не хлебнул лишнего, если бы…
– Сказка про белого бычка, – опять не выдержал Зиновий. Андрей рассмеялся.
– Ну вот и порядок, – улыбнулся Семен. – Лучше посмеяться при расставании, чем нос вешать. Ты приходи ко мне в гости, Андрей. Выпишешься – и давай. Живу я в Заречье. И вообще, останавливай любую машину, спрашивай, где найти Семена Колечкина, и девяносто девять шоферов из ста тебе это скажут.
– Загнул! – усмехнулся Зиновий. – Вот уж загнул, так загнул!
– А ты все скрипишь, – обратился он к Зиновию. – Скрипи, скрипи. Меня это уже не касается. А спорили мы с тобой, Зиновий, здорово. Только перья летели. Человек ты вообще ничего, мог бы я взять тебя в товарищи. Один в тебе изъян – больно ты нудный человек, а с таким жить мука одна, ей богу.
– Я тебе посоветую, Семен, на прощанье: брось философию длинного рубля.
– Вот мы и квиты, – рассмеялся Семен и стал прощаться. Уже у двери он обернулся и сказал, обращаясь ко всей палате:
– Поправляйтесь быстрее, ребята! – и, помахав рукой, вышел.
Несколько дней Андрею не хватало Семена, а потом привык. На его место положили какого то старика. Тот по ночам жалобно стонал и не давал Андрею спать.
Чуть позднее выписали и Зиновия. Собирая нехитрые пожитки, он то и дело поглядывал на Синилова, словно собираясь что то сказать. Но не сказал, а только сухо кивнул головой, проговорив:
– До свидания!
И заковылял к выходу, ссутулив спину. На его уход в палате никто не обратил внимания. Андрей подумал о том, что вот еще одного случайного товарища по несчастью проводил из этого тихого мирка в шумную жизнь, а ему неизвестно еще сколько лежать.
А пролежал Андрей до весны.
Перед выпиской хирург сказал:
– Теперь могу тебе сказать откровенно, боялся я за тебя, тезка, и основательно боялся. А ты оказался молодцом.
– Вам спасибо, доктор.
– Мне что! Организм у тебя сильный, закаленный. Он тебя вывез: физкультурой раньше занимался?
– Не совсем. Я, доктор, по горам много ходил, жил на озерах, с тех пор как себя помню. Охотничал, рыбачил.
– Понятно. Скажите, у вас в этом городе из близких родственников кто нибудь есть? Или знакомые просто?
– Никого!
– Жаль. Мне бы хотелось еще некоторое время оставить вас под своим наблюдением. Скажем, в недельку бы раз вы ко мне заходили. Подумайте.
– Ладно, доктор.
Сложную задачу задал хирург. Но решилось все просто. Видимо, доктор кому то сказал о затруднении Синилова, и няня из другой палаты, пожилая женщина, согласилась приютить Андрея. Он обрадовался, принялся ее благодарить. Она сказала:
– Мне ведь это ничего не стоит, а тебе деваться некуда. Живу одна, сына в армию проводила, а дочку – на целину. Дом у меня свой. Живи на здоровье.
Андрей написал Демиду, просил привезти пальто и из бельишка кое что. Демид не замедлил явиться. Новостей особых в Кыштыме не было. В семье все живы здоровы, шлют поклоны. Нет, одна новость есть.
– Дядя Виктор приезжал, – поведал Демид.
– Виктор? – удивился Андрей. – Чего вдруг?
– Удрал он из Свердловска. Намошенничал. Его хотели в кутузку запрятать, он и дал деру. Отец как узнал об этом, так сказал: «Я старше тебя, но за всю жизнь ни одной чужой копейки не прикарманил. И не хочу прятать мошенника. Мне б заявить на тебя в милицию, да я грех на душу возьму: не заявлю. Все же ты мне брат, родная кровь. Но из дому убирайся и сию же минуту».
– Где же он теперь?
– Где же больше – в тюрьме, наверное. Где же ему еще быть? Не иголка в сене, поди, нашли давно.
Демид выразил желание посмотреть квартиру, на которой Андрей собирался остановиться. И тетя Нюра, так звали няню, повела его туда. Пришел Демид уже на второй день.
– Все в порядке, – сказал он. – Жить можно. А мне пора ехать. Отпросился всего на два дня. Летом ждем.
Через несколько дней Андрей перебрался к тете Нюре.
– Брат то у вас хозяйственный, – похвалила Демида хозяйка.
– Это не брат, – улыбнулся Андрей. – Это мой племянник.
– Гляди ка ты! – удивилась тетя Нюра. – Обличьем то он вроде немного на тебя смахивает. Али нет? Показалось мне старой. Ты чернявый, а он русый и суровее тебя. Койку вот тебе купил, матрац, из мелочишки кое что, дров наколол.
– А мне ни слова!
– А он, похоже, молчальник. Ночевал у меня, а слышала то я от него, может, два слова, а может, три.
Тетя Нюра оказалась душевной женщиной.
Сначала Андрей отсиживался дома, читал. Первую вылазку сделал в школу. Хотелось попробовать сдать экзамены за десять классов экстерном, но ему отказали. «Ну и пусть, – утешил себя Андрей. – Подожду до осени, окрепну хорошенько, а там видно будет».
Вспомнил Колечкина, и захотелось его повидать. Выбрав день потеплее, когда с крыш падали светлые капельки – предвестники весны, Андрей сел на трамвай и поехал в Заречье. Блуждать долго не пришлось. Возле заправочной колонки стояло три легковых автомобиля. На вопрос Андрея один из шоферов, самый маленький ростом, почесав затылок, переспросил:
– Колечкина?
– Ну, да.
– Крой через дорогу, в тот переулок, видишь? По нему до речки. Налево будет саманный дворец. Так это и есть резиденция Семки Рыжего.
Дверь открыла сухая, костлявая старуха. В ее обличье было что то цыганское. То ли смуглое лицо, то ли горбатый нос, то ли растрепанные волосы: снизу седые, а сверху черные. Нисколько Семен не походил на нее.
Она ни о чем не спросила Андрея. Молча открыла, молча впустила в комнату с низким потолком. Подошла к койке, на которой спал Семен, натянув одеяло на голову, ткнула его в бок сухоньким кулачком:
– К тебе. Вставай! – и удалилась, даже не удостоив гостя взглядом. Семен сладко потянулся, протер глаза и, увидев Андрея, проворно вскочил.
– Ба! – радостно воскликнул он. – Кого я вижу – Андрейка!
Хотел было обнять приятеля, но, видимо, вспомнил, что у Синилова болит рука, слегка хлопнул по здоровому плечу.
– Здорово, браток!
Радостно потер руки:
– Ну, это дело мы с тобой обмоем, как пить дать! Ты садись. Я сейчас оденусь, умоюсь. Мать! Ты нам закусочки сваргань. Какой ты молодец, что зашел.
Не прошло и десяти минут, как на столе появилась водка, нарезанная ломтиками сельдь, черный хлеб, квашеная капуста. По всему видно было, что это добро у Семена никогда не переводилось! А по тому, с каким безразличием старуха собрала на стол, обходя Андрея, как неживой предмет, он понял, что гости в этом доме не в диковину.
Семен налил Андрею полстакана, а себе полный, объяснив:
– Нутро, понимаешь, горит. Вчера из командировки притащился, ну и хлебнули с братцами шоферами. Еле домой добрел, ей богу. Ты не морщись, пей.
– Я, пожалуй, не буду, – поежился Андрей.
– Брось. Ну, давай за твое здоровье, за мое почтенье.
Семен выпил водку залпом, сморщился, закрыл глаза и крякнул, тряхнув рыжим чубом. А он правду тогда говорил – чуб у него отрос отменный, золотистый, густой.
– Пей, пей! – подбадривал Семен. – Что ты как красная девица!
Андрей прижмурился и пригубил стакан. Во рту все обожгло, сперло дыхание.
– Не дыши! – крикнул Семен.
Как ни противно было, Андрей все таки выпил до дна.
– Слабоват оказывается.
– Да не пил я никогда.
– Птенец, а я то думал про тебя лучше.
Захмелел Андрей сразу. Стало приятно и тепло. Постоянная боль в руке утихомирилась. В голове зашумело. Андрей блаженно улыбался, и думалось ему, что Семен распрекрасный товарищ. Хотелось даже поцеловать его или по дружески потеребить за чудесный чуб. А Семен между тем налил себе еще – также залпом выпил. Копаясь вилкой в капусте, спросил.
– Так ты, стало быть, слесарь?
– Чисто работал! Мастер Иван Митрич, бывало, говорил: ты, Синилов, навроде как профессор своего дела, – похвастался Андрей. – Рука заживет, доктор обещал.
– Но слесарить тебе, конечно, не придется больше?
– Почему? Придется.
– А то бы я тебя на первых порах мог к нам в гараж определить. Начальник у меня – свой человек.
– А что – я пойду! Чего не пойти? Пойду.
– Потом бы к шоферской работе пригляделся, подучился малость – и пошел!
– Учиться – у меня мечта. Читать люблю досмерти. Поверишь ли…
– Обожди, – поморщился Семен. – Не люблю я этого, вот как не люблю, – он провел пальцем по горлу. – Дураки всю жизнь учатся, дураками и помирают. А я жить хочу, я не дурак. Понимаешь – жить на широкую ногу. Меня опять на «Победу» ставили. Дудки! «Буйвол» взял. Милое дело! Был вон нынче в командировке, думаешь, с пустыми руками приехал! Весной на посевную махну, осенью на уборку. Я честно делаю, не думай. Пустой машину не гоняю. Пойдем к нам в гараж. Я тебя научу. Со мной не пропадешь.
– И пойдем! – захлебнулся от нежности Андрей. – Эх, дружище Семен! Человечище ты! – и полез к Колечкину целоваться.
А тот отмахивался, смеясь:
– Брось ты, дуролом! Тысячи нежностей. Баба ты, ей богу!
…Утром Андрею было мучительно стыдно за свое поведение у Колечкина. Трещала голова, а тело было как после порки. Тетя Нюра качала головой:
– Мыслимое ли дело так себя изводить? Да ты еще больной. Пожалел бы себя.
Андрей отводил глаза в сторону, уши у него пылали от стыда.
– Ты уж, сынок, воздержись, право дело. Я тебе от чистого сердца советую. Не славно это.
Неделю Андрей не выходил из дома. Читал. Потом ходил в больницу. День выдался теплый, таял снег, бежали ручьи, в воздухе висел весенний перезвон. Конец марта. И захотелось Андрею прогуляться по городу, по самому центру, поглазеть на людей, на красивые здания.
Возле гостиницы «Южный Урал» встретил Семена Колечкина в компании приятелей. Семен был основательно выпивши, обрадовался Андрею, познакомил с товарищами и потянул в ресторан. Отнекивался Андрей, сколько мог. Но их было шестеро, а он один. Не устоял.
Компания шумно ввалилась в вестибюль гостиницы, столпились у гардероба. Андрея окликнули. Кто бы? В этом большом многолюдном городе у него знакомых не было. Наверное, показалось. Но его снова позвал знакомый женский голос.
– Что ты не раздеваешься, голова два уха! – накинулся Семен.
Андрей не слушал его, оглянулся. Глазам не поверил своим: у окна стояла Нина Петровна и улыбалась. Не скоро узнаешь, такая нарядная: в зимнем пальто с черным каракулевым воротником, в пуховой шали, в ботах. А глаза прежние – с затаенной печалью, с невысказанными желаниями. Пухлые губы, подбородок с нежной ямочкой. Семен потянул за рукав:
– Кто это?
– Погоди!
– Хороша, ей богу. Сок с молоком.
– Брось трепаться! – окрысился Андрей.
Колечкин только свистнул от изумления:
– Ого! У тебя и коготки есть!
Синилов шагнул к Нине Петровне. Она весело прищурилась, словно бы прицениваясь: тот это Андрей или другой, можно с ним вести себя так же откровенно и по дружески, как на Егозе, или нельзя. Заметила на похудевшем лице волнение, прочла в глазах неподдельную радость, потянулась навстречу ему. Встали друг перед другом, улыбаются и молчат. «Похорошела, – думал Андрей, – даже помолодела, морщинки расправились».
– Торопись, Андрей, а то на буксир возьмем! – крикнул Колечкин.
У Синилова потухла улыбка, взбухли желваки.
– Идемте на улицу, – сказал Андрей Нине Петровне. – Эти друзья действуют на нервы. Она повиновалась, спросила:
– Кто они?
– Пятерых вижу впервые, а с одним в больнице лежал. Ну их! Но как вы сюда попали?
Они выбрались на улицу, окунулись в солнечную многоголосую звень и, подхваченные пестрым людским потоком, поплыли, сами не зная куда.
– Дела школьные, главным образом, – ответила Орлова. – Ну, и обещание хотела выполнить – вас повидать. Собралась искать по адресу, а тут такая удача – увидела здесь.
Взгляд у нее открытый, зовущий. Андрей невольно потянулся к Нине Петровне:
– Дайте ка я возьму вас под руку. Так удобнее.
– Бориска про вас уши прожужжал – дядя Андрей да дядя Андрей. Все посылал к вам. Вот я и собралась. Благо, весенние каникулы. Адрес Бориска раздобыл, бегал к вашему брату.
Дошли до скверика у почтамта. Андрей притомился. И сознаться неудобно, и идти с каждым шагом тяжелее. Тогда пригласил Орлову к себе на квартиру. Она посмотрела на него с благодарностью. Отозвалась.
– Хорошо. Только зайдемте в номер. Я для вас кое что привезла.
В номере Нина Петровна вытащила из под кровати «авоську».
– Бориска пристал: увези дяде Андрею варенье да и только, – улыбнулась она. – Вы сядьте, отдохните немного.
Андрей присел на диван, она – рядом. Посмотрела на него с затаенной улыбкой, потупилась и призналась:
– С того лета, когда встретила вас на Егозе, я какой то иной стала. Будто в моем окошке тоже зажегся свет. Все время думала о вас. Забывала – напоминал Бориска. Чем вы его приворожили?
– Не знаю, – пожал плечом Андрей. Близость женщины волновала его, будоражила. Да, Егоза! Гористые дали, голубые ветры, чудный аромат земляники. Там то и появилась эта маленькая, милая женщина, как то вдруг стала близкой. Жалел ее тогда, а вот сейчас убедился: напрасно. Она не нуждалась в жалости. Ее сердце тянулось к нему, трепетно ждало, что его сердце отзовется, подарит ей не только дружбу, но нечто большее… Это он понял и растерялся. Действительно, было в ней что то глубокое, нерастраченное: это притягивало. Нет, у него есть Дуся. Она ждет, верит… У них много загадано на будущее.
– Пора, – поднялся Андрей, и Нина Петровна молча согласилась. Он боялся взглянуть ей в глаза.
Тете Нюре скромная, разговорчивая Орлова понравилась. Она вскипятила самовар, и все трое не спеша пили чай. Уходя, Нина Петровна попросила Андрея наведаться завтра: попрощаться. После ее ухода тетя Нюра, обычно скупая на похвалы, сказала:
– Видать, славная женщина. Она как, родственница вам?
– Нет, – покраснел Андрей. – Знакомая.
– Душевная, что и говорить.
Ворочался в постели долго – не мог заснуть. Преследовали зовущие, ласковые глаза Нины Петровны. Хотел бежать от них и не мог. Они тревожили сердце.
Назавтра Андрей и сам удивлялся нетерпению, с каким ждал положенного часа, чтоб идти к Орловой. Она встретила радостно, помогла снять пальто.
– До поезда еще два часа, – сказала она. – Успеем наговориться.
Андрей присел на стул, она – на диван, напротив. Подняла глаза на него, и он вздрогнул: эти глаза не давали покоя ночью… Настойчивые, цепкие. Сейчас не выдержал, потупился. Она женским безошибочным чутьем поняла, что добилась своего – смутила его душу. Спросила с надеждой, переходя незаметно на «ты»:
– Обо мне то думал, Андрюша?
Ответил не сразу, но честно:
– Мало.
Не обиделась. А он почувствовал какую то скованность, не ведал, как поддержать разговор. Начала сама:
– Всякий человек хочет счастья. Я тоже мечтала о нем. Два раза оно улыбалось мне, и два раза я не сумела уберечь его. Может быть, и не от меня зависело, а все таки жаль. Ничего, что я откровенничаю?
– Пожалуйста…
– На Егозе поверила в счастье третий раз, хотя и глупо сделала. Ты ведь не давал мне повода надеяться. Но я верила, не знаю почему, но верила, а какой то внутренний голос убеждал: верь, обязательно верь. Я много раз порывалась в Челябинск, сдерживала себя, а тут решилась. Потревожила тебя.
– Да нет, почему же.
– Ох, если б ты знал, Андрюша, сколько силы порой во мне бродит! Ох, страшно подумать. Любви у меня хватит на две жизни. И хочу любить, любить, всем сердцем, без оглядки, навечно. Счастья хочу и сама могу дать его другому…
Она замолчала, тяжело дыша, зажала виски ладонями. Вздохнула и почти шепотом продолжала:
– Господи, я совсем, совсем не то говорю. Не то… Не слушай меня, Андрюша. Я хотела сказать, что сердце мое разрывается от одиночества. Один сын – и никого больше на всем белом свете. Да вот тебе поверила. Еще там, на Егозе. Ты ведь понял меня, и я жила надеждой. Эта надежда пригнала сюда… Не знаю, что будет, если она рухнет. Прости, Андрюша… Мне надо выговориться…
Она заплакала. Андрей не шелохнулся. Знал: если пожалеет ее, скажет что нибудь в утешение, то не устоит. Он еще никогда не встречался с такой силой женского обаяния.
Стоило бы ей подняться с дивана, положить ему на голову руку, и он бы пошел за ней на край света. Но она этого не увидела, так сильно была расстроена.
Уже на вокзале, окончательно успокоившись, упрекнула:
– Ты мне так ничего и не сказал.
– Потом, – ответил Андрей. – Ты налетела на меня, как вихрь. Я не успел разобраться в себе. Это ведь так трудно.
Нина Петровна немножечко повеселела: хорошо, что он не оттолкнул ее совсем. Надежда еще не угасла.
Вернулся домой грустный. На столе увидел письмо, вспыхнула радость – от Дуси! И моментально погасла. Ничего то не знаешь ты, Дуся. До вчерашнего дня все было ясно и просто. А со вчерашнего дня началась смута…
Андрей вздохнул и разорвал конверт. Дуся писала, что живет хорошо, обратно доехала без приключений.
«…Я рада за тебя, Андрюша. Теперь ты скоро поправишься. Ох, как хорошо! И приедешь к нам! Ты ведь обязательно приедешь к нам, Андрюша?
Андрюша, дорогой, у меня к тебе просьба, и ребята все просят. Побывай на заводе. Пишем, пишем им, а они как в рот воды набрали. Была я у них тогда, обещали и опять, наверное, забыли. На целину провожали, кучу с коробом наобещали, клялись и божились, что не забудут, а сами второй год шахматы и литературу выслать не соберутся. Андрюша, это не только моя просьба, это просьба комитета комсомола и считай ее комсомольским поручением. Ты ведь сделаешь, Андрюша, правда?
Ну, поправляйся, милый.
Целую. Твоя Дуся!»
Лег на койку, уткнул лицо в подушку. Так и пролежал до самого вечера и ночь не спал, все думал. Забылся перед самым утром.
ДАЛЕЕ >> Дорогу найдёт идущий. Часть 07
Произведение публиковалось в:
"Покоя не будет". Сборник рассказов. - Челябинск, Челябинское книжное издательство, 1963 г.